Начало пути - Алан Силлитоу

- Я знаю, мне не надо бы соглашаться.- к моему удивлению, сказала Полли, взяла меня под руку и так прижала ее к себе, я даже ощутил тепло ее тела,- но мне тоже этого хочется.

Мы пошли к автобусу, и я чувствовал себя настоящим героем, не хватало только трубки в зубах, и мне опять стало пятнадцать лет, как вечность назад. В автобусе мы принялись было целоваться, но все добродетельные швейцарцы на нас уставились, и мы отпустили друг дружку и сидели прямо, угрюмые, почти не разговаривали - уж очень мы себя выдали.

Пошел дождь, и я испугался: а вдруг Полли передумает, но она и бровью не повела. Портье отдал мне ключ и ни о чем не спросил, и мы поднялись ко мне в номер - в нашей благополучной пуританской Англии это было бы невозможно, так я по крайней мере слышал.

Через четыре часа мы тихонько спустились в ресторан подзаправиться, оба изрядно помятые и совсем без сил, и молча глядели друг на друга, пока нам не принесли еду, а потом накинулись на нее с такой жадностью, как перед тем друг на дружку, и за едой почти не разговаривали, словно первое наше затянувшееся свидание заменило пятьдесят миллионов слов, которые теперь уже вроде И незачем произносить.

Мы сидели и не спеша потягивали вино, так что под конец официант принес счет (деликатный намек, что уже время закрывать), тогда мы опять поднялись ко мне в номер и уж использовали ночь на всю катушку, покуда нас не одолел сон.

В Лондон мы летели одним самолетом. Мне казалось, это я здорово придумал - на случай, если меня запомнил какой-нибудь таможенник. Ведь если меня и впрямь кто приметил и подумал, зачем это я уезжаю, теперь он увидит: я возвращаюсь с красоткой, и его подозрения рассеются. И если на следующей неделе я буду улетать с того же аэродрома, он подумает, я опять отправился по тому же похабному делу. Уильям Хэй наверняка одобрит этот невинный обман. Пассажиров было немного, и, когда световой сигнал позволил нам расстегнуть привязные ремни и самолет начал взбираться в небеса, я сказал Полли, чтоб она шла за мной в хвост.

- Мне надо в туалет,- сказал я и подмигнул,- составь мне компанию.

Поблизости никого не было, я отворил дверь и сказал: входи, мол, скорей. Вошел следом, мигом защелкнул задвижку.

- Здорово придумано! - сказала она.- Мне бы и в голову не пришло. Ты, наверно, сто раз это проделывал со случайными попутчицами?

Мы крепко обнялись и поцеловались.

- Только сейчас додумался. Больше ведь негде, разве что в багажном отделении, так ведь туда не проберешься, не просить же у пилота ключ. Я так в тебя влюблен, а тут сиди - и даже дотронуться нельзя. И потом, мне надо кой о чем тебя спросить, а это можно, только когда мы целуемся.

Полли прислонилась к раковине.

- Ну спрашивай.

- Выйдешь за меня замуж? Я знаю, вопрос дурацкий, но я заранее не раздумывал, этим только все испортишь. Не отвечай сразу. Я еще не жду ответа. Просто мне хотелось сказать, до чего трудно будет после этих дней с тобой опять спуститься с небес на землю. Если не захочешь больше меня видеть, я пойму. Только сам я чувствую другое и хочу, чтоб ты это знала, даже если сама решила, что никаких таких чувств ко мне у тебя нет. У меня же к тебе чувство такое, как самый горячий поцелуй, а для меня это очень много.

Ее кругленькая хорошенькая мордочка была обращена ко мне, а в зеркале у нее за спиной я видел свое лицо, и на нем была боль, смятение, и жадность, и ложь, и любовь.

Самолет тряхнуло, и Полли ухватилась за меня.

- Так что не отвечай,- продолжал я,- мне не ответ твой нужен; я не спешу. Я хочу быть перед тобой честным, и ты пойми, я не вру. Просто мне вдруг очень захотелось это сказать. Я никогда еще этого не говорил и никогда больше никому не скажу.

И тут нам стало не до слов…

Потом мы пробрались на свои места, стюардессы разносили подносы с едой и с любопытством на нас поглядывали. Одна всякий раз, проходя между кресел, мне улыбалась - она во всем была прямая противоположность Полли и очень мне приглянулась, я не прочь был бы и ее тоже грубо и непристойно утащить в хвост самолета. Но тут мы с Полли накинулись на обед, будто не ели целую неделю, и на этот раз я заказал уже не полбутылки шампанского, а бутылку, и стюардесса подала ее уж с такой торжественностью, словно мы только что сыграли свадьбу и летим в Англию на медовый месяц. Того и гляди, к нам подойдет с поздравлениями сам первый пилот и пожелает долгой совместной жизни - может, авиакомпания оказывает пассажирам и такие услуги; а механик, проходя в хвост, понимающе на нас поглядел; похоже, девушки болтали про нас и выложили, чем мы, по их мнению, занимались.

