Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде - Джерри Спенс

Одновременно с созданием вступительной речи я также записываю каждое слово заключительной. Я много раз переписывал решающие доводы, редактировал их и снова переписывал. Они стали единым целым со мной. Хотя, выступая, я беру с собой заметки, но редко в них заглядываю. Я не учил заключительную речь наизусть — скорее, она живет собственной жизнью. Она направляет меня, когда я начинаю говорить. Я доказываю решающие доводы словами и метафорами, о которых никогда не задумывался, — до последнего момента, пока не начал говорить с присяжными. Заключительная речь, если ее освободить и положиться на нее, создает саму себя. Однако она формулировалась и лелеялась на протяжении многих месяцев. Она превратилась в живое существо. Подготовку дала ей жизнь. Как только она сформировалась, она продвигается вперед сама по себе, дополняет саму себя и, наконец, с неукротимой силой просит о справедливости.

Подход к созданию решающего довода. Решающий довод — это не пересказ доказательств и не краткое изложение своими словами показаний каждого свидетеля. Да, мы упомянем показания некоторых свидетелей — как своих, так и чужих, — но их слова и доказательная база улик лишь вплетаются в канву решающего довода.

Довод должен быть доводом, умозаключением, поддерживающим справедливость и придающим напряженность нашему видению дела. Однако нельзя требовать справедливости, если мы сами не ощущаем гнев, боль утраты, оправданное негодование.

Если мы не знаем, каково быть Робертом Хардести, беспомощным калекой, который был когда-то здоровым человеком и довольным жизнью рабочим, а сейчас прикован к инвалидной коляске, не может самостоятельно есть, ходить в туалет и даже чистить зубы, если мы не знаем этого, то не можем приводить решающий довод. Если мы не знаем, каково быть Джун Бейли, матерью крохотной девочки Шэрон, которой взрыв трубопровода обжег большую часть нежного тельца и которая потом умерла от ожогов, то не можем приводить решающий довод. Если мы никогда не бывали в тюрьме, где государство держит нашего клиента, если мы не знаем, каково жить в камере два на два метра и ложиться спать, почти упираясь головой в унитаз, то мы не можем приводить решающий довод. Подход к заключительному слову должен заключаться в том, чтобы стать жертвой, обвиняемым и понять человеческие беды, требующие справедливости.

Я говорю так, потому что справедливость — не интеллектуальная процедура. Справедливость — это чувство. Оно рождается из необходимости в воздаянии, из боли потери, страха или нищеты и реализуется в пределах наших скромных возможностей найти справедливость. Никакие деньги не вернут здоровье Роберту Хардести, не возместят потерю маленькой Шэрон. Мы никогда не восстановим чувство собственного достоинства, душевный покой и навсегда поврежденную психику тех людей, которых ошибочно обвинили в преступлении. Мы, те, кто взвалил на себя непосильную ношу добиться справедливости, делаем все возможное, пользуясь ограниченным набором инструментов — решением о присуждении денежной компенсации для покалеченных и освобождением в зале суда для неправомерно обвиненных. Но это не полная справедливость. Полной справедливости можно добиться, только если у нас была бы возможность вернуть искалеченных обратно в то время, когда они были здоровыми людьми, если смогли бы вычеркнуть из жизни увечья, психические травмы и смерть.

Мысли по поводу решающего аргумента в пользу справедливости. Начнем с того, что справедливость — это выдумка. Ее нельзя ни потрогать, ни отправить по назначению. То, что справедливо для одного, может быть несправедливо для другого. Справедливость — это дар самых сострадательных и мудрых. Тем не менее ее всегда не хватает. Семья жертвы убийства не считает справедливой казнь убийцы. Принудительный вечный сон, в который отправляют виновного, не облегчает горе тех, кто потерял любимого человека. Когда государство лишает жизни убийцу во имя так называемой справедливости, родные жертвы еще острее ощущают свою утрату.

Как те, кто потерял все сбережения из-за мошеннических действий корпорации, могут испытывать справедливость, если прокурор ведет переговоры о заключении юридической сделки с вором, которая мало утешит пожилых людей, оставшихся без средств к существованию? Государство неспособно обеспечить для жертв правосудие.

Чаще всего преступники являются жертвами несостоятельности государства, нищеты и предубеждений. Как осмеливается государство осуществлять правосудие в отношении человека, который несправедливо наказан с того момента, как появился на свет? Он был невинным ребенком, как все мы. Тем не менее его рождение уже было для него наказанием. Наказанием была его жизнь, потому что еще в детском возрасте его лишили простейших прав человека — на уважение, любовь, защиту и даже на самую скромную крышу над головой и кусок хлеба.

Я думаю о двух соседних колыбельках в родильном доме. Два младенца родились в один и тот же день. Один — из такой же семьи, как наша, — будет обеспечен любовью, заботой и всеми преимуществами, которые может получить ребенок. Его отправят в лучшую школу, он будет заниматься любыми видами спорта, иметь любящего отца и все такое прочее.

Другой ребенок вернется в трехэтажный грязный дом без лифта, к полудюжине других чумазых детей и наркоманке-матери. Он будет заброшен, одинок и часто голоден. Он скоро познает бесполезность человеческой жизни, а примером успеха станет торговец наркотиками с соседней улицы. Он родился таким же невинным, как наши собственные дети. Наши невинные дети награждаются лучшим из того, что мы можем им предоставить. Ему, тоже невинному, предназначено худшее из возможных наказаний. Нет преступления тяжелее, чем наказать невинного.

Как осмеливается государство наказывать тех, кто является жертвой его собственного пренебрежения и несостоятельности? Государство может строить больше тюрем, но не может обеспечить приличного обучения, воспитания и защиты для своих невинных детей. Большинство сидящих по тюрьмам преступников являются жертвами никуда не годной системы, которая больше беспокоится о войне, прибылях и господстве в мире, чем о детях. Но это то же самое государство, которое обвиняющим жестом указывает на некогда невинного ребенка, выросшего в уголовника, и требует для него дальнейшего наказания за его преступление, в то время как первоначальное преступление совершило оно само. Трудно понять принцип правосудия, если именно несправедливость порождает множество преступников, которые теперь ходатайствуют о справедливости перед тем же государством.

Но наконец мы понимаем. Государство в действительности не заинтересовано в предотвращении преступлений — в противном случае оно предприняло бы необходимые шаги для снижения преступности, борясь с инфекциями, которые ее вызывают: бедностью и отсутствием перспектив. Мы знаем, что государство не в состоянии обеспечить справедливость и правосудие для всех граждан, — некоторых оно сажает в тюрьму или убивает. Власти наказывают преступников, чтобы сохранить порядок в обществе. Для власть имущих важно поддерживать порядок, чтобы сохранить свое могущество. Для них опасно такое положение вещей, когда преступность безудержно растет, когда улицы становятся опасными, когда жертвы преступлений берут правосудие в свои руки, потому что это угрожает их власти. В Соединенных Штатах в тюрьмах содержится больше заключенных, чем в любой другой стране мира. В заключении находится больше афроамериканцев, чем в университетах. Можно ли такое положение вещей изменить к лучшему?

Я не сторонник анархии и считаю, что общественная система должна управляться по правилам закона. Полагаю, что призрачная надежда на достижение справедливости и ее реализацию в данный момент не отвечает запросам общества. Но понятие справедливости многогранно. Оно требует, чтобы мы отказались от упрощенного подхода, — если Джо застрелил Гарольда, то его следует посадить на электрический стул и включить рубильник. В нашем обществе заболевших не выводят на улицу, чтобы расстрелять. Но в нашем богатом обществе преступность — это болезнь, причина которой — в базовых нуждах граждан: нормальном питании, крыше над головой, образовании и праве на уважение и справедливость.

Семь шагов к победе в заключительной речи. Я не сторонник строгого следования правилам. Думаю, что наша обязанность — нарушать их там, где возможно, потому что часто они противоречат творческому подходу. Правила напоминают картины-раскраски, популярные несколько лет назад. Если люди привыкают следовать правилам, им не нужно исследовать собственный подлинный уникальный потенциал.

Приступив к этой главе, я задал себе вопрос: как я организую заключительную речь? Обычно она складывается интуитивно, сама собой, благодаря многолетней практике. Теперь я попытаюсь выделить некоторые этапы этого процесса на уровне сознания, рассмотреть их шаг за шагом в надежде, что они помогут нам сформулировать заключительное слово.