Десант в настоящее - Владимир Яценко

— Чтобы ты посмотрел на себя. Кто ты есть? Как с тобой можно справиться? Не будь над такими как ты власти в погонах и без погон, вы бы зубами рвали каждого встречного-поперечного! Твоим продажным политикам при жизни золотые памятники нужно было ставить. За то, что держат вас всех на цепи, временами сажают в клетку и всегда мордой в грязь! Высунулся? В грязь! Чтоб не забывались. Без них вы бы давным-давно сожрали друг друга!

— Я не хочу с тобой разговаривать!

— Странно. А ведь это ты принял решение, Отто. Неужели забыл? У тебя был выбор: жертвануть миллиардом, но спасти планету и дать людям ещё один шанс, или скорый безрадостный финал, с гибелью цивилизации и кошмарными трагическими эпизодами на финише.

Отто схватился за голову: "Зачем это ему? Что он со мной делает?"

— Ты не можешь повесить на меня ответственность за всё это, — прошептал он. — Я не думал, что это так серьёзно

— Так ведь и все так "не думают". Каждый полагает себя маленьким человечком, от которого ничего не зависит. Все сидят по своим норкам, а мир катится к чёртовой матери!

— Такое впечатление, что тебя это радует!

— А чего мне печалиться? Да и тебе, кстати, тоже. Ничего страшного. Мир уже там, на конечной остановке. Теперь матушка приласкает, подбросит новый сортовой "материал", и вперёд! С песней и с самого начала!

— Матушка?

— Кселина, — вежливо уточнил Василий. — Неужели не познакомился?

Отто посмотрел на Калиму. Та развела руками.

— Познакомился, — осторожно ответил Отто. — О подвигах твоих рассказывала.

— Что она знает? — чувствовалось, как он ухмыляется. — Ладно, кто старое помянёт, тому глаз вон… или оба. Я вот о чём думаю: может, заглянете ко мне на минутку? Мне ведь без вашей помощи отсюда ни за что не выбраться!

— То есть твои возможности всё-таки ограничены?

— Гениальное прозрение, — издевательски прокомментировал Василий. — А я разве это скрывал? Мои возможности ограничены человеческим телом, Отто. Исключительно капризная вещь.

— А мне нравится!

— Ещё бы! Ты же не помнишь своей истинной оболочки, таковы правила.

— Что ещё за "правила"?

— Правила игры.

— Какой игры, Василий? Чьей игры?

— Матушки-Природы, Отто. Исключительно взбалмошная и своенравная девица! И, несмотря на молодость, жестокости ей не занимать.

— Да, я уже в курсе, ей всего шестьдесят миллионов лет.

— "В курсе…" — передразнил Василий. — Видел бы ты, как она расправилась с вашими предшественниками.

— А это кто такие?

— До вас тут жил народец. Такой же вздорный, как и вы, только ума больше. Вместо технологической цивилизации, строили биологическую. Выращивали биотанки, контролировали погоду и ничего лишнего себе не позволяли. Тут она и объявилась. Что ей динозавры? Так… комар на ладони. И вот в чём загвоздка: мамочка-то не здешняя!

— Как это? — Отто, почти сразу потеряв нить его рассуждений, изо всех сил пытался нащупать какие-то зацепки, способные вернуть его к реальности.

— А так. Представь себе, хозяева уезжают на какое-то время и просят соседей за аквариумом присмотреть. Да вот беда: соседке не по душе скалярии и барбусы, ей больше земноводных подавай, тритонов с лягушками…

— А ты кто такой?

— Я? — он задумался. — Я — инженер. Отстал от своей группы. Долгая история, тебе не интересно. Вот только, как и ты, всё пытаюсь домой добраться. Отсюда и предложение: ты помогаешь мне, я тебе. Идёт?

— Катерина с тобой?

— Отто, помилуй. Погибла она…

— Это из-за тебя она погибла!

Василий не ответил. Он молчал минуту, потом вторую.

— Василий? — не выдержала Калима.

— Привет, малышка, — он тут же отозвался. — Было время, ты обращалась ко мне иначе. Да и у тебя теперь новое имя?

— Я взяла его в память о подругах.

— Неплохо получилось…

— Лилю тоже ты убил, — перебил их Отто.

— Отто, — голос Василия был кроток, дыхание спокойное. — Лилю зарезал один из твоих сумасшедших двойников. Но его сумасшествие меня не удивляет. Потому что как ни крути, оригинал нормальным человеком назвать трудно. Первому и Седьмому было приказано действовать. Всё, что от них требовалось, это нейтрализовать твою компанию. Не позволить вам безрассудство и спасти вам жизни. То, как они исполнили этот безобидный для обеих сторон приказ, характеризует тебя и только тебя.

Отто хотел что-то добавить, но Василий продолжал:

— И Катерину на смерть отправил тоже ты. Ты, Отто. Помнится, ты упрекал меня в зомбировании мужчин на Базе. А что сделал ты? Запрограммировал человека на самоубийство. Абсурдное и бессмысленное. Я, по крайней мере, не играю на таких чувствах, как любовь, Отто.

— Ты убил моих предшественников!

— Это из чего следует? — хладнокровно уточнил Василий. — Это я тебе такое сказал? Что тебе об этом известно?

— Ты использовал людей!

— Я их не убивал! — его голос зазвенел натянутой струной. — Это ты, подонок, их всех убил! Как начал с Калимы, так человечество и прикончил. Всех перебил! Герой!

"Всё, — подумал Отто, — кончилось его терпение. Вот он и выдал то, о чём я даже думать боялся".

— Так это всё из-за неё? — Отто поперхнулся и умолк.

У него было такое ощущение, будто он впервые посмотрел себе под ноги и увидел, что всё время брёл по колено в крови.

— Можно ли что-то поправить, Василий?

— Можно. Но что ты готов сделать для этого?

— Да я… — перехватило дыхание. Отто затряс головой, надо быстрее… быстрее высказаться, пока он не передумал. — Я чёрту готов душу отдать, только бы исправить, починить…

— Вот как? — с сомнением проговорил Василий. — Не маловато? Ну, ладно, я подумаю. Только без фокусов, Отто!

II

Языки пламени лучин колышутся вслед моим движениям. Под марлевой накидкой душно, не хватает воздуха. Вдобавок, под бинтами, которыми я обмотал руки, отчаянно зудит и чешется. Впрочем, зуд чувствуется по всему телу. Ещё бы, я уже две недели не мылся. Другие приёмы гигиены мне тоже недоступны. Сам-то я принюхался, но несёт от меня, наверное, ужасно. Поэтому в пути я всегда стараюсь держаться подветренной стороны, и чуть в стороне от моих более удачливых попутчиков. Три дня назад это едва не стоило мне жизни.

Я усмехаюсь.

Встреча с пугалом в рыцарских доспехах добавила чуток адреналина, но смерть в этих местах может наступить и по более прозаическим причинам: укус насекомого, случайная царапина, капля воды, глоток воздуха…

Мы на Луне. Движемся через Восточное Сопределье, которое, как выяснилось, входит в состав резервного земельного фонда Матери. И, как и любой резерв, запрещён под заселение. А чтоб ни у кого не оставалось сомнений в священности запрета, предусмотрительная Матерь что-то там намудрила с водой. Так что пить в этих местах не рекомендуется. А так как пищевая цепочка, как и всюду, стартует с растений, процветающих на отравленной воде, то и есть ничего нельзя. Я и не ем. То, что удалось наскрести на крейсере Василия: воду и сушёные плитки пищевой массы, наподобие наших галет, несу на себе. И с каждым днём моя поклажа всё легче…

По большому счёту, ничего страшного. У преподавателей курса гражданской обороны я всегда был на хорошем счету. Поэтому, не вдаваясь в тонкости генетических последствий использования местных продуктов ("Не пей, козлёночком станешь", — предупредил Василий), полагаю, что действую на местности с неудовлетворительной химической, бактериологической и радиационной обстановкой. Выгляжу соответственно: как египетская мумия, — весь в бинтах.

Эх! Один раз в жизни отступил от правила! И как пострадал! Я давно заметил: если человек всегда ведёт себя в соответствии с принятыми для себя нормами, с ним ничего ненормального не происходит. Вот такой каламбур. Но если другой человек никогда этих норм не придерживается и даже не знает о них, с ним тоже ничего особенного не случается. Но едва первый или второй вдруг вздумают изменить своё поведение, наказание последует незамедлительно. Почему так?

"Допрашивая пленных, — учили меня, — искать истину следует в противоречиях их показаний". Хотел бы я знать, какая истина в том, что едва я отказался от своего герметичного костюма и вещмешка с мелочовкой на все случаи жизни, как мне позарез потребовалось и то, и другое? Теперь единственное спасение — в полуденных часах, когда я на сухом, хорошо проветриваемом месте раздеваюсь догола и дезинфицирую тело и одежду ультрафиолетом.

Но это не самые неприятные упражнения. Приём пищи и воды превратились в рискованный, пожароопасный ритуал, когда под накидкой я десять минут жгу лучины в надежде существенно проредить микрофлору, носящуюся вместе с пылью в воздухе, и только потом через соску выпиваю свои сто грамм воды, закусывая пресной, отдающей плесенью и йодом галетой.