Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой - Иван Цанкар

Она услышала шаги перед домом — кто-то шел, весело притоптывая. В одном из узких окошек показалась лохматая голова.

Это был Тинче.

Минуту спустя он вошел в горницу и остановился у дверей, держа в руках корзиночку с земляникой. Большие глаза его смотрели на Нежку с удивлением.

Может быть, он думал, что застанет ее такой, какой привык видеть у Меячевых. На большой кровати, укутанная одеялом, она казалась совсем маленькой, словно превратилась в воробья. Бледное лицо осунулось, а заострившийся нос торчал, будто шило. Глаза глубоко запали, но взгляд был живым.

Нежка улыбнулась. Она была ему рада.

— Тинче! — прошептала она.

Словно только теперь осмелев, пастух подошел к постели и протянул Нежке корзиночку с ягодами.

— Вот, — сказал он. — Хочешь?

Нежка высунула из-под одеяла маленькие, исхудавшие руки и взяла подарок.

— Это мне? Спасибо!

Тинче чувствовал себя неловко. Разинув рот, он с глупым видом оглядывался по сторонам. Потом сел на скамью.

Несколько мгновений они глядели друг на друга.

— Мамы нет дома, — сказала Нежка.

— Нет дома?

На самом деле он хорошо это знал. С самого утра он подкарауливал, когда она уйдет. Тинче боялся Гривариху с тех пор, как она оттрепала его за уши.

— Мы думали, ты умрешь, — проговорил он, запинаясь.

— А я не умерла.

— Не умерла, — улыбнулся Тинче. — В будущем году я тоже не буду работать у Меяча.

— Не будешь? А куда пойдешь?

— К Подбрегару, если возьмет. К нему бы мне больше всего хотелось.

Они снова помолчали.

— А я не буду больше служить, — сказала Нежка. — Пока не вырасту.

— Тогда пойдешь батрачить, — заметил Тинче.

— Когда немножко подрасту, поступлю в няньки. Только не к Меячевым.

— Нет, конечно. Да у них уже есть другая нянька. Она мне не нравится. Тощая как жердь и все время показывает язык.

Нежка весело засмеялась. Усмехнулся и Тинче.

И снова они сидели молча, словно им больше нечего было сказать друг другу. Только переглядывались и улыбались.

Пастух поднялся со скамьи и пошел к дверям.

— Ты уже уходишь? — спросила Нежка.

— Ухожу, — ответил он. — Если Меяч узнает, что я бросил скотину, — беда…

— Когда будешь перекликаться с Петерчем, я тоже услышу, — сказала Нежка.

Тинче, довольный, засмеялся и вышел. Большая, лохматая голова еще раз мелькнула в окне. Затем было слышно, как он, топая, сбегал по тропинке.

Нежка поглядывала на солнце и тихонько смеялась. Ей было приятно, что ее не забыли. Она смотрела на мир жадными глазами. Да, она поступит в няньки на новое место. Только бы попались добрые хозяева и хорошие дети. Тогда и она будет вовсю стараться.

Юш Козак (1892–1964)

Летающий ангел

Душный, знойный вечер, ни ветерка. Липы у реки не шелохнутся. Перед домом Медьевых дети поливают водою пыль, чтобы можно было строить замки и копать тоннели.

В это время на дороге появился молодой человек с огромным бумажным свертком под мышкой и направился в сторону реки. Не обращая внимания на людей, на визги ребятишек, он с любопытством рассматривал дома. Стоящие в дверях женщины молча окидывали его оценивающим взглядом. Кем он может быть? Наверняка бродяга, оборванец. Ишь какой смуглый! Итальяшка, не иначе. А парень медленно переходил от дома к дому, словно ни один из них ему не приглянулся. Наконец он остановился у забора Цунаревых и, размотав сверток, принялся наклеивать на потемневшие доски большую афишу. Ребятишки, вытягивая шеи, сгрудились у него за спиной. Закончив работу, незнакомец отступил на шаг, чтобы окинуть взглядом дело своих рук, улыбнулся мальчишкам, столпившимся у яркой афиши, и пошел дальше.

Медьев Дизма и Фрголинов Пик протиснулись к забору и громко прочитали:

— Цирк Беллини, ежедневно парад-алле… сорок лошадей…

Младшие слушали, затаив дыхание.

— …Обезьяны, львы… слоны… Жонглеры и акробаты… Шпиридоновы, летающие ангелы… всемирно известный аттракцион…

Фрголинов Пик так тряхнул головой, что взметнулись его пышные кудри. Обернувшись к мальчикам, он важно произнес:

— Ребята, завтра утром все собираемся на лугу, там поставят цирк.

Дети ждали, что скажет Медьев Дизма, который был на год старше девятилетнего Пика и всегда верховодил. А Дизма все изучал афишу. Серые любознательные глаза из-под длинных ресниц жадно разглядывали картинки. В эту минуту на крыльце раздался протяжный свист, которым отец обычно звал сыновей к ужину. Быстро обернувшись, Дизма свистнул в ответ и с жаром пообещал:

— Обязательно пойдем! Сбор перед нашим домом!

Отец был не в духе, во время ужина он то и дело покашливал и почесывал за ухом, — дети знали, что в таких случаях лучше с ним не заговаривать. Дизма ел молча, перед глазами у него мелькали, сменяя друг друга, картинки с афиши. Он украдкой косился на отца, ему очень хотелось во всеуслышание объявить, что приезжает цирк, какого в их городе еще никогда не бывало. Но он так и не решился, колючие отцовские глаза, казалось, ничего не видели вокруг. Кончив есть, Медья засмотрелся в окно. Оба мальчика беспокойно ерзали на своих стульях, им было трудно усидеть молча.

— Фице! Изволь завтра хорошо себя вести, и ни шагу со двора! — проговорил в конце концов отец, поднимаясь из-за стола. — В Моравчах ярмарка, я там пробуду до вечера. — Он говорил это младшему сыну, а взглядом грозил старшему, к которому никогда не обращался, если бывал в плохом настроении. Все, что отец вполголоса выговаривал Фице, было адресовано старшему, главарю заречных сорванцов.

Едва за отцом закрылась дверь, как оба мальчика принялись скакать по комнате, потирая от радости руки. У Дизмы весело искрились глаза — теперь-то он знал, что завтра утром они смогут пойти куда захотят, и не надо будет делать это тайком. Служанка ничего не скажет, а отец вернется только к вечеру. Фице зажимал ладонями рот, чтобы не засмеяться вслух. Его большие черные глаза доверчиво смотрели на старшего брата, который на радостях дал ему щелчка по коротко остриженной голове.

— Думаешь, отец пойдет с нами в цирк?

Дизма убежденно ответил:

— Он еще не пропустил ни одного заезжего цирка. Погоди, пусть лучше сам узнает. А теперь иди спать, а то разозлится.

Фице неохотно послушался. А Дизма выскользнул во двор и, тихонько приоткрыв калитку, остановился перед афишей. В сумерках картинки разглядеть было трудно. Мальчик мысленно восстанавливал их. Старый лев, скачущий через обруч, зарычал и разинул пасть. Рядом с ним в клетке — одетый в узкие гусарские рейтузы укротитель, он поднял бич и ударил льва. У Дизмы сжалось сердце. В другом углу афиши выстроились слоны; они шевелили ушами и вытягивали хоботы. Внизу под ними господин во фраке, помахивая снятым цилиндром, держал на голове высокую лестницу. На верхней ступеньке, зацепившись за нее только одной ногой и одной рукой, повисла в воздухе тоненькая девочка. Дизме показалось, что лестница под ней дрожит.

У себя во дворе мальчики пробовали носить длинные шесты на ладони, палки на носу — но чтобы так!.. Дизма долго думал об этом удивительном искусстве. Летающих ангелов он даже не заметил. Вокруг было тихо, на дворе — ни души. Он осторожно прокрался мимо хлева к лестнице, со страхом озираясь по сторонам. Впечатлительному мальчику чудилось, будто он окружен невидимыми существами, — отец рассказывал, что они гуляют по ночам во дворе. На четвереньках взобрался он по лестнице, ему все казалось, будто кто-то невидимый вот-вот схватит его за ногу или за руку. Только скорчившись на постели под одеялом, он наконец спокойно перевел дух.

Широкий луг за железной дорогой был уже залит солнцем, когда сюда примчалась ватага босоногих мальчишек. Цирк приехал! На обсаженной деревьями дороге, что вела к лугу, стояли кибитки и фургоны, там, видно, что-то варилось. Окна были завешены, растрепанные ребятишки с криком гонялись друг за дружкой вокруг фургонов. Иногда на ступеньках показывались полуодетые женщины. Маленькая обезьянка с визгом забралась под самую крышу фургона, скаля оттуда на мальчишек острые зубы, — оказывается, Пик исподтишка ущипнул ее за хвост. Фице, разинув рот, глазел на зеленого попугая. Дизма поднялся на колесо и заглянул в неплотно занавешенное оконце. Посреди кибитки стояла девочка-подросток, пытаясь спросонья пригладить свои пышные волосы. Не подозревая, что за ней кто-то наблюдает, она раскинула гибкие руки, широкая рубашка соскользнула, приоткрыв белые плечи. У Дизмы занялся дух, он судорожно уцепился за кибитку и глядел, боясь шелохнуться. В горле у него пересохло. Девочка, наверное, только что встала с постели: запрокинув за голову руки, она осматривалась по сторонам. Когда она слегка наклонилась, Дизма увидел белое лицо и алые губы. В этот миг черные глаза приметили его. Девочка вскрикнула, из кибитки выскочил толстопузый человек с тяжелой палкой в руках. От неожиданности Дизма свалился на землю, но тут же вскочил и бросился наутек вслед за другими мальчишками. Фрголинов, удирая, показывал толстяку язык. Отбежав подальше, ребята обступили Дизму: