Упрямица - Ширл Хенке

Свой монолог он продолжил не сразу. В мыслях он углубился в далекое прошлое. Голос его звучал глухо, как бы издалека:

– Лусеро был трудным ребенком, своенравным, избалованным, что не редкость среди детей креолов, а скорее общее правило. Но ему нельзя было отказать в находчивости и сообразительности. Именно его изобретательный ум и послужил причиной многих неприятностей, но я должен был распознать в нем незаурядные способности, какие мне удалось увидеть в его юной дочери. Но я не сделал этого тогда и в будущем за это отвечу перед Господом.

Взгляд падре блуждал где-то в пространстве. Он перестал видеть окружающее, полностью отдавшись во власть горестных воспоминаний.

– Он вел себя нечестиво и вызывающе, готовый принять любое, самое суровое наказание, но не отречься от заблуждений, не раскаяться в своих дурных словах и поступках. Он способен был красть и лгать, не стыдясь. При желании он мог обмануть сладкими речами и совратить даже птиц на деревьях.

Мерседес криво усмехнулась:

– Качество, несомненно перешедшее к сыну от дона Ансельмо.

– Да. Лусеро восторгался скандальными похождениями отца и старался ему подражать.

– Как единственный сын дона Ансельмо и к тому же его зеркальное отражение, вполне естественно, что Лусеро взял за образец для подражания собственного родителя, как бы ни был плох и губителен этот пример. А может, Лусеро просто искал человека, на кого мог излить свою любовь? – поинтересовалась Мерседес. – И сам нуждался в любви, – мягко добавила она.

Падре Сальвадор, казалось, за время их краткой беседы постарел у нее на глазах.

– Да. Рано или поздно обстоятельства вынудили меня принять во внимание причину, по которой сын вступил на ту же опасную дорожку, что и его нечестивый отец. Вина матери здесь очевидна, и это тревожит меня сейчас. Перед ее кончиной она и Лусеро должны примириться и простить друг друга.

Мерседес поразилась:

– И за этим вы пригласили меня на разговор?

– А на кого мне еще положиться? Вы его жена. Он скорее послушает вас, чем меня. Мы с ним не ладим с давних времен, с того дня, как я застал его истязающим жестоко и изобретательно собак несчастных пастухов. На такие дела он всегда был мастак.

Вспомнив, как быстро подружились Буффон и ее супруг, Мерседес возразила:

– Он очень изменился. Во всяком случае, в отношении к животным.

Падре явно не поверил ей, но не стал спорить.

– Только вы сможете уговорить его. Если он посетит свою умирающую мать, то есть надежда, что оба они придут к согласию. Это нужно не только ей, но и ему. Ведь все мы смертны.

Сама не понимая, что движет ею в эту минуту, Мерседес кивнула:

– Я постараюсь, святой отец, но я ничего не обещаю…

– И ты говоришь об этом серьезно? – Николас изобразил на лице величайшее изумление.

Они с Мерседес встретились у него в кабинете. Он наполнил два бокала мадерой и один протянул ей.

– Впрочем, я забыл, что ты ревностная христианка и, конечно, вполне искренне скорбишь у ее смертного ложа. Но это же ни к чему не приведет, Мерседес! Она проклинала меня со дня появления на свет и с проклятием на устах уйдет в могилу. Туда ей и дорога!

В тоне Ника была особая горечь, потому что перед ним маячило лицо его собственной матери.

– …Отец Сальвадор… – начала было Мерседес.

– Буду только рад, если он вскоре присоединится к ней на том свете, – резко оборвал он ее.

Ник проглотил остатки мадеры и потянулся вновь за графином.

– Он сожалеет, что плохо обращался с тобой, когда ты был еще мальчиком. Розалия как бы открыла ему глаза на его прошлые ошибки. Он хочет загладить свою вину, Лусеро.

При упоминании имени девочки Николас смягчился.

– Розалия, кажется, смогла поладить со старым козлом. Вчера она уже бегло читала мне. Я поражаюсь ее успехам.

– Мы обязаны этим отцу Сальвадору, – настаивала Мерседес.

Прежде чем он успел что-то возразить, Бальтазар вбежал в комнату.

– Хозяин! Солдаты на подходе!

– Имперцы или хуаристы? – спросил Николас и тут же устремился к шкафу, где хранилось оружие.

– Не знаю. Я послал за Грегорио, как вы приказывали поступить в случае нападения.

– Правильно. Мои люди знают, что им делать, – сказал Фортунато, заполняя магазин винтовки патронами.

Вставив магазин на место и щелкнув затвором, он обратился к Мерседес:

– Забирай Розалию с собой на кухню. Оставайся там с Ангелиной и спрячься за каменным очагом. Надеюсь, вас там не найдут, если дела обернутся плохо.

– Я знаю, как стрелять из ружья, Лусеро. Я уже встречалась лицом к лицу с солдатней и не намерена прятаться.

Ее рассердил его командный тон.

– То было без меня, а при мне ты будешь поступать, как я тебе велю. Подумай если не о себе, то о ребенке, – добавил он.

Напоминание о Розалии отрезвило ее. Она согласно кивнула, но все же, покидая комнату, прихватила револьвер.

Фортунато давно составил план обороны Гран-Сангре в случае нападения мародеров любой из вышеназванных сторон. Массивные стены дома были в четыре фута толщиной. Хотя окна, выходящие во внутренний двор, были велики и располагались низко, с внешней стороны они походили на бойницы, удобные для стрельбы. Как и большинство гасиенд в северных штатах, дом сооружался как заправская крепость.

К моменту появления Ника во дворе все его люди успели занять позиции в воротах и на крыше. Подыскивая себе в Эрмосильо новых вакеро, он заодно приобрел для них некоторое количество контрабандного оружия, которым промышляли его бывшие коллеги по контргерилье, перехватившие военный транспорт, предназначавшийся для армии генерала Эскобедо в Чиуауа.

Перебежав двор, Ник присоединился к Хиларио и его молодому напарнику Грегорио, стерегущим главные ворота. Хотя парню лишь недавно исполнилось восемнадцать, Грегорио производил впечатление многоопытного хладнокровного ветерана. Сам Фортунато в его возрасте уже имел за плечами несколько военных кампаний. Он не спрашивал Грегорио, за кого он ранее сражался. Лишь бы сейчас он сохранил верность хозяину Гран-Сангре. Хиларио, который на протяжении всей своей долгой жизни оставался преданным вассалом Альварадо, поручился за юношу, и этого было достаточно.

Грегорио Санчес наблюдал за дорогой, по которой в облаке пыли двигалась колонна всадников. Его лицо приобрело решительное выражение, когда он оторвался от подзорной трубы.

– Это хуаристы, хозяин. Их около двадцати. Скачут, как бешеные.

Он передал трубу Фортунато.

Николас оглядел колонну и распознал знаки различия республиканской армии на мундире офицера.

– Они вооружены хуже некуда и вряд ли захотят ввязаться в бой. Интересно, какого дьявола их сюда занесло?