Навуходоносор II, царь Вавилонский - Даниель Арно

Именно на этой улице, между ее стенами, единственный раз в году миряне принимали участие в религиозной жизни по случаю выхода статуй богов из «святая святых». Такая публичная процессия происходила только на Новый год. Долгое время в каждом стольном городе «страны Шумера и Аккада» было свое новолетие — то был случай проявить местный патриотизм. Потом древние традиции забылись, и всем божествам страны приходилось на время оставлять свои святилища, собираясь в гостях у Мардука в Вавилоне. Когда это произошло впервые, неизвестно; мы не знаем и причины, хотя представить ее себе нетрудно: новая церемония утверждала единство Вавилонии вокруг ее самого знаменитого города. Во всяком случае, ко времени Навуходоносора централизация ритуала в столице существовала уже много веков. В общем, города были не слишком довольны, что их божества покидают свои стены даже на время, но поневоле мирились с этим, будучи готовы выказать свое возмущение при подходящих обстоятельствах.

И всё же божества вавилонских городов по случаю Нового года отправлялись в столицу. Набу выезжал из Барсиппы и встречался с отцом, окруженным торжественно-радостной свитой и всем божественным семейством. На другой день боги вновь пускались в путь через весь Вавилон в храм, расположенный за его стенами; предполагается, что «Дом новолетия» находился между внутренней и внешней стенами на северо-востоке, но здание его не обнаружено, так что это местоположение до сих пор гипотетично. Согласно традиционному выражению, властитель Вавилона «держал руку Мардука»; он шел перед всеми рядом с «владыкой над владыками» (то есть его статуей) через всю столицу. Его присутствие должно было убеждать народ в том, что царство будет еще целый год жить в порядке и довольстве. Обратно боги возвращались после тайного обряда. О нем к нам не просочилось ничего достоверного; очевидно, там Мардук распоряжался судьбами двенадцати грядущих месяцев. Затем царь богов расставался со своей божественной свитой. В процессии, провожавшей возвращавшиеся по домам статуи, участвовал не только весь духовный и обслуживающий персонал «Дома под высокой кровлей» и других храмов, но также царский двор, сановники и представители прочего народа. Общий религиозный дух находил выход лишь на эти несколько часов. Другие праздники отмечались только жрецами, вдали от взглядов любопытствующей толпы. В поисках своего места в мире, в столкновении с мирозданием вавилонянин мог полагаться лишь на собственные силы.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

В ПОИСКАХ НОВОГО МИРА

ПУТЬ ДЕЙСТВИЯ И ПУТЬ СПАСЕНИЯ

Итак, храмовая религия была чисто ритуальной; ее церемонии оставались запертыми в стенах святилищ. Житель Вавилонии был от нее отгорожен, не мог найти в ней ни моральной поддержки, ни, еще того менее, ответа на свои вопросы о мире. Характерно, что в литературных текстах человек в горе открывает сердце более счастливому другу, просит его о сострадании; ему и в голову не приходит искать помощи у жреца.

Конечно, названия храмов и находившихся в них священных предметов входят в состав имен собственных, занимая там место имен божественных. Быть может, богов часто и воспринимали в конкретном облике их почитаемой статуи? Здания храмов являлись носителями божественной личности: они исполняли молитвенные просьбы верующих «в замещение богов», как тогда говорили. Храмы брали на себя и обычное человеческое усыновление. Но именно тут с наибольшей силой проявлялись любовь и доверие: верующий просил благословения своему потомству и выражал надежду «видеть» храм. Это было искреннее, но не слишком продуманное изъявление неклерикального мистического чувства. Мирянин внезапно начинал славить могущество божества, находящегося в «святая святых». Он переносился туда лишь мысленно; исполнить его желание буквально было невозможно — вход на священную территорию был для мирян под нерушимым запретом.

Таким образом, преданность храмам была вполне реальной даже для тех, кто не входил в клир. Однако она плохо оправдывалась совокупностью социальных ролей храма и, во всяком случае, оставалась формальной, внешней; в ней проявлялась прежде всего привязанность к тому или иному городу, который ассоциировался со своим главным храмом и жившим там божеством. По-настоящему утолить скорбь она была не в состоянии, а эта потребность была тем более сильной, что и общераспространенное мировоззрение не давало утешения.

Для вавилонян человек был предназначен к смерти. Избежать ее — привилегия божества; собственно, бессмертие и есть его основное отличие. Какие бы подвиги ни совершил герой, в конце концов он не мог избежать уничтожения.

Этот принцип был неоспорим, представления же о самой смерти — путаны и бессвязны. Правда, описаний преисподней, а также сходивших в нее богов и людей было более чем достаточно. Но их надо рассматривать лишь с тех позиций, с которых это делали вавилоняне, воспринимавшие их всего лишь как великолепные литературные образцы. На деле подземный мир являлся скорее декорацией, созданной интеллектуалами, вставлявшими в нее какую-либо моралистическую тираду или политическую программу. Это было обрамление, а не настоящее верование.

По представлениям вавилонян, мертвых надо было хоронить, чтобы они не стали привидениями. Затем близкие были обязаны регулярно приносить им еду и питье. Но живые, бывало, уклонялись от этой обязанности. Благочестивые писцы так часто напоминают о необходимости ее исполнения, что можно предположить, что ею часто пренебрегали. В этом небрежении выражались страх и неуверенность вавилонян перед смертью. В конце земного пути всякого человека ставилась точка — люди не верили в другую жизнь. Но каким-то образом мертвые все же продолжали существование, потому что «отчаянные призраки, повсюду рыщущие мертвецы» беспокоили живущих. Как это было возможно, никто не знал и не старался понять; лишь заклинатели при помощи должных процедур брались изгнать непрошеных гостей туда, откуда они пришли.

Оканчивая свои дни, человек умирал весь, целиком; следовательно, удачливым злодеям не грозила никакая кара, а униженные праведники не могли надеяться получить награду. Всё происходило только в этой жизни: кончилась жизнь — конец игре. Смерть всех уравнивала. «Взойди на древние развалины, смотри на черепа великих и малых: кто из них творил зло, кто творил добро?» — таким доводом в одном из литературных произведений (условно озаглавленном «Пессимистический диалог») угодливый слуга бесстыдно одобряет своего хозяина, который хотел было сделать доброе дело для страны, но потом передумал. К чему послужит ему доброе дело?