Полли ела, опустив голову, сама скромность, и я уж решил: наверно, думает про наше приключение и теперь, когда все на нее глазеют, скорей всего злится на меня и, когда прилетим, больше не захочет со мной знаться. Но она вдруг заговорила:

- Когда мы только познакомились, ты сказал, ты никому никогда не признавался в любви, предоставлял отношениям говорить самим за себя и никогда не произносил слово «люблю».

- Так и знал, что ты про это заговоришь. Да, правда. Прямо не знаю, что со мной творится. Все это так ново, я никогда ни к кому ничего похожего не чувствовал, оттого так и говорю. Наверно, дело в этом.

- Наверно,- сказала Полли.

- Я слишком много болтаю.

- Мне это не мешает,- сказала она.- Даже нравится. Никто из моих приятелей не умеет разговаривать. Так, как ты, не умеют. Они произносят разные слова, но разговаривать не умеют. Когда ты говоришь, я чувствую себя человеком, а от их разговоров только ясней и ясней вижу, что я им всем чужая. Не думай, я далеко не всему верю, что ты говоришь. Дело тут не в вере. Но настоящая близость приходит, только если люди разговаривают друг с другом.

Мне стало ее жалко и почему-то себя тоже. Наверно, хорошо, что она сейчас заговорила, а если б не заговорила, наверно, заговорил бы я.

- Я живу совсем не так самостоятельно, как тебе кажется,- сказала Полли.- Знакомые, у которых я должна была остановиться в Женеве, уже звонили отцу, сказали, что две последние ночи я у них не ночевала. Да и все равно он будет встречать меня в аэропорту, так что лучше держись от меня подальше, тем более раз он тебя знает.

Я был только рад послушаться ее совета, мне совсем не хотелось опять сталкиваться с Моггерхэнгером. Я его не боялся, но Уильям Хэй строго-настрого предупредил, чтоб во время поездок с контрабандой я не ввязывался ни в какие истории. Только вот жалко, нельзя будет пройти через таможню под руку с Полли - а ведь ради этого я и летел с ней одним самолетом. Мы обменялись телефонами, но оба понятия не имели, когда сумеем созвониться, а тем более увидеться. Световое табло велело погасить сигареты и пристегнуться к креслам, самолет вдруг прорвался сквозь облака, под нами показалась электростанция Бэттерси, а мы так и не успели толком обсудить все, что было между нами нерешенного и уже начало нас всерьез мучить.

Я пропустил Полли вперед, а сам выждал немного и стал спускаться по трапу, точно раненый. Но едва спустился, сразу же чуть не бегом догнал ее, и мы как сумасшедшие поцеловались и только после этого прошли в зал для приезжающих.

- Я люблю тебя,- сказала она.- Я не хотела говорить, но я тебя люблю.

Она прошла в комнату для дам, а я принялся шагать взад и вперед по залу. От нечего делать поглядел на стойку с отделениями для писем и увидел конверт с моим именем. Я взял его и вскрыл, подумал- это какому-нибудь однофамильцу, но все равно любопытно, что там внутри.

«Сегодня хорош номер девять. Надеюсь, вы слетали успешно. Ли-нингрейд».

Я дождался, пока Полли получила свои вещи и прошла через таможню- ей всего-то пришлось ответить на один короткий вопрос и улыбнуться. Сам я прошел, как мне было велено, через проход номер девять, хотя зачем это было нужно, не понял: ведь я сказал, что мне нечего предъявить, и теперь это была правда, и вот таможня уже позади, и я еще успел увидеть знакомый затылок: передо мною по лестнице спускался Моггерхэнгер.

Я немного помешкал, потом тоже сошел вниз, сел в автобус и покатил в город.

Дома меня ждал Уильям, сам он только что вернулся из короткой поездки в Ливан. Он сидел в халате на кушетке в общей комнате, и Хейзел внесла поднос с кофе. Эта девка из Сохо с жестким лицом и сладострастным телом время от времени его навещала, и сейчас он ей подмигнул, чтобы она оставила нас вдвоем. Он курил сигарету через нелепый длиннейший мундштук и уселся поудобней, приготовился слушать мой рассказ, а я подумал: потом, верно, все перескажет в организации Джека Линингрейда.

- На той неделе поедешь опять,- сказал Уильям, когда я кончил. Он глотал кофе, и тощее горло его судорожно вздрагивало, кадык ходил ходуном, будто при каждом глотке его ударяли по шее невидимым резиновым молотком.- Куда ехать, тебе скажут утром.

Он налил себе еще кофе; Хейзел в спальне тихонько что-то напевала.