Не приходя в сознание - Виктор Пронин

Такие вот моменты бывают нечасто и потому запоминаются, хотя вроде бы и не происходит ничего необычного. Мелкие брызги солнца из-за верхушек сосен, запах дыма, ощущение приближающегося праздника. Много ли надо... Через минуту остановится у платформы электричка, распахнутся десятки ее дверей, и ты войдешь, выберешь место у окна и, ощущая на лице солнечные лучи, понесешься мимо леса, оттаявших полей, понесешься к своему дому, к близким людям, к празднику. В будущее. А впрочем, мы только и делаем, что несемся в будущее, с грустью сознавая, что и в прошлом нам было не так уж плохо...

Электричка подойдет через минуту. Пока есть время, бросим взгляд на дорогу.

По самому краю обочины, по влажной еще земле медленно идет семейство. Впереди отец катит коляску с малышом, ему около двух с половиной лет, чуть поотстав, идет мать с сыном постарше — этому около пяти. Они только вышли из лесу и еще не успели свернуть на узкую дорожку за кустарником. Все немного усталые, разморенные лесом, прогулкой, чистым воздухом. В руках у женщины детское ведерко с сосновыми шишками, малыш держит в руке красный воздушный шарик, для него завтрашний праздник уже наступил.

До перехода на пешеходную дорожку остается пройти около десяти метров. Но семейству не суждено пройти эти метры. Не успеют.

Подходит к платформе поезд. Станция незначительная, остановки короткие, все торопятся проскочить в вагоны, пока двери не захлопнулись. Время вечернее, следующая электричка будет минут через двадцать. Можно, конечно, и на платформе в такую погоду посидеть, но как-то привыкли мы бежать, даже когда не торопимся. Бежим к замешкавшемуся троллейбусу, по ступенькам метро, задыхаясь, вскакиваем в автобус, даже зная прекрасно, что впереди, кроме долгого вечера в четырех стенах, нас ничего не ждет.

И так мало остается дней, которые бы хотелось повторить, прожить заново. Нам некогда, мы пробегаем мимо них. А когда нет времени, нечего и вспомнить. В памяти остаются дни, прожитые неторопливо, замедленно, когда мы видели форму облака, выражение лица попутчика, слышали его слова, да и в самого себя заглянуть оставалось время...

Электричка еще стоит. Из-за поворота дороги показывается машина. Светлые «Жигули». Скорость — за семьдесят километров в час. Идет как положено, по правой стороне. Осадка значительная, машина загружена. Родителям с детишками остается пройти пять метров, чтобы свернуть на дорожку. Машина делает правый поворот. Приехавшие на электричке люди невольно останавливаются. Большая скорость «Жигулей», надсадный рев мотора, даже шуршание шин об асфальт хорошо слышны в тишине. «Жигули» все круче, круче берут вправо, но набранная скорость не позволяет вписаться в поворот, и машину прижимает к осевой линии. Вот она пересекает ее, но не может удержаться на дороге, ее отбрасывает к левому краю. Машина несется прямо на отца, который спокойно катит коляску, не видя, что происходит за его спиной. До поворота ему остается метра три, не больше.

Первой обернулась мать. Что-то заставило ее обернуться. Она едва успела оттолкнуть сына в кювет, в кустарник.

— Коля! Машина! — крикнула она, но оставшихся секунд было недостаточно. Николай обернулся, дернул коляску на себя, сам отшатнулся. И все-таки машина зацепила коляску. Она опрокинулась в кювет, малыш выпал. Когда подбежавшая мать подняла сына на руки, у того из носа и ушей текла кровь. Его еще не осматривали врачи, не фотографировали в рентгеновских лучах, еще не было вскрытия, а оно будет, но уже можно сказать: травма оказалась смертельной.

Со стороны платформы, от стоянки такси, из лесу торопятся люди. Мать пытается привести сына в себя или хотя бы увидеть в нем признаки жизни.

— Он жив... Кажется, жив... Конечно, он жив... — повторяет она, убеждая не то себя, не то какие-то высшие силы.

Отец бросается к машине, распахивает переднюю дверцу и пытается выволочь водителя наружу. Но толстый коротышка, уцепившись в руль, упершись ногами в рычаги машины, всеми силами старается остаться в ней, понимая, что снаружи его ничего хорошего не ожидает. А вокруг уже толпа — охающая, сочувствующая, толпа, которая ничем помочь не может. Разве что добрым советом, но никакой совет не спасет мальчонку.

— Коля! Он живой! — кричит мать, поднимая сынишку. Николай, бросив водителя, подбегает к ней.

И в тот момент, когда общее внимание переключилось на малыша, неожиданно распахиваются четыре дверцы машины, из нее в обе стороны начинают выпрыгивать мужчины и женщины. Всем показалось, что их было больше, чем могли вместить «Жигули». Что вы думаете, они делают? Пытаются вытащить машину из кювета? Нет. Помогают матери спасти ребенка? Тоже нет. Хотя бы соболезнуют, сочувствуют? Ничуть не бывало. Разбегаются. Все, включая коротконогого водителя. С топотом, ломая сучья кустарника, несутся к лесу. Он рядом, скрыться можно без труда, тем более что преследовать беглецов никто не собирался, не до того было. Женщинам, вернее, девушкам, которые выскочили с левой стороны машины, пришлось пробежать мимо матери с окровавленным ребенком, проявить сноровку, чтобы, не дай бог, не столкнуться. Удалось. Прошмыгнули.

Прошло совсем немного времени, несколько минут. Часы на платформе показывали пять минут девятого. Электричка едва успела отойти, еще виден последний вагон, слышен перезвон проводов, пахнет, как и пять минут назад, хвоей, дымком и предстоящим летом, но для некоторых мир изменился настолько, что уже никогда не будет для них таким беззаботным, счастливым, каким был пять минут назад.

Тяжело топают убегающие люди. И когда они остановились и взглянули друг другу в глаза, между ними были уже совершенно иные отношения. Если раньше их связывали симпатия, привязанность, взаимная заинтересованность, то теперь — только сговор. От сговора им уже никуда не деться. Вот увидите.

СГОВОР

Эта история явно детективная. Но договоримся сразу — никаких тайн не будет. В конце концов, главное все-таки не в том, чтобы продержать читателя в неведении до последней страницы, а потом показать пальцем на неприметного человека и сказать: вот он, преступник.

Конечно, это увлекательно, при таком повествовании каждый сам может вообразить себя следователем. Но не менее интересно, зная преступника с самого начала, проследить за его поступками, посмотреть, к чему он стремится, какими путями надеется уйти от наказания. Тем более что в данном происшествии оказались замешанными люди, которых хотя и нельзя заподозрить в преступной изощренности, но зато их поведение любопытно как некий предел самой очевидной и безнадежной лжи во спасение. Да и спасали-то понятия скорее придуманные, нежели присущие им на самом деле, — честь и достоинство. Надо же, потребовалось это печальное событие, чтобы люди вспомнили о существовании понятий, до того вызывавших у них лишь скуку и раздражение. Бывает.

Вот они бегут по лесу. Бегут молча, опасаясь погони. Чувства их самые разные. У женщин — ужас случившегося. У мужчин чувства были более простые, практичные — влипли. Так некстати, неожиданно, по-дурацки влипли. И Хлыстов и Батихин, обогнав женщин, молча кляли себя на чем свет стоит за то, что соблазнились этой поездкой. Но они не могли не ощутить облегчения — есть главный и единственный виновник. Дядьков. Ему и отвечать. Ему и гореть синим пламенем. И черт с ним. Чем сможем — поможем, а там пусть сам вертится.

Упершись спинами в теплые стволы сосен, Хлыстов и Батихин поджидали девушек. Те выглядели обессилевшими и подурневшими. От роскошных причесок не осталось и следа. Запутавшиеся в волосах иглы, сучки, перепачканные туфли, размазанная косметика...

— Говорила же Борьке — не садись пьяный за руль! — повторяла Татьяна. — Ведь говорила ж! Обойдется, обойдется... Обошлось!

— Заткнись, — сказал подошедший Дядьков. Он был толст, хотя и молод — немногим более тридцати. Но укоренившиеся в нем повелительные нотки как бы скрашивали полноту, во всяком случае, заставляли забыть о ней. — Ты поняла? Вообще заткнись. Навсегда. С нами ничего не произошло. Ясно? Ничего.

— Что будем делать? — спросил Хлыстов.

— Погоди, дай отдышаться... Перестань реветь! — прикрикнул Дядьков на Аллу. — Ничего не случилось, поняла?! — Он сел, откинув голову и упершись ладонями в землю. — Так... Саша, — повернулся он к Батихину, — машина осталась на месте. И ключ зажигания... Не успел я его выхватить. Этот тип так навалился... Думал, если вытащит из машины — синяками не отделаюсь.

— Видели, — нервно усмехнулся Батихин.

— Так вот, все смотрели на водителя, на малыша, на его отца... Тебя никто не заметил. Иди к машине. Понял? Садись за руль, заводи мотор, выезжай и сматывайся.

— Куда?

— К себе домой. Там и встретимся.

— Не получится.

— Что ты предлагаешь? Отвечать-то мне. Мне и решать. Ты чем рискуешь? Ну, не дадут тебе увести машину, ну и что? Валяй. А теперь вы, — Дядьков повернулся к хныкающим девицам, — запомните: вы нас не знаете. В машине вас не было. Никакого происшествия вы не видели. Гуляли по лесу, дышали воздухом...