Рельсы - Чайна Мьевиль

Деро задохнулся, сообразив, что им грозит.

— …это сигнал тревоги, — закончил он. Он упал на свое сиденье и тоже задвигал переключателями. Поезд попятился. Птенцы продолжали надвигаться, жалобно пища.

Вдруг откуда-то сзади птенцам ответил другой вопль, более глубокий и громкий. У Кальдеры кровь застыла в жилах. Они услышали скребущие шаги.

Раскачиваясь из стороны в сторону, светя желтыми яростными глазами, потрясая страшным крючковатым клювом, в свет их задних фар вступила сова-мать. Она была готова пустить в ход когти. Она бежала спасать своих детей.

— Я бы сменил путь, — дрожащим голосом сказал Деро.

Сова была выше их локомотива: чтобы пролезть в тоннель, ей пришлось изрядно пригнуться, а ее раскинутые крылья занимали всю его ширину. Она громко кричала. Ее когти могли выпотрошить поезд Шроаков, как кокон. И добраться до теплых личинок внутри.

Щелк, кликети чик. С каждым разом переход с колеи на колею давался Кальдере все лучше. Назад, к съезду, пока совята в очередной раз путаются в лапах, а взрослая сова еще не нагнала их, потом снова вперед, на боковую линию, рычаг скорости в пол и скорее прочь из этого логова хищников.

— Она не отстает, — сказал Деро.

— Знаю, — бросила Кальдера. Стрелка, вперед, направо, быстрее.

— Она бежит за нами! — воскликнул Деро.

— Подожди! — закричала Кальдера — Кажется, мы…

Плотное кольцо шума вокруг них вдруг распалось, и они выскочили на поверхность, на свет дня. На дальней стороне реки. Разъяренная сова мчалась за ними едва ли не с той же скоростью, что они: раскинув крылья, переставляя ноги, длинные, точно ходули, она наполовину летела, наполовину бежала, быстро, но все же не так быстро, как уносился от нее поезд Шроаков, скользя через высокую траву.

— Прощай, сердитая сова! — победоносно воскликнула Кальдера.

— Никаких! Больше! Коротких путей! По неведомым дорогам! — вторил ей Деро.

— Тише ты. Это была твоя идея. Вот мы и попробовали.

— Ага, только знаешь что… — сказал Деро.

— Что? — ответила Кальдера. — Неужели ты даже не скажешь мне, какая я молодец, что вытащила нас из этой переделки?

— Просто… разве нужны не две совы, чтобы получилось много маленьких? — спросил Деро.

Сверху донесся страшный шум, громовые удары — хлопки крыльев.

И когда громадная тень заскользила над ними, закрыв от них затянутое облачной пеленой небо, они узнали, что в данном случае много мелких совят получились от одной большой и еще одной, ну о-очень большой совы. И она, эта вторая сова, спускалась теперь прямо на них с уханьем, от которого поезд Шроаков задрожал, а у них самих буквально затряслись поджилки. Спикировав на задний край самого последнего вагона, сова сомкнула вокруг него когти, мощные, словно портовые краны, пробила ими стенки, раздавила крышу и, молотя крыльями, начала подниматься в воздух. Не выпуская вагон. А за ним, отрываясь от рельсов, потянулись вверх и все другие вагоны поезда Шроаков, от хвоста до самого локомотива.

Глава 54

Где-то в море шпалы были тверды, как камень, рельсы черны, невзирая на колесную полировку, а земля под и меж ними очень холодна. По таким путям ехал «Мидас».

Случись некоему богу-небожителю, сведущему в охоте на кротов, приметить его в то время, он был бы поражен скоростью состава. «Мидас» мчал по мерзлым рельсам в ритме шеккачашек, подходящем скорее для жаркой погони, чем для выслеживания и охоты. Ни одной мульдиварпы поблизости видно не было: наш воображаемый наблюдатель наверняка решил бы, что при данных обстоятельствах поезду лучше сбавить скорость и потише греметь колесами.

На корме «Мидаса» капитан, держа в механической руке следящее устройство, попеременно взглядывала то на его экран, то на горизонт. Последний был скрыт мрачными серыми облаками, на первом танцевала одинокая красная точка.

— Мистер Мбенда, — сказала капитан, — он взял курс на правый борт. Переводникам переводить. — И те перевели, последовательно проведя поезд через несколько стрелочных переходов так, что огонек на экране радара снова оказался прямо по курсу.

Когда капитан не была занята наблюдением за неумолимой точкой на экране, она читала книги о философиях. Перечитывала мемуары, и мысли, и размышления тех редких капитанов, кому довелось поставить в своей погоне финальную точку. Делала заметки на полях. Что происходит, когда уклончивая концепция, на которую ведет охоту человек, попадается?

Трижды дьявольски быстрый зверь, за которым они гнались, стремительно зарывался на такую глубину, где его нельзя было обнаружить, низводя свое сияющее «я» в теснины, недоступные механизму капитана Напхи. и трижды после многодневных скитаний, непрерывно наблюдая экран, включенный на полную мощность, но не забывая и об иных, более традиционных методах поиска кротов, она его находила.

Во второй раз, когда они потеряли, а затем нашли сигнал, означавший большую тальпу, далеко-далеко на горизонте был замечен земляной холм. Сначала пыль столбом взметнулась к небу, заставив всех онеметь от изумления, а когда все улеглось, то на горизонте осталась настоящая гора земли.

— Жалко, парнишка не видит, — вздохнул Фремло. — Я слыхал, это он раздобыл ей эту штуку. Ему бы понравилось. — Никто не ответил.

Погоню никто не отменял; кротобои оставались кротобоями: они делали свои умозаключения, полагаясь на свои навыки и охотничье чутье. С той только разницей, что теперь философия капитана Напхи оставляла еще электрический след, который подтверждал или не подтверждал их предположения. А еще раз или два у капитана, когда она возилась со своим приемником, был такой вид, словно она беззвучно повторяла какие-то слова, среди которых было и «спасибо».

Насмешник Джек шел под землей не так, как полагается нормальным мульдиварпам.

— Откуда он знает? — вслух недоумевал Вуринам. — Ну, вот как он узнает, что мы висим у него на хвосте? Почему он все время пытается сбежать? — Так он интерпретировал необычайную стремительность и уклончивость большого зверя.

— Он давно уже дразнит капитана, — шептались другие. Потому-то он ее философия.

Но Хоб Вуринам задавался еще одним вопросом. Как-то вечером, когда они огибали полосу льда, багровевшую в кровавом пламени заката, он, нервно вывернув карманы наружу и снова вставив их на место, обратился к доктору Фремло:

— Как, по-вашему, это не похоже на мошенничество?

Доктор наблюдал за потасовкой сурков возле норы. Фремло ничего не ответил.

— Если Напхи возьмет Джека-Насмешника таким способом, — продолжал Вуринам, — не будет ли это мошенническим завершением ее философии? Разве можно облегчать себе путь, пользуясь тайным знанием, как вы думаете, доктор? — Фремло на ходу запустил комком бумаги в дерущихся сурков. — Интересно, что бы сказал Шэм, — продолжил Вуринам.