Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909 - Марк Твен

Во время обличения ее матримониальной политики Элек улыбалась с видом рассеянным и довольным. Глаза ее излучали мягкий свет, надо думать торжества, и порою даже искрились, словно она таила сюрприз. Наконец она произнесла как можно спокойнее:

– Салли, а что, если речь идет об особах королевской крови?

Феноменально! Бедняга был так ошарашен, что даже споткнулся и упал, оцарапав ногу о крамбол. На миг у него закружилась голова, но все же он кое–как поднялся, сел рядом с женой, и из его мутных глаз полился поток былого восхищения и любви.

– Клянусь богом! – пылко воскликнул Салли. – Элек, ты великая женщина! Ты величайшая женщина на свете! Я никогда не сумею охватить твои масштабы. Никогда не сумею изведать твои бездонные глубины. И я еще осмелился критиковать твою стратегию! Я! Ведь если бы я дал себе труд поразмыслить, то понял бы, что у тебя припрятан особый козырь. Но, душа моя, я сгораю от нетерпения. Расскажи мне скорее обо всем.

Супруга, польщенная и счастливая, приблизила губы к его уху и шепотом назвала имя коронованной особы. У Салли захватило дух, лицо его озарилось.

– Вот это да! – сказал он. – Вот это улов! У него и рулетка, и кладбище, и епископ, и собор. И все это – действительно его собственность. И все – высший сорт. Одно из самых богатых княжеств в Европе. А кладбище! Изысканнейшее в мире! Только для самоубийц. Вот оно как. Для всех прочих приема нет – не хватает места. Земли там немного, но все же достаточно: восемьсот акров под кладбищем и еще сорок два за его пределами. Но главное суверенитет! Земля – пустое! Земли на свете сколько хочешь. Вон в Сахаре ее хоть отбавляй.

Элек сияла. Она была счастлива.

– Подумай, Салли, – сказала она. – Эта династия роднилась только с королевскими и императорскими фамилиями Европы. Наши внуки будут сидеть на тронах!

– Это уж как пить дать! И к тому же будут держать скипетры и орудовать ими так же естественно и свободно, как я своим ярдом. Это поистине грандиозный улов, Элек. А что, он уже на крючке, не сорвется? Нет ли тут риска?

– Нет, можешь на меня положиться. – Он статья прихода, а не расхода; так же как и второй.

– Кто же второй?

– Его королевское высочество Сигизмунд–Зигфрид–Лауэнфельд–Динкельшпиль–Шварценберг Блутвурст, наследный великий герцог Катценьяммерский!

– Да не гложет быть! Неужели правда?

– Такая же правда, как то, что я здесь сижу. Честное слово.

Сердце Салли переполнилось до краев, и он в экстазе прижал Элек к груди.

– Как это все замечательно! Ведь это древнейшее и благороднейшее из трехсот шестидесяти четырех старинных германских княжеств, и одно из немногих, которому разрешили сохранить свой статус в пору, когда Бисмарк стал их стричь. Между прочим, я в том краю бывал. Там есть канатная дорога, свечная фабрика и армия. Регулярное войско – пехота и кавалерия. Три солдата и лошадь. Да, Элек! Ожидание было долгим, полным душевной муки и обманутых надежд, но, видит бог, теперь я счастлив. Счастлив и благодарен тебе, моя дорогая, тебе, которая всего этого добилась. Когда же свадьба?

– В будущее воскресенье.

– Отлично. И мы устроим свадебную церемонию с самой что ни на есть королевской пышностью, как того заслуживает королевский сан женихов. Да, насколько мне известно, для лиц королевской крови узаконен только один вид брака, а именно – морганатический брак.

– Почему его так называют, Салли?

– Понятия не имею, но мне досконально известно, что именно в такой брак вступают особы коронованные, и только коронованные.

– Стало быть, и мы будем настаивать на таком браке. Более того, я их к этому вынужу. Морганатический брак – или никакого!

– И кончай игру! – заключил Салли, в восторге потирая руки. – Ведь это будет первый такой брак в Америке! Элек, Ньюпорт сойдет с ума от зависти!

Затем супруги умолкли и на крыльях фантазии полетели в дальние страны, чтобы пригласить на свадебное пиршество всех существующих на свете монархов и членов их семейств и обеспечить им бесплатный проезд.

Глава VIII

Три дня супруги Фостер парили в облаках. Они лишь смутно сознавали то, что происходило вокруг. Все виделось им неясно, словно в тумане. Они погрузились в мечты и часто даже не слышали, что им говорят, а если и слышали, то не понимали смысла и отвечали сбивчиво или невпопад. Салли отпускал ситец на фунты, сахар на ярды, и когда спрашивали свечи, подавал мыло; Элек же кидала в лохань кошку и поила молоком грязное белье. Все вокруг поражались, дивились, недоумевали: "Что такое стряслось с этими Фостерами?"

Прошло три дня, а затем развернулись события! Дела приняли удачный оборот, и в течение сорока восьми часов, воображаемые биржевые операции Элек приобрели головокружительный размах. Акции стремительно повышались в цене. Вверх, вверх, неуклонно вверх! Уже превысили поминал! Выше, выше, еще выше! Пять пунктов выше номинала, десять, пятнадцать, двадцать! Двадцать пунктов чистой прибыли в спекуляции огромного масштаба, и вот воображаемые маклеры по воображаемому междугороднему телефону отчаянно завопили: "Продавайте, продавайте! Ради всех святых, продавайте!"

Элек сообщила Салли эту потрясающую новость, и он стал вторить:

– Продавай! Продавай! Смотри, не просчитайся. Теперь, когда в твоих руках все, – продавай!

Но Элек напрягла свою железную волю, поставила ее на якорь и заявила, что даже под угрозой смерти будет ждать, чтобы акции повысились еще на пять пунктов.

Это было роковое решение. Уже следующий день ознаменовался историческим крахом, небывалым крахом, умопомрачительным крахом; Уолл–стрит трясло, вся масса самых надежных ценных бумаг за пять часов упала на девяносто пять пунктов, и можно было видеть, как мультимиллионер просит милостыню на Бауэри.

Элек не ослабляла мертвой хватки и держалась до последнего, но вот наступил конец. Воображаемые маклеры спустили все ее акции. И только тогда, только после этого мужское начало в ее натуре было побеждено, а женское снова взяло верх. Заливаясь слезами, она обвила руками шею мужа.

– Я одна виновата во всем, – говорила она. – Не прощай меня, я этого не перенесу. Мы нищие! Нищие! И я так несчастна. Свадьбы не состоятся, все это в прошлом. Теперь нам не на что купить даже дантиста.

Горький упрек чуть было не сорвался с языка Салли: "Я же умолял тебя продавать, а ты..." Однако он его не высказал. У него не хватало духу усугублять страдания этого сломленного, кающегося существа. Более благородная мысль пришла ему в голову.

– Крепись, моя Элек, – сказал он. – Еще не все потеряно! Подумай! Ты же в действительности не пускала в оборот ни единого цента из наследства дядюшки Тилбери, а лишь его воображаемый капитал. Ведь то, что мы утратили, было всего лишь доходом, который сулило нам будущее благодаря твоему несравненному финансовому гению. Не падай духом. Забудь все невзгоды – у нас еще есть нетронутые тридцать тысяч долларов! И представь себе, сколько ты после такой школы сумеешь из них выжать через год–другой. Свадьбы не отменяются, они просто откладываются.

Это были благословенные слова. Элек понимала, насколько они справедливы, и воздействие их было поистине гальваническим. Слезы высохли, могучий дух Элек снова воспрянул во всем своем величии. Со сверкающими глазами и исполненным благодарности сердцем она подняла руку, словно принося клятву и прорицая будущее.

– Отныне я провозглашаю...

Но тут ее прервал посетитель. Это был редактор и владелец газеты "Сэгамор". Он приехал в Лейксайд из чувства долга: проведать всеми забытую одинокую бабушку, которая приближалась к концу своего пути, и кстати, объединив скорбь с бизнесом, заглянуть к Фостерам, которые последние четыре года были так поглощены своими делами, что забыли оплатить подписку на газету. Шесть долларов долга!

Ни один гость не мог быть более желанным. Ведь редактор все знает про дядюшку Тилбери и осведомлен насчет его продвижения в сторону кладбища. Разумеется, они не смели задавать прямых вопросов, чтобы не потерять право на наследство, но ничто не мешало им выспрашивать, балансируя на грани интересующей их темы, и надеяться, что им повезет. Однако их план потерпел неудачу. Тупица редактор не догадывался, что его выспрашивают. Наконец чистая случайность помогла там, где потерпела фиаско хитрость. По ходу разговора редактору понадобилась метафора, и он сказал:

– Ну и ну! Как говорят в наших краях – это крепкий орешек, вроде Тилбери Фостера!

Фостеры даже подскочили от неожиданности. Редактор это заметил и тут же поспешил добавить:

– Тут нет ничего дурного. Всего лишь поговорка, шутка... ровным счетом ничего дурного. А что, он ваш родственник?

Подавив жгучее любопытство, Салли ответил с самым равнодушным видом, на какой только был способен:

– Э... да... право, я даже не знаю точно. Но слыхать мы о нем слыхали.