Мыши Наталии Моосгабр - Ладислав Фукс

– Порядок, – сказал он и посмотрел на печать, – вы нам, госпожа Моосгабр, чрезвычайно помогли. Вы сэкономили нам время, мы все сделали здесь, и нам не придется заниматься этим дома.

– Вы сэкономили нам время, – кивнул второй полицейский, – благодарствуем, вот ваша свеча и печатка.

И оба полицейских тут уж действительно встали со стульев, надели шляпы, лежавшие все это время на столе, и сказали:

– Мадам, не сердитесь, что мы побеспокоили вас. Мы лишь выполняли свои обязанности. А этот хлам из проезда можно было бы убрать наконец, и прежде всего бочку с известкой, не правда ли?

XIX

Тридцатого октября после обеда привратница постучала в дверь госпожи Моосгабр, и госпожа Моосгабр у печи по голосу сразу узнала ее. На дворе было холодно, сыро, но привратница опять была в короткой ситцевой юбке и с оголенной шеей, – естественно, она находилась в доме, под крышей. Привратница вошла в кухню госпожи Моосгабр, вдохнула воздух и села на диван.

– Как тут у вас пахнет, – вдохнула она и села, – и до чего здесь приятно, тепло. – И она окинула взглядом плиту, буфет, стол и, даже не засмеявшись по обыкновению, сказала: – И чего у вас тут только нет, госпожа Моосгабр. Миндаль, изюм, творог. Ваниль, масло, яйца. Мука, молоко, мешалка. Совсем как в пекарне, когда собираются печь булки.

– Булки, – улыбнулась госпожа Моосгабр и вытерла руки о фартук, – с булками сегодня ничего не получится. Я кладу ваниль, миндаль, изюм. И еще творог и много сахару. Сахар у меня здесь, – госпожа Моосгабр как-то задумчиво указала на стол, на белый кулек, – жаль, что не смогу сегодня вас угостить, кончу лишь поздно вечером. – И она подошла к плите и сказала: – Однажды… вы же знаете… такие пирожки я пекла целый день.

После минутной тишины привратница, сидя на диване, сказала:

– Госпожа Моосгабр, возможно, придут и Штайнхёгеры, и госпожа Фабер. Они без конца меня спрашивают, что вы делаете, они вас почему-то почти не видят.

– Не видят, – кивнула госпожа Моосгабр у плиты и стала размешивать в миске творог с молоком, – не видят. Когда выхожу из дому, я их не встречаю. Не встретила я их ни разу, даже когда выходила в ваших нарядах.

– В них они бы вас все равно не узнали, – тут привратница впервые засмеялась и схватилась за шею, – они бы подумали, что у вас была гостья. Что это какая-то артистка или жена министра. Знаете, госпожа Моосгабр, – привратница схватилась за шею, – я все время думаю об этой вилле и о том, как вы будете караулить мальчика. Хрустальные люстры, ковры, фонтан, все совершенно так, как я вам говорила.

– Совершенно так, – кивнула госпожа Моосгабр как-то задумчиво, размешивая у плиты творог с молоком, – картины в золотых рамах, как в галерее, мраморная лестница, как в костеле, статуи с лампами, как в присутствии, только с красным светом. Сидела я в парчовом кресле… – госпожа Моосгабр обтерла руки о фартук, нагнулась и подложила дров, – в парчовом кресле, но сквозь матовые двери я плохо разглядела столовую.

– Завтра разглядите ее как следует, – кивнула привратница, – ужин будет там подаваться. Не станет же экономка устраивать ужин в кухне, когда вы приходите к ним на виллу служить, да еще в государственный праздник. А знаете, что не укладывается у меня в голове? – И когда госпожа Моосгабр покачала головой, привратница сказала: – Фонтан. Стоит он, значит, посреди залы, брызжет водой, а ковер не забрызгивает?

– Не забрызгивает, – кивнула госпожа Моосгабр у плиты, размешивая творог с молоком, затем вбила туда и яйцо, – вода льется обратно в бассейн. Как в парке у скульптуры, но не из клюва птицы, а из такого расщепленного стебля. Так же, как в парке у скульптуры, только все гораздо меньше.

– А этот… Оберон… – засмеялась привратница, – он кидает туда черных рыб, чтобы напугать экономку, и запирает ее в погребе, когда она за чем-нибудь идет туда, вот ужас-то.

– Ужас, – кивнула госпожа Моосгабр и, подойдя к столу с миской творога, взяла кулек с сахаром и кинула горсть в миску, – вода уже кипит, угощу вас чаем. Вы говорите, что ужин будет в столовой. Я умею накрывать стол… и завтра там сама накрою. Скажу экономке и мальчику, что стол накрою сама. Когда я была экономкой в семье на «Стадионе», я ходила косить траву, кормила коз, носила ушаты, стол я там не накрывала. А сейчас у господина оптовика буду приглядывать за мальчиком и накрою там праздничный стол.

– Накроете, – кивнула привратница, – вознаградите себя. Когда вы были экономкой, вы не делали этого, не делали и когда выходила замуж Набуле, там все это шло в счет свадьбы. А вот завтра у оптовика в государственный праздник вы накроете стол. Но, госпожа Моосгабр, – сказала привратница, – когда пойдете, непременно наденьте шубу с гривой. Вы должны снова ее надеть потому, что приступаете к работе на вилле, причем в день государственного праздника. И еще потому, что ее на вас не видела ни экономка, ни этот… как его зовут, – привратница засмеялась, – Оберон? Что, если, к примеру, вдовец рассказал экономке про вашу шубу, а экономка на вас ее не увидит? Она еще может подумать, что вы Бог знает куда ее дели. А она у вас в комнате… правда же…

В эту минуту кто-то постучал в наружную дверь, и госпожа Моосгабр подняла голову. Но она была удивительно спокойна.

– Это не кто иной, как Штайнхёгеры, – сказала привратница, – продолжайте печь, я открою сама. – И привратница в короткой ситцевой юбке и с оголенной шеей встала и пошла открывать. Вскоре в кухне появились госпожа Фабер и Штайнхёгеры.

– Не помешаем? – очень беспокойно и удрученно спросил господин Штайнхёгер и посмотрел на стол. – Госпожа Моосгабр печет.

– Не помешаете, – сказала госпожа Моосгабр, – садитесь. Жаль, что пирожки будут лишь поздно вечером, не смогу вас угостить. Но выпейте хотя бы чаю.

Штайнхёгеры, очень беспокойные и удрученные, сели на диван, к ним подсела привратница, а госпожа Фабер села на стул к столу. Она была прямая и холодная, смотрела перед собой и молчала.

– Что-нибудь происходит? – спросила привратница.

– Нет, не происходит, – беспокойно и удрученно, сказал господин Штайнхёгер – но на улице тревожно. Пожалуй, все же что-то происходит. На площади Анны-Марии Блаженной у кладбища и на площади Раппельшлунда целые толпы, мы как раз оттуда идем.

– Пожалуй, все же что-то происходит, – сказала и госпожа Штайнхёгер испуганно, – и на перекрестке у торгового дома «Подсолнечник» тоже толпы, