Моё пламя - Ксана М.

Он сделал шаг и неожиданно обнял меня за плечи.

— Пока я рядом, никто из вас не пострадает, ― тихо заверил Дарен. ― Я обещал, помнишь? Обещал, что сделаю всё, чтобы не дать вас в обиду. Так и будет. Я со всем разберусь. Ты просто должна мне верить.

— Верить? ― усмехнулась сквозь щемящую боль в груди. ― Во что? В то, что ты будешь защищать нас до самого конца? Или в то, что это окажется тебе по силам? ― он замер, а я завертела головой. ―Ты хочешь уберечь тех, кто тебе дорог, и я понимаю это. Но твоя проблема в том, что ты не знаешь, когда следует остановиться. Не понимаешь, что есть вещи, против которых ты бессилен.

Мой голос сорвался, а затем опустился до умоляющего шепота.

— Прошу… расскажи мне правду. Расскажи, или поклянись, что не лжешь.

Дарен не шевелился. Я понимала, что поступала нечестно, заставляя его выбирать, но чувствовала облегчение от того, что, не сказав ей правду, он и не поклялся. Хотя это облегчение было несравнимо с силой появившейся внутри обиды.

— Необходимо, чтобы ты верила мне, ― тихо повторил он. ― Я буду защищать вас до тех пор, пока полиция не найдет банду этих отморозков и не посадит каждого за решетку. А до этого момента сделаю всё, чтобы вы находились как можно дальше от этого квартала и района в целом. А сейчас пойдем. Машина уже ждет.

Его глубокие синие глаза смотрели сосредоточенно, а затем он неуверенно, но протянул мне руку.

Я злилась. На него, на себя, и на всё происходящее, потому что отчетливо понимала: что―то надвигалось. И это что―то настолько сильно беспокоило Дарена, что начинало пугать и меня. Я боялась лишиться не только своей семьи и жизни, но и той сказки, в которую лишь недавно смогла заставить себя заново поверить.

Дала ему свою руку, ощутив, как твердые пальцы сжали ладонь.

Дарен выдохнул ― словно от облегчения ― будто боялся, что я поступлю иначе.

На улице было темно, но я разглядела знакомый тонированный автомобиль, который пригнал один из телохранителей.

Мысли вновь хаотично забегали; и от этого круговорота становилось дурно.

— Ты снова делаешь это, ― прошептала, понимая, что слова сами рвутся наружу.

— Что?

— Отдаляешься.

Прохладная рука слегка сжалась, но Дарен ничего не ответил.

Я не знала, чувствовал ли он вину; осознавал ли свою неправоту, и самое главное, хотел ли всё это изменить. Потому что просто открыл дверцу машины, и помог мне забраться на сиденье.

Он так и не понял моей обиды, злости и бессилия.

Когда дверь захлопнулась, я закрыла глаза, прислушиваясь к бешеному ритму сердца. Прикусила губу, прислонилась щекой к холодному стеклу, а затем позволила соленым слезам покатиться по лицу.

Покинул номер только после того, как все уснули.

Убедившись, что вокруг спокойно, а Гейл и Клиффорд ответственно стоят на посту, спустился в бар, где меня уже ждал Кейден.

— Что―то выяснил?

Мужчина кивнул и протянул мне стакан виски.

— Снайперов ― замечу, весьма неумелых ― было трое. Стреляли из пневматической винтовки пятого с половиной калибра. Пули использовали экспансивные, вот, почему, операция проходила тяжело. Извлечь такую пулю очень сложно, потому что при попадании в тело, она раскрывается, образуя своеобразный свинцовый цветок. Осколки очень часто не удается извлечь до конца.

— Значит, стреляли дилетанты.

— Настоящий опытный снайпер никогда бы не промахнулся.

— А так как их целью вряд ли был Пол, выходит, что все трое сработали не чисто.

— Или они хотели смертей, и твой друг попал под пулю случайно, ― предположил Кейден, ― такой вариант возможен, если наш Палач хотел оставить это. ― заметил, как Кейден скользнул рукой по столу и опустил взгляд. ― Написано передать тебе.

Это оказался снимок. Бесцветный, почти черно―белый, на нем был изображен мальчик лет пятнадцати, который держал за руку девочку намного младше. Они стояли спиной к фотографу и смотрели на плавающих в озере уток. Внизу стояла подпись: «Я шел плечом к плечу со Счастьем; Июль, 1995».

Присмотрелся к изображению. В нем было что―то знакомое. Что―то… близкое сердцу. Я чувствовал свою связь с этим снимком, но не мог объяснить, почему.

— Узнаешь? ― голос Кейдена выдернул из размышлений.

Мотнул головой.

— Впервые вижу.

— Мои ребята нашли его, прибитым дротиком к стене. Есть что―то, что я должен знать?

— Ничего такого.

Кейден кивнул.

— Мне нужны имена всех людей, которым ты дал хоть какой―то предлог ненавидеть тебя: загубленная карьера, причиненная обида, невыполненное обещание… малейший повод. Нам пора составить список и начать прогонять его по базе.

— Ты даже не представляешь, насколько велик будет этот список, ― усмехнулся, а затем сделал несколько быстрых глотков, позволяя бурбону обжечь горло.

— Мы найдем его, ― заверил Кейден.

Я снова кивнул.

Сейчас, как никогда ранее, я желал найти этого ублюдка, припереть его к стенке, а затем придушить голыми руками. Не потому что этот негодяй хотел причинить боль мне, а потому что угрожал моей семье; людям, которых я любил.

Это был стандартный ход ― если хочешь увидеть, как страдает твой враг, заставь его смотреть на мучения дорогих ему людей; заставь его бояться их потерять.

— Я поговорил с Итаном Фолком ― хирургом, ― сказал, заказывая ещё одну порцию виски, ― он обещал молчать, а также уничтожить все записи об операции и фрагменты осколков.

— Считаешь, Палач может сфальсифицировать улики?

— Не знаю, ― честно ответил, ― но рисковать не стану.

Мы проговорили ещё около получаса.

Кейден разъяснил дальнейшие действия моих ребят, которые должны были заниматься не только охраной, но и поиском зацепок; всерьез повторил свою мысль насчет составления списка, который был крайне необходим; а также напомнил, что мне следует разобраться с фотографией.

И это было самое трудное.

Я не понимал, что ублюдок пытался сказать своим чертовым посланием, но больше, чем это, не понимал, какого дьявола ему было нужно.

Чего он хотел?

Взгляд вновь пробежался по снимку. Почти полностью выцветший; ничем не примечательный. Обыкновенная фотография, которая абсолютно ни о чем не говорила.

Ещё раз посмотрел на надпись: «Я шел плечом к плечу со Счастьем; Июль, 1995». Пальцы пробежались по глянцу. Ничего. Ни единой мысли.

Подал знак официанту, чтобы тот плеснул ещё виски. Слова, которые Эбби сказала в больнице, вновь всплыли в голове. Опустил голову и запустил пальцы в волосы.

«В нас стреляли!»; «Моя семья могла пострадать!»; «Правды! Я жду правды!».

Осушил стакан в несколько больших глотков. Его наполнили снова.

«Верить? Во что?»; «…поклянись, что не