Госпожа де Шамбле - Александр Дюма

Наши запасы были на исходе, и я забыла их пополнить.

Можно было выйти из комнаты, спуститься к привратнице и попросить у нее свечу, но для этого надо было пересечь длинный коридор и пройти вдоль внутренней галереи, служившей усыпальницей, а у меня не хватило на это духа.

Дважды я подходила к двери и тут же возвращалась назад — мои колени подгибались, и сердце было готово выскочить из груди.

Я открыла окно, чтобы позвать на помощь. У привратницы уже не горел свет, а в монастыре и на прилегающих улицах царила мертвая тишина. Я испугалась собственного голоса, и слова замерли у меня на устах.

Закрыв окно, я села в кресло и окончательно упала духом.

Только два чувства еще были живы во мне: мои глаза с тревогой следили за тем, как оплывает воск свечи, а уши чутко ловили каждый удар колокола, отбивавшего время.

Напрасно я уверяла себя, что мне ничего не грозит: внутренний голос упорно твердил о неведомой опасности, отчего меня бросало в дрожь.

Казалось, свеча тает невероятно быстро: к половине двенадцатого от нее остался лишь жидкий горячий воск, плававший в подсвечнике.

Я удерживала фитиль в стоячем положении, подпитывая его, чтобы он горел как можно дольше, но между полуночью и четвертью первого свеча начала потрескивать, искриться и в конце концов погасла.

Я осталась в полной темноте: ночь была безлунной и на небе не виднелось ни единой звезды.

За несколько минут до полуночи я ощутила сильное возбуждение и тревогу, обычно предшествующие странным галлюцинациям, когда мое зрение приобретает нечеловеческую остроту и я словно начинаю видеть сквозь стены.

Я почувствовала, что опасность, о которой я догадывалась, приближается. Возможно, такой же дикий страх испытывает запертая в клетке газель при приближении тигра, которого она еще не видит.

Все мое тело сотрясалось от судорожной дрожи, а грудь сдавило так, словно на нее упала гора, волосы же были мокрыми до самых корней.

Внезапно я услышала вдалеке приближающиеся шаги и отчетливо увидела в коридоре, словно озаренном солнцем или тысячью свечей, нечто, что привело меня в ужас.

Неясная тень кралась по ярко освещенному коридору на цыпочках, стараясь ступать неслышно, но каждый из шагов гулко отдавался в моем сердце, заставляя трепетать все фибры моей души. Я не могла различить лица этого призрака, но силуэтом и походкой он напоминал аббата Морена.

И тут я вспомнила сцену в ризнице, когда, будучи в бесчувственном состоянии, я видела, как священник приближается ко мне медленным и осторожным шагом и прикасается своими порочными губами к моим устам.

Я стояла молча и неподвижно, оцепенев от этого видения.

Аббат Морен двигался на ощупь, держась рукой за стену, и вскоре поравнялся с дверью моей кельи.

И тут он прислонился к противоположной стене, как будто силы ему изменили, либо он чего-то испугался.

Я увидела, как его черная фигура четко вырисовывается на фоне белой стены.

Мгновение спустя священник встрепенулся, достал из кармана ключ и подошел к двери.

Забыв, что двойной засов, установленный по настоянию Зои, служит мне надежной защитой от подобных посягательств, я устремилась к окну и открыла его, собираясь броситься вниз, и сделала бы это, невзирая на высоту.

К счастью, окно было заделано решеткой.

Уцепившись за одну из перекладин, я принялась раскачивать ее изо всех сил. Задыхаясь и обезумев от ужаса, я закричала:

«Ко мне! На помощь!»

Я слышала, как ключ быстро поворачивается в замочной скважине, и мне казалось, что при этом он задевает в глубине моей души потайную струну, от которой зависела моя жизнь. Издав невнятный стон, я выпустила перекладину из рук, упала на колени и потеряла сознание…

Вы не представляете, друг мой, с каким волнением я слушал рассказ моей дорогой Эдмеи; все ее чувства передавались мне, и она описывала их столь достоверно, что картины ее воспоминаний словно оживали перед моими глазами.

Мало-помалу я придвинулся к графине, заключил ее в объятия и прижал к груди — в этом порыве не было ничего чувственного, хотя я испытывал бесконечную нежность к Эдмее, просто мне захотелось ее защитить.

Локоны графини касались моих волос, и я ощущал ее дыхание у самого лица, так что мог бы, наверное, ловить ее слова на лету своими губами.

Почувствовав в нашей близости такую угрозу, г-жа де Шамбле подставила мне для поцелуя лоб, как сестра, а затем осторожно отодвинулась. Я попытался удержать ее и невольно прошептал:

— Эдмея! Милая Эдмея!

Услышала ли она мои слова? Этого я не знаю; так или иначе, освободившись от моих объятий, графиня продолжала:

— Я пришла в себя, лишь услышав, как кто-то громко стучит в дверь и повторяет мое имя взволнованным, испуганным голосом.

Было уже совсем светло.

Очнулась я там же, где упала, и медленно поднялась, чувствуя сильный озноб — всю ночь я пролежала на полу у открытого окна. Я ничего не помнила и чувствовала себя такой обессиленной и подавленной, словно восстала из могилы.

Наконец в моем сознании забрезжила мысль, что Зоя стоит за дверью и зовет меня.

«Входи!» — с трудом подала я голос.

«Не могу, — ответила Зоя, — ведь ты заперлась изнутри».

«Ах!» — вздохнула я.

Шатаясь, держась рукой за отяжелевшую голову и глядя перед собой застывшим взором, я побрела к двери и отодвинула оба засова.

Зоя влетела в комнату, быстро огляделась и посмотрела на меня. Увидев, что я одета, а моя постель не разобрана, она спросила:

«Ты даже не ложилась?»

«Я не помню», — ответила я.

«Что с тобой? — воскликнула Зоя. — Ты бледна и холодна, как мраморная статуя».

«Не знаю», — сказала я, качая головой.

Зоя вернулась к двери и заперла ее, а я стояла все так же молча и неподвижно. Затем она живо подскочила ко мне и, обняв, повела и усадила меня на кровать, а сама села рядом.

«Теперь, — произнесла она, — дверь заперта, и мы одни, скажи: так что же произошло?»

Я смотрела на сестру бессмысленным взглядом.

«Ну же, вспоминай», — настаивала Зоя.

Опустив голову, я напрягла свою память.

Внезапно я вздрогнула — мне показалось, что луч маяка, сродни тем, что освещают темные просторы океана, прорезал мой разум и озарил мою память. На меня нахлынул поток воспоминаний, следовавших друг за другом, подобно волнам, набегающим на берег; я вспомнила все с той минуты, как Зоя оставила меня одну, до тех пор как услышала ее голос, повторявший мое имя. Обвив шею сестры рукой, я тихо, чтобы никто нас не услышал, рассказала ей о том, что сейчас рассказала вам.