Том 5. Женитьба. Драматические отрывки - Николай Гоголь

Стр. 31. Восстанавливаем по рукописи — «объявляют»; у Прокоповича ошибочно — «объявление».[37]

Стр. 35. Восстанавливаем по рукописи — «А что ж, пойдем и мы»; у Прокоповича ошибочно — «А чего ждем и мы».[38]

Стр. 43. Восстанавливаем по рукописи — «флигеля» (ср. стр. 12, 25, 35, где говорится о двух флигелях); у Прокоповича — «флигель».

Стр. 44. Восстанавливаем по рукописи — «расходился». У Прокоповича ошибочно — «рассердился»[39]

Стр. 56. Восстанавливаем по рукописи — «тихо»; у Прокоповича ошибочно — «живо».[40]

Стр. 61. В московской рукописи неразборчивое слово, которое Тихонравов читал «сватаного» и отнес в примечания. В основном тексте он печатает, как у Прокоповича: «свадебного». Мы читаем «сватского».

Сценический текст «Женитьбы» известен нам по двум московским театральным рукописям, хранящимся в Государственном Малом театре в Москве. Это суфлерский и режиссерский экземпляры комедии, из которых авторитетным является только суфлерский, списанный, очевидно, в сороковых годах непосредственно с первоначального цензурного экземпляра, который до нас не дошел. Именно суфлерским экземпляром, по-видимому, и пользовался Тихонравов при установлении вариантов сценического текста комедии. Этот экземпляр переписан чисто, без индивидуальных ошибок писца, выработанным почерком. Заглавный лист и список действующих лиц оторваны. На первый и последней страницах рисунки: Подколесин выпрыгивает из окна, фигура в халате, фигура в кресле. В разных местах карандашом обозначены исполнители (Садовский — Подколесин, Щепкин — Кочкарев, Кавалерова — Фекла, П. Степанов — Яичница и т. д.). Указание на Садовского, как на исполнителя роли Подколесина, свидетельствует о том, что эти карандашные заметки относятся не ранее, чем к пятидесятым годам. Второй, режиссерский экземпляр не представляет интереса: он переписан небрежно, разными почерками и переполнен грамматическими ошибками. Очевидно, это копия с первого, суфлерского экземпляра, сделанная в позднейшее время (но не позднее пятидесятых годов, так как в числе исполнителей обозначен Щепкин в роли Кочкарева).

Сценический текст «Женитьбы», независимо от печатной цензуры, рассматривался отдельно театральной цензурой, т. е. Гедеоновым, и в нем сделаны были следующие вымарки и перемены:

1. Фамилия «Анучкин», образованная от «онучей» (в «Женихах» — «Онучкин»), была найдена Гедеоновым неприличной для дворянина и офицера и заменена фамилией «Ходилкин»; в Петербурге Анучкин был переименован в «Хожалкина».[41]

2. Были исключены некоторые фразы и выражения, в непочтительной форме касавшиеся чинов, должностей, дворянского звания и религии: «и прочей мелюзге» (о чиновниках, стр. 10), «вот-те Христос» (стр. 13), «уж он титулярный советник» (в связи с тем, что выпивает; стр. 23), «все святые говорили по-русски» (стр. 44), «Видно только на пакости да на мошенничества у вас хватает дворянства!» (стр. 61).

3. Смягчены были некоторые фразы и выражения: слова «надворный советник, экспедитор или там начальник какой, бог тебя ведает; а тогда, вообрази, около тебя экспедиторчонки» (стр. 18), были заменены словами: «чиновник; а тогда вообрази около тебя чиновнички»; слова не «свинья ли ты, не подлец ли ты» (стр. 19) — словами: «не шут ли ты».

«Женитьба» была поставлена в Петербурге на Александринском театре, 9 декабря 1842 г., в бенефис Сосницкого, вместе с двухактной французской мелодрамой «Помешанный» (которая шла до «Женитьбы») и одноактным водевилем «Гусарская стоянка» (который шел в конце спектакля). Комедия Гоголя оказалась непонятной актерам, привыкшим к подвижности водевиля и к водевильным чисто внешним ситуациям. Они не могли сладить ни с бытовой характерностью гоголевских героев, ни с внутренней, психологической мотивировкой их поведения. За исключением А. Е. Мартынова — Подколесина, Сосницкой — Агафьи Тихоновны и Е. И. Гусевой — Феклы, все играли очень дурно. Сосницкий в роли Кочкарева был, по словам А. Вольфа, «какою-то мямлею и суетою». Яичница (Григорьев 2-й) и Жевакин (Григорьев 1-й) были «слишком карикатурны, но не смешны».[42] О неудаче Сосницкого говорит и артистка. А. И. Шуберт: «Он имел аристократические манеры и был прекрасен в ролях старых бар, но Кочкарева сыграл плохо».[43] Вследствие этого пьеса, как пишет Шуберт, показалась «скучной» и провалилась в первое представление. Помимо плохой игры, причина этого заключалась и в том, что комедия Гоголя слишком резко отличалась от обычного репертуара. На фоне заполнявших репертуар водевилей и мелодрам, большей частью переводных или переделанных с иностранного, она не могла не производить странного впечатления. В ней, на первый взгляд, не было ни сюжета, ни драматического движения, ни нормальной развязки. По словам Вольфа, многие считали пьесу неконченной, так как в ней не было финальной свадьбы. Действующие лица казались карикатурными, положения неправдоподобными. После окончания пьесы, как сообщает Вольф, раздалось даже «легкое шиканье».[44] Белинский писал Боткину 9 декабря 1842 г., тотчас после спектакля: «Я сейчас из театра. Женитьба пала и ошикана. Играна была гнусно и подло. Сосницкий не знал даже роли. Превосходна играла Сосницкая (невеста) и очень, очень был недурен Мартынов (Подколесин);[45] остальное все — верх гнусности. Теперь враги Гоголя пируют».

Мнение большинства зрителей нашло себе поддержку в отзывах «Северной Пчелы» и «Репертуара и Пантеона». «Ни завязки, ни развязки, ни характера, ни острот, ни даже веселости — и это комедия» — писал рецензент «Северной Пчелы». «Это, что называют французы, des scènes à tiroirs».[46] «Сцены эти, набросанные кое-как, без достаточной завязки и развязки, невозможно назвать комедией», говорилось в «Репертуаре и Пантеоне». «Для комедии, сверх того, требуется правдоподобие, а в Женитьбе нет ни того ни другого».[47] Нападая на «Женитьбу» с художественной и драматургической точки зрения, враждебная Гоголю критика имела, однако, в виду главным образом общее сатирическое и реалистическое направление его творчества, столь резко выразившееся в «Мертвых душах», которые составляли еще свежую новость. В «Репертуаре и Пантеоне» писали: «Отвратительной природы никому не придет охоты смотреть на сцене, и если она кажется привлекательною… приверженцам г. Гоголя, то они могут перечитать Мертвые души… Пишите, что хотите, барды г. Гоголя! Возгласы ваши не изменят единодушного приговора, произнесенного целою публикою, не дозволившею по окончании пьесы ни одного одобрительного хлопка».[48] При этом подчеркивалось оскорбительное изображение офицерства и чиновничества у Гоголя. Рецензент «Репертуара и Пантеона» указывал, в частности, на Жевакина: «Изображать такими красками морских офицеров, отличающихся у нас вообще образованностью, знакомых с правилами чести и общежития, ей-ей, недостойно писателя, слывущего нравоописательным».[49] В том же духе писала и «Библиотека для Чтения», назвавшая гоголевскую комедию «напряженной малороссийской сатирой против великороссийских чиновников».[50] Всё это было повторением того, что раньше говорилось по поводу «Ревизора».[51]

В сезон 1842–1843 гг. «Женитьба» ставилась всего семь раз.[52] Последующие представления проходили, однако, с возрастающим успехом.[53]

Белинский в своих статьях, рецензиях и заметках 1843 г. не раз касался вопроса о «Женитьбе». Он поместил в «Отечественных Записках» специальную заметку, в которой дал — очевидно, в качестве руководства для актеров — характеристики всех персонажей комедии. При этом он особенно подробно остановился — в поучение Сосницкому — на характеристике Кочкарева. Он подчеркивал отсутствие всякой положительной цели в хлопотах Кочкарева и писал, намекая, вероятно, на Сосницкого: «Если актер, выполняющий роль Кочкарева, услышав о намерении Подколесина жениться, сделает значительную мину, как человек, у которого есть какая-то цель, то он испортит всю роль с самого начала».[54] Несомненно, такую «значительную мину» и сделал Сосницкий, стремясь придать хоть какую-нибудь положительную мотивировку настойчивости Кочкарева.

В Москве «Женитьба» сыграна была первый раз 5 февраля 1843 г., на Большом театре, в бенефис Щепкина.[55] Несмотря на советы Гоголя не ставить в один вечер двух его вещей, Щепкин присоединил и «Игроков», видимо желая придать спектаклю больше единства. Порядок спектакля был следующий: 1) «Женитьба», 2) концертный «антракт», 3) «Игроки», 4) двухактная французская комедия «Подставной и отставной», 5) танцевальный «дивертисемент».[56] «Женитьба» в Москве была сыграна гораздо лучше, чем в Петербурге — главным образом, благодаря стараниям С. Т. Аксакова, не пропускавшего ни одной репетиции и объяснявшего актерам их роли. А. И. Шуберт рассказывает, что она не узнала пьесы, когда увидала ее в Москве: «точно пьесу с иностранной сцены пересадили на родную».[57] Из актеров, по отзыву Аксакова,[58] лучше всех были Кавалерова (Фекла), Сабурова 1-я (Арина Пантелеймоновна) и молодой Пров Садовский, исполнявший роль «Ходилкина» (Анучкина). Хороши были также П. Степанов (Яичница) и Орлов (Жевакин); местами была хороша и Орлова (Агафья Тихоновна). Но исполнители центральных ролей — Щепкин (Подколесин) и Живокини (Кочкарев) — не удовлетворили Аксакова. «Я не понимаю, мой милый, — писал он Гоголю в феврале 1843 г., — вашего назначения ролей. Если бы Кочкарева играл Щепкин, а Подколесина Живокини, пьеса пошла бы лучше. По свойству своего таланта Щепкин не может играть вялого и нерешительного творения, а Живокини, играя живой характер, не может удерживаться от привычных своих фарсов и движений, которые беспрестанно выводят его из характера играемого им лица».[59]