Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки - Карел Чапек

—Отличная погодка? Что? Ого-го! — галдит пастырь.

—Yes. Lovely.

—Wonderful.

А вот и Кристиансунн, столица трески. Деревянный город, сплошь лабазы, склады на чердаках. Серые, зеленые и красные домики столпились вокруг пристани. На коньках всех крыш — чайки, чайки; в жизни я не видывал сразу столько чаек! Может быть, у них тоже собрание духовной общины?

Здесь мы вернемся на пароход. Нашего полку прибыло, — повезем футбольную команду Кристиансунна на состязание в Тронхейм. Весь город провожает своих героев. Даже местные собаки сбежались и восторженно вертят хвостами. Американский пастор сияет — ему по душе всяческие сборища. Он переваливается животом на перила и изводит местных собак дружественными окликами. Что остается делать собачке? Она поджимает хвост и убирается восвояси. Тогда сей выдающийся муж сердечно обращается к населению:

— Do you speak English? Yes? No? Прекрасная погода, верно? Га-га-га!

Заработал винт, пароход отваливает от пристани. Весь Кристиансунн, размахивая шляпами, троекратно провозглашает своим национальным героям славу или что-то в этом роде. Американский пастор энергично вращает кепи и от имени Америки и всего просвещенного человечества благодарит Кристиансунн за приветствие.

— Скажите, пожалуйста, штурман, где тут у вас, в Норвегии, можно достать хоть каплю спиртного? Например, мне надо залить злость, перехватить малость, выпить для храбрости и тому подобное. Неужели нельзя ничего сделать?

— Ничего, господа, такое здесь праведное побережье, — меланхолически отвечает штурман. — От Бергена до Тронхейма[433] — всюду «ikke alkohol». Только в Тронхейме есть «vinmonopolet», дальше — в Бодё, Нарвике и Тромсё. Там вы купите все, что угодно. А здесь нет. Здесь живут одни праведники. У нас, правда, государственная монополия на спиртные напитки, но каждый город сам решает, может ли монополия открыть в нем продажу вин. А как здесь когда-то пили! — И штурман махнул рукой. — Вот в Тронхейме и сейчас недурно на этот счет.

В Тронхейме ночью мы сбежали с парохода. Хороший был пароход и новый, но уж очень скверные пассажиры!..

На пароходе «Хокон Адальстейн»

Этот пароход я называю полным именем прежде всего потому, что он этого заслуживает, а во-вторых, потому, что уж больше он, верно, никого из вас не повезет: в этом году бедняга делал последние пассажирские рейсы. Теперь он лишится крошечного курительного салона и каюток и будет возить только уголь, в Свульвер или Гаммерфест. Ничто не вечно под луною!

По правде сказать, «Хокон Адальстейн», стоявший у тронхеймского мола, на первый взгляд производил совсем не блестящее впечатление. Его грузили кирпичом, лебедка страшно грохотала. «Ну, ну, — подумал я, — и маленькое же это суденышко, меньше „Приматора Дитриха“ у нас на Влтаве. Неужели на этом пароходике ездят на Нордкап?»

Около кирпичей стоял, засунув руки в карманы, рослый, очень милый толстяк.

—Господин капитан, — робко сказала ему моя спутница в этом путешествии и во всей моей жизни, — господин капитан, кажется, пароход очень маленький, не так ли?

Капитан просиял.

—Да-а-а, — протянул он довольно. — Совсем маленький пароход, сударыня. Очень уютный.

Уютный? Это верно. Как раз сейчас на него грузят мешки с цементом.

—А скажите, господин капитан, не староват ли ваш пароход?

—Не-е-ет, — успокоительно говорит капитан. — Совсем новое судно. Было в капитальном ремонте.

—А когда?

Капитан задумывается.

—В тысяча девятьсот втором, — говорит он. — Отличный пароход!

Боязливое земное создание, моя спутница, заморгала глазами.

—И выдержит он столько кирпича и цемента? Не потонет?

—Не-ет! — заверяет капитан. — Мы еще погрузим триста мешков муки.

—А вот эти ящики?

—Тоже погрузим, — утешает капитан робкое создание. — И еще возьмем двести тонн балласта. Да-а.

—Зачем?

—Чтобы судно не перевернулось, сударыня.

—Разве оно может перевернуться?

—Не-ет.

—А столкнуться с другим пароходом?

—Не-ет. Разве что в тумане.

—А бывают здесь летом туманы?

—Угу, да-а, иногда бывают. Да-а.

Капитан приветливо подмигивает голубыми глазками под мохнатыми щетками бровей; я думаю, он носит эти щетки, чтобы не прикладывать ладонь к глазам, когда ему надо высмотреть какой-нибудь риф.

—А вы делаете рейсы только летом, капитан?

—Не-ет. Зимой тоже. Каждые две недели туда и обратно.

—И долго вы потом отдыхаете дома?

—Два дня. Пятьдесят дней в году.

—Это ужасно! — сочувственно говорит моя сострадательная спутница. — И вы не скучаете в этих рейсах?

—Не-ет. Ходить в рейс — это очень хорошо. Да-а... Зимой — никаких пассажиров; зато много льда, все судно покрыто льдом, все время приходится скалывать. Да-а.

—Чтобы не было скользко?

—Не-ет. Чтобы судно не пошло ко дну. Да-а, — умиротворенно резюмирует капитан. — Очень хороший пароход. Вам тут понравится.

Докладываю, капитан, что нам здесь действительно нравится. В самом деле, очень уютный пароход! Крохотные палубы, пара плетеных кресел и все, — никакого дешевого шика. Курительный салон, обитый зеленым плюшем — нечто среднее между скромным борделем конца прошлого века и залом ожидания первого класса на провинциальном вокзале. Столовая, обтянутая красным плюшем, и дюжина каюток со всем необходимым, то есть с двумя койками, похожими на гладильные доски, двумя спасательными поясами и двумя «блевательницами» для страдающих морской болезнью. Сидеть на гладильных досках нельзя, — они снабжены металлическими перильцами, чтобы спящий не свалился во время качки... Подушки тощие, как пеленки, но под голову можно подложить спасательный пояс, и получается недурно. Вместо чванных стюардов — одна хромая бабка и одна угрюмая тетя. В общем, здесь можно чувствовать себя как дома.

Над самой головой у нас грохочет лебедка. Сперва это беспокоит, но потом привыкаешь, — по крайней мере, знаешь, что делается на судне. По грохоту можно различить, что грузят — муку или кирпич. Просто невероятно, сколько всякого груза помещается на этом пароходике!

Уже полночь, «Хокон Адальстейн» все еще грузится в тронхеймском порту. Но вот второй, третий гудок, вскипела вода под винтом, пароход дрогнул, затрещал и тронулся с места. Счастливого плавания и покойной ночи! Только теперь, наконец, начинает пахнуть путешествием на север.

— Вставай, слышишь, вставай!

—Что случилось?

—В каюту течет вода.

—Да нет, не течет!

—Течет! Хлещет в окно!

—М-м...

—Что-о?

—Ничего. Я сказал «м-м»...

—Прошу тебя, сделай что-нибудь!

—Зачем?

—Потому что нас заливает водой! Мы утонем!

—М-м-м...

—Да не спи же, ради бога!

—Я не сплю. — Женатый человек садится и шарит в поисках выключателя. — В чем дело?

—Нас заливает водой. Из окна!

—Из окна? Гм, надо закрыть его, и все тут.

—Вот и закрой его и не мычи.

—М-м-м... — Женатый человек встает с гладильной доски, перелезает через перильца и пробирается к иллюминатору. За окном — белый день, видно море с гребешками воля. Смотрите-ка, «ikke fjord», мы в открытом море, потому-то нас и качает.

—А-а, черт возьми... — ворчит женатый человек.

—Что такое?

—Да опять льет в окно.

—М-м-м...

—Меня всего окатило.

—Так закрой окно, и все тут.

Женатый человек вполголоса изрыгает проклятья и пытается закрыть иллюминатор. Но это не легко сделать без разводного ключа.

—А, черт!

—Что там еще?

—Я насквозь мокрый. Бр-р!

—Отчего?

—В окно хлещет вода.

—Да нет, не хлещет.

—Говорю тебе, хлещет. Прямо в окно.

—М-м-м...

Наконец иллюминатор закрыт и завинчен, правда, человек чуть не вывихнул пальцы и промок, как мышь. Скорее опять под одеяло и подложить под голову спасательный круг!

Страдальческий стон.

—Что с тобой?

—Пароход качает.

—М-м-м...

—У меня начинается морская болезнь!

—Да нет.

—Но ведь пароход качает?

—Ничего подобного.

—Так и швыряет!

—М-м-м...

—Неужели ты не чувствуешь качки?

—Совсем не чувствую.

По совести говоря, качка есть, но женщине незачем знать все. Качка даже приятна: сначала вас возносит кверху, мгновенная пауза, пароход потрескивает и плавно опускается. Потом поднимается ваше изголовье...

—Ты все еще не замечаешь качки?

—Ни чуточки!

Очень странно видеть собственные ноги выше головы, у них такой необычный вид.

—А мы не можем утонуть?