Мятежник Хомофара - Александр Соловьёв

— Стенка призрачна, хомо, — сказал этот кто-то. — Не тянись к ней. Если хочешь, приблизь её к себе иным способом.

Расин повернулся.

Кробиорус был совсем старик, в отличие от Крапса.

— Все призрачно, — сказал Кробиорус. Он отвел руку, согнул кисть, растопырил пальцы. Стенка шара в мгновение ока прилипла к его ладони.

— Фокус! — сказал Кробиорус.

Тут же невидимая сила унесла его в сторону и, прокатив на карусели вокруг Вадима, поставила плечом к плечу рядом с Крапсом, словно для сравнения.

Они были разными. Оба сильно не походили на людей.

Крапс имел коренастую фигуру и грушевидную голову, сужающуюся кверху. Глаза маленькие, красноватые, искусственные. Улыбка, преувеличенная во всех смыслах. Ни дать, ни взять макет из аптеки в отделе зубных паст.

Кробиорус напоминал старца из народных былин. Длинные седые волосы, усы, борода. Тесемка на голове. Восковое лицо. Ему бы ещё гусли в руки! Его глаза, в противоположность глазам Крапса, были огромны и мутны, как осенние лужи.

— Гений-самородок? — спросил Крапс у Кробиоруса, кивнув головой на Расина.

— Обыкновенный хомун, — ответил старик.

Глава 26

Эти двое были счастливчиками. На них не лежала тяжесть ответственности, как на Балмаре. Им не приходилось думать ни о повышении в должности, ни об утрате места работы. Крапс и Кробиорус искони числились в Кантарате по безвременному контракту, и оба работали ещё при Стаброке. Жизнерадостный Крапс возглавлял отдел пространства, задумчивый Кробиорус — отдел времени.

— Обыкновенный? — переспросил Крапс.

— Самый обыкновенный, — подтвердил Кробиорус. — Таких около шести с половиной миллиардов.

Первое, что тут же было растолковано Расину: его силы вовсе не безграничны. В настоящую минуту он чувствует себя довольно бодро лишь потому, что энергополе Пустыни питает его силой по широкому каналу Балмара и множеству канальцев хомунов, которые с изумлением следят за его шагами по «Новостям Службы».

— По пустякам не траться, — посоветовал Крапс.

— Неделю будешь заниматься здесь, — сказал Кробиорус. — Потом перейдешь ко мне, в лабораторию времени.

Старец похлопал своими мутными глазами и исчез, оставив Вадима наедине с Крапсом.

— Учти, — сразу сказал Крапс. — Все, что я тебе сейчас скажу — сплошная крамола. Если до Балмара хоть слово долетит, он будет вне себя от ярости. Поэтому все должно остаться между нами.

У Расина мелькнула надежда, что сейчас обучение может перейти на новый уровень.

— Я перестал предугадывать, когда вошел в здание, — сказал он. — Почему это случилось?

— Предугадывать будущее? — обрадовался Крапс. — Значит, и это ты уже умеешь… Видишь ли… В моем крыле время узко. Курсанты не могут обойтись совсем без него, а то здесь было бы сплошное сейчас , и все движения случались бы в нуле. Но тебе придется и такое освоить. Собственно, это и будет твоя практика: движение вне времени. В моей лаборатории есть особая камера, где времени нет. В ней ты и проведешь свою неделю. Но предупреждаю: будет трудно.

Хлопок. Крапс и Расин сидят за круглым столом.

— Итак, немного теории, — говорит Крапс. — Ты обратил внимание: для ребят я невидим. Вместо меня в лаборатории стоят объемные фигуры. Как правило, я для них — черный куб… Здравствуйте, господин Крапс! Понимаешь? Я — абстракция. Думаешь, только курсанты меня не видят? Ха-ха! Даже опытным кашатерам это не под силу. А почему? Неужели хомуны такие отсталые? Нет. Просто их не учат этому!

Крапс сделал быстрый жест рукой, и расстояние между ним и Расиным сократилось вдвое.

— Основная часть работников — пограничники, — сказал он. — Тех, кто закончил учиться, отправляют на базы. Базы есть по всему берегу — аж до сумеречной зоны. Был на берегу?

— Был.

— Берег Пустыни — сплошная цепь звезд. Тех звезд, что составляют семьсот двенадцать туманностей Хомофара. Тут со звезды на звезду пешком можно добраться.

— А зачем пограничники? — спросил Расин.

— Они думают, что их задача — защищать земли отцов. Мы их этому учим. Будто антиподы — ну, вроде нас с Кробиорусом — когда-нибудь возьмут да и двинут на них со стороны вселенной. Мы внушаем хомунам, что эти самые антиподы смотрят на них с противоположного берега через прицел воронок.

— Холодная война?

— Чушь! Воронки всех армий на самом деле направлены не на врага, а на земли отцов. На города, в которых выросли пограничники. Вся армия пустыни стоит на защите вселенной от нашествия беженцев со стороны оболочки.

— Вы сказали: воронка. Это что-то вроде черной дыры?

— Может быть. Однонаправленные воронки — обычное оружие двенадцати фаров.

— Значит, армии стоят лицом к отечеству и спиной к противнику? Но почему?

— Чтобы жизнь не проникла в Глубину Мегафара.

— Я вас не понимаю.

— Учения времени и пространства, которые преподают здесь, сами по себе верны, но, чтобы их понять, надо воспитать определенное понимание.

— Что?!

— Очки, которые Балмар выдает на входе в Кантарат, искажает понимание.

Опять раздался хлопок, и расстояние между Крапсом и Расиным вновь сократилось. Теперь они сидели нос к носу.

— В некоторых туманностях в районе сумеречной зоны ведутся учения, — продолжал Крапс. — Там стреляют из воронок. Разумеется, в рамках, дозволенных установкой сознания. В эти отдаленные места кашатеры командируются путем безвременного перемещения. Отвечает за доставку отдел пространства во главе со мной. Эта функция могла бы работать сама собой, она не требует обслуживания. Поэтому мне остается подавать формальные отчеты.

— Неплохо устроились, — сказал Вадим. — Поздравляю. Но мне все-таки не ясно, зачем препятствовать проникновению жизни во вселенную?

— А теперь ты должен войти в эту дверь, — решительно заключил Крапс.

Крапс не имел ничего общего с хомунами. В силу «своей испорченности» Вадим видел его этаким отставным неунывающим полковником. Фантом Крапса был всегда в движении. Он заходил в пространственно-безвременную камеру и выходил из нее, входил — и вновь выходил.

— Смотри внимательно, — говорил он. — Ты должен научиться понимать все сам. В колодце не будет подсказок. Кантарат может выпихнуть, а то, что произойдет дальше, зависит от тебя.

Поначалу Вадим чувствовал себя контуженным. Вокруг была пустота. Тело изогнуто дугой. Голова — словно вмурована в пол. Впереди возвышался живот, из-за которого торчали колени, но сперва он видел лишь несвязанные между собой предметы. Понимание того, что это части его собственного тела, наступило не сразу и не во времени.