Дитя во времени - Иэн Макьюэн

Потом у Чарльза началась серьезная депрессия. Он попал в ловушку. Если он вернется в Лондон, к прежней жизни, то, он знал это по опыту, его снова начнут терзать старые стремления и навязчивые идеи и он будет тосковать по простой и безопасной жизни, которую устроил себе здесь. А оставшись здесь, он вечно будет терзаться тем, что все меньше значит в мире, который теперь начал называть настоящим. Мое терпение было на пределе. Моя работа остановилась. Такая жизнь измотала меня до крайности. Тщательно поразмыслив, я решила, что будет лучше, если он вернется в политику. В конце концов, Чарльз провел в ней много лет, и если он будет страдать, то не больше, чем ребенок, который не может получить желаемое.

После того как я выложила ему свой план и мы все обговорили, он погрузился в еще большее уныние, а затем мы поскандалили. Это было сегодня утром. Чарльз обвинил меня в том, что я гоню его в холодный мир и запрещаю ему быть тем, кем ему хочется. Боюсь, я не выдержала. Я сказала, что старалась помочь ему всеми силами. Что теперь ему самому придется отвечать за свою жизнь. Он так и сделал. Он хотел причинить мне боль, причинив боль самому себе, – беспощадная логика. Чарльз ушел в лес и сел на землю. Он сам выгнал себя на холод. Как способ самоубийства это слишком капризно и по-детски. И хотя мне всегда будет его жаль, не думаю, что когда-нибудь сумею простить его за это.

От гнева Тельма не могла усидеть. Стивен следил за тем, как она ходит взад и вперед. Атмосфера в гостиной снова стала накаляться.

– Если это Чарльз написал руководство по детскому воспитанию, – сказал он наконец, – то почему оно получилось таким суровым? Судя по тому, что я видел, не скажешь, что оно написано человеком, который чувствует себя ребенком.

– Я читала его полностью, – ответила Тельма. – Это точная иллюстрация проблем, которыми мучился Чарльз. Тайная мечта вдохновляла его браться за работу, а желание угодить заставляло писать то, чего от него ждали. Эти порывы Чарльз не смог примирить, и это его погубило. Ему никогда не удавалось допустить черты жившего в нем ребенка – ты бы видел, Стивен, какой он был забавный, искренний и мягкий, – в свою взрослую жизнь. Наоборот, эти черты стали маниакальной компенсацией того, что он называл своей повышенной ранимостью. Все эти усилия и старания, захват рынков и потоки красноречия служили для того, чтобы спрятать свою слабость. И честно говоря, когда я думаю о своих коллегах по работе и вообще о научном мире и мужчинах, которые им заправляют, когда я думаю о самой науке, о том, какой вид она приняла за прошедшие несколько веков, я должна сказать, что случай Чарльза – лишь крайняя форма проявления одной общей проблемы.

– Думаю, ты права, – сказал Стивен. Теперь Тельма обратила свой гнев на него.

– Вот как ты заговорил. Но вспомни несколько последних лет и все свои несчастья, как ты барахтался и впадал в апатию, когда прямо у тебя под носом… Вот тогда ты поймешь: одно дело – говорить: «Это верно», и совсем другое – знать, что это так.

Стивен привстал со стула.

– О чем ты? – требовательно спросил он. – Что это было у меня под носом?

Тельма поколебалась и уже собиралась ответить, как вдруг короткую паузу взломал пронзительный телефонный звонок. Прежде чем она успела снять трубку, Стивену вдруг подумалось, что весь вечер в его голове звенят безответные звонки.

Тельма говорила в трубку:

– Да?. . Но он здесь, со мной… Хорошо… Да, можешь не сомневаться… Конечно…

Она протянула трубку Стивену, прикрыв свободной рукой микрофон. Она явно давала понять, что не собирается уклоняться от его вопроса.

– Джулия, – сказала Тельма. – Джулия была у тебя под носом. Она хочет поговорить с тобой.

Стивен взял трубку и стал слушать. Теперь Тельма широко улыбалась и, пока он разговаривал, смотрела на него прищуренными глазами, полными слез.

Глава IX

Больше, чем уголь, больше даже, чем ядерная энергия, дети – залог нашего будущего.

Согласно расписанию ночной поезд из Шотландии, следовавший в Лондон с запада через Норфолк и Саффолк, делал короткую остановку в местном городке в час двадцать ночи. Стивен добрался до станции на машине, позаимствованной у Тельмы, оставил ключи под сиденьем, как было условлено, и поднялся на платформу за минуту до отхода поезда. Купив у кондуктора билет в спальный вагон, Стивен договорился, чтобы его разбудили по прибытии в Лондон. Затем он улегся на полку лицом к окну и стал следить через крошечную проталину в замерзшем стекле за тенью, которую отбрасывал токоприемник вагона, поминутно высекавший снопы искр. Из соседнего купе доносились приглушенные толчки тел – там предавались любви. Больше двадцати минут Стивен с удивлением прислушивался к их незатихающей настойчивости, потрясенный целеустремленностью чьей-то страсти. Сможет ли и он когда-нибудь снова испытать нечто подобное? Но когда поезд стал тормозить у следующей станции, толчки тоже замедлили свой ритм. Значит, все это время он слышал, как о перегородку бьется что-то незакрепленное, висевшее в соседнем купе.

Стивен уснул, когда поезд стал подъезжать к дальним пригородам Лондона, и проснулся от резкого стука в дверь. В сонном дурмане он неверно истолковал настойчивость кондуктора и слишком поспешно выбрался со своей сумкой на перрон – тот самый, с которого уезжал вчера вечером. Теперь Стивен стоял, покачиваясь, пытаясь прийти в себя. За исключением носильщиков, грузивших почту и журналы в поезд, ждавший на соседних путях, на платформе никого не было. Перрон недавно поливали водой. Все еще не в силах стряхнуть с себя остатки сна, Стивен отправился искать такси. Стоянка оказалась пустой, и на улицах, прилегавших к вокзалу, не было никакого движения. Стивен пошел по направлению к собору Святого Павла, подняв воротник принадлежавшего Чарльзу пальто из ослиной шерсти, чтобы защититься от холодного, насыщенного песком ветра. Ему пришлось идти больше получаса, прежде чем его подобрало такси, огонек которого уже не горел. Водитель возвращался домой, на другой берег реки, и согласился подбросить Стивена до вокзала Виктория.

Через несколько минут Стивен опустил стеклянную перегородку и предложил водителю двести пятьдесят фунтов, если тот отвезет его в Кент. Водитель, не раздумывая, отрицательно покачал головой.

– Нет, оставьте себе. Хотел бы помочь, но мне пора на боковую.

– Тогда триста.

– Очень жаль.

– А две с половиной тысячи?

Машина резко затормозила, и водитель повернулся к Стивену.

– Сначала я хочу видеть деньги. Стивен развел пустыми руками.

– Я просто хотел узнать, на какую цену вы клюнете.

Водитель расхохотался, отъезжая от тротуара. Он все еще усмехался про себя, получая со Стивена плату за проезд, когда они добрались до вокзала.

Видимо, потому, что поблизости располагались бесплатные кухни, народу на этом вокзале было больше. У закрытых билетных касс вокруг бутылок с сидром развернулась вечеринка, довольно скромная, учитывая количество присоединившихся к ней беспокойных фигур в армейских шинелях. Три женщины-негритянки, управлявшие огромными поломоечными машинами, с трех сторон упрямо теснили их группу. На дальней стороне платформ десятки мужчин без всякого порядка грузили вагоны. Время от времени с высокой крыши вокзала долетал чей-то приглушенный крик. Изучив расписание, Стивен узнал, что следующий поезд на Дувр, делавший нужную ему остановку, будет лишь через три часа, в шесть сорок пять.

Он пошел следом за громыхающей тележкой, нагруженной кипами малопристойных журналов. Когда тележка остановилась, Стивен догнал ее и спросил у служащего про почтовый поезд на Дувр. Тот пожал плечами и переадресовал вопрос Стивена носильщикам, которые явились разгрузить тележку. Те, не прерывая работы, пробормотали: в два двадцать, ушел полтора часа назад. Стивен уже собрался ретироваться, когда один из носильщиков, молодой парень, почти подросток, громко, с нажимом путевого обходчика в голосе,сказал:

– Сейчас в ту сторону пойдет ремонтный.

– Где он стоит?

– Он вас не возьмет.

Тем не менее он указал Стивену на конец платформы, наклонный скат которой уходил в ночь. Стивен поблагодарил и пошел вперед, не обращая внимания на резкий насмешливый возглас у него за спиной, сопровождаемый громким поощрительным хохотом.

Платформа, вырвавшись из-под крыши вокзала, сужалась и после знака, запрещавшего пассажирам идти дальше, переходила в узкую, посыпанную углем тропинку, тянувшуюся вдоль мешанины путей. В двухстах метрах впереди, освещенный сбоку светом высоких прожекторов, виднелся электровоз с прицепленным сзади одиноким вагоном, оба ярко-желтого цвета. Стивен направился к ним, не зная толком, что собирается предпринять. Он подошел ближе и оказался рядом с кабиной, глядя снизу вверх на человека своего возраста, на голове у которого имелся берет, с трудом державшийся на густых черных вихрах. Стивен счел берет добрым знаком, говорившим о наличии чувства юмора. Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть шум дизеля.