Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– Он вызвался быть твоим консультантом?

– Ну нет, я бы не сказал так.

– А вот Андрей Васильев из «Коммерсанта» хотел в главной роли сняться. Зря не взяли! Он же дико на Березовского похож!

– Еще раз скажу: это собирательный образ, а не Березовский. И на главную роль я искал тип, характер человека, который летит вперед, который раздираем желаниями, у него мысль опережает речь, он весь энергия… Васильев хорошо очень попробовался в деловых сценах, он такие протуберанцы выдавал – темперамент, энергия, такой наезд!

– Да, точно, он как-то при мне ругал сотрудника за оплошность, так переживал, аж головой об стенку бился. А когда виновный вышел, весь убитый Вася моментально вышел из роли и стал рассказывать анекдоты.

– Во-во, в нем настоящий актерский драйв есть. Но когда сцена выходит за рамки кабинета, в котором ему уютно, когда его вырываешь оттуда, как редиску, тогда… Тогда – проблема. А это все-таки главная роль, на ней стоит весь фильм…

– А как ты Машкова выбрал?

– Я хотел энергию какую-то, легкость энергетики… Вот Березовский энергию излучает. И Володя Машков, смотри, сколько излучает! В нем как будто почти нет плоти – одна энергия, один характер.

– А лысину будешь Машкову выбривать?

– Да нет, зачем, я ж говорю – это собирательный образ…

– А-а.

– Ну зачем же брать Машкова, чтоб делать ему лысину? Это же не Ленин, чтоб лысину делать.

– Павел, во всех твоих прошлых фильмах ты опережал ситуацию. Ты понимал какие-то вещи, идеи, делал на этом фильм, люди смотрели, и только позже до них доходило… Так?

– Когда ты пропускаешь через себя жизнь, то, мне кажется, можно в ней почувствовать поворот. «Такси-блюз» был фильмом, где мне это удалось. Когда все говорили о счастье, счастье, счастье – оттого что старый мир разрушен, – я увидел, какое сильное страдание ожидает в будущем простых людей… А когда после дефолта все говорили о катастрофе – теперь, мне кажется, все понимают, что зря тогда паниковали, – я тогда делал фильм «Свадьба». О том, что счастье возможно всегда.

– А «Олигарх»? На что он должен открыть глаза почтеннейшей публике?

– Даже еще сам не знаю… Знаю только, что это будет история вокруг интеллигенции и поиска свободы… Для меня это все-таки какая-то история про вечное российское противостояние человека, который добивается свободы, – и государства, которое искренне не терпит этой свободы и не дает ее. Человек и общество в этой взаимной схватке становятся чудовищами. Но одновременно в этом так много человеческого: много дружбы, потерянных возможностей счастья, потерянных возможностей любви… Весь тот комплекс интеллигентского ощущения… Эта тема свободы – она меня, конечно, мучает изначально… Еще фильм о том, что нравственности, моральных принципов у каких-то персонажей нет, а боль – есть. Убили товарища – боль… Я сам не знаю всего! Я все-таки никогда не иду от проблемы, я иду всегда от характера героя. И если ты рассказываешь историю – правильную, художественную и точную, где есть начало, середина и конец, то история, если она точная, с какой-то дикой агрессивностью находит нужную себе идеологию и ее всасывает в себя. Это, между прочим, одна из проблем нашего серьезного кино, которое всегда пыталось сначала определять проблемы, темы – и всегда пренебрегало историей… Казалось всегда, что история – это как бы пустяк, что это не важно, а это ошибка… На самом деле не важно, против кого, за кого… А важна сама история, она уже и есть ответ на все вопросы. Это очень интересно…

Мы идем по мосфильмовскому двору, Лунгин провожает меня до ворот. Я вспоминаю забавную вещь и говорю про нее режиссеру, ему ж интересно должно быть:

– А знаешь ли ты, что Березовский всерьез собирался получать Нобелевскую премию?

– Да ну? Точно? За что, за экономику? Лунгин прям остановился. Я угадал: ему таки было интересно.

– Точно! Мне Петр Авен рассказывал, он же теперь большой банкир. А раньше они были простые ученые, и у Бориса Абрамыча на бумажке была нарисована схема получения премии. Но тут пошла приватизация, и он поменял концепцию: объявил, что вместо Нобелевской премии, которая была сколько-то там сот тыщ долларов, он лучше сделает миллиард долларов. Это в 1988 году он так объявил при свидетелях.

Лунгин задумался, а после с чувством сказал:

– Какую надо все-таки иметь дерзость ума, чтобы в этой разбитой, расхлябанной стране, на этом пустыре увидеть миллиард долларов! Увидеть идею – и реализовать ее! Все видят в свалке хаос, а эти вот видят Нобелевские премии, и башни телевидения встают, и стройплощадки для дворцов, и сами эти дворцы с лестницами, которые спускаются к морю…

– И замок в Антибе.

– Да больше чем замок в Антибе! Я считаю, что эти люди близки к гениальности. Это почти гениальность – увидеть в этом хаосе формы!

Герой и Звезда

(Майор спецназа)

Как-то в больнице – каждый из нас там лежал по своим скорбным делам – я случайно познакомился с майором спецназа. Подробней его обозначать не с руки: люди этой профессии себя не афишируют, наоборот – у него даже нет фотографий на память, где он был бы в форме. В Чечне он подорвался на самодельной бандитской мине, и ему делали хорошие протезы. На прежних было очень тяжело ходить. За то, что после тяжелейшего ранения продолжал руководить боем, задачу решил и вывел своих людей без потерь, он теперь Герой России. Ходит на уроки мужества в московские школы. Это в свободное время – а так-то он служит, нормально зарабатывает, у него семья: жена и сын, вот в новую квартиру в центре Москвы переехал. В выходные – рыбалка, охота, посиделки с друзьями. Все у человека в порядке. Как у людей.

– Тебя, стало быть, ранило. Когда? И что дальше?

– Это 2003-й, конец января. А потом я валялся в госпиталях разных: Грозный, Моздок, Новочеркасск, Москва. В Грозном, в аэропорту Северный, был медицинский батальон, где вытаскивали за уши с того света. Были девчонки, которых надо носить на руках. Медсестры, они же санитарки. Лучше госпиталя я до сих пор не встречал – включая германские. Потому что там девчонки все делали с душой, а здесь люди просто работают… Провалялся я год в госпиталях… За это время научился ходить на протезах, на наших, сделали в Королеве. Начал я на них ходить… Главкомом Внутренних войск тогда был Вячеслав Валентинович Тихомиров, и он разрешил мне служить дальше. Меня с Дальнего Востока перевели в московский отряд «Русь», где я продолжаю служить, начальником группы дознания. Ну там травмы, самовольное оставление части, административные проступки либо поступки, связанные с уголовной ответственностью; я провожу первичное дознание, а потом передаю документы в военную прокуратуру. За это время научился еще ездить на машине, плавать в бассейне, сына родил – ему три года уже.

– А жена у тебя уже была. До того.

– Да. В России мне сделали несколько протезов. Предпоследние были в принципе неплохие, там начинка австрийская, МВД нашло деньги, и отпротезировали меня в инофирме в России. Я мог держаться на ногах максимум 20 минут, а потом они подворачивались, и я падал. А падать хочется меньше. Колена нет, значит, нужен узел, который был бы надежен. Если я на московском протезе запнулся, значит, нога не вышла до конца, узел не защелкнулся, а я на ногу наступаю и, естественно, падаю.

– А вставать как?

– Если две руки, то встать просто. А с одной рукой самому на ровном месте встать – это нереально. Если кто-то рядом идет, то может поднять, а нет – будешь ползать, корячиться, стеночку искать, заборчик какой-нибудь. В общем, протезы, которые мне сделали дома, оказались не очень. И потому я искал возможность их поменять. Немецкие – совсем другие, тут не стакан, а штифт, который крепится к кости. К нему пристегивается протез. Буду я полнеть-худеть, это ни на что не повлияет. (Так-то на полкило поправишься – все, протез уже в упоре, и ты в него влезть не можешь. А если начинаешь в таком виде ходить, то ногу растирает.) Замена протеза – дело очень сложное, необычное. После первой операции нужно было в полтора месяца взять паузу. Многое я уже прошел, сейчас осталось только поставить переходник и отрегулировать его. А дальше поменять культеприемники – и все. Начинку я старую оставлю, надо поменять только культеприемники. Результаты будут другие по-любому, люди марафоны ходят.

– С ногами вроде ясно. А рука что?

– Тут протез биоэлектрический, австрийский, самый простой. В зависимости от движения культи ладонь сжимается и разжимается. Стакан можно взять и выпить, если напрячься немножко, но чтоб неполный был, наполовину налит.

– А Героя с какой официальной формулировкой дали, за что именно?

– За последнюю операцию: за то, что все вышли, без потерь, и за то, что я без ноги командовал. Но я, честно говоря, ничего героического в этом не вижу. Нашим бы дедам во время войны за такое максимум бы медаль «За отвагу» дали. Максимум! А может, ничего бы не дали. Вот мне ветеран рассказывал, после войны в Чечню отправили несколько полков солдат. Люди ходили по лесам тройками, две гранаты за поясом, ППШ, искали базы боевиков – и уничтожали. Так они сутками там ходили, пока не искоренили всех обезьян, лесных братьев то есть. То же самое было и в Прибалтике. Не думаю, что их особенно награждали, – люди просто выполняли свою работу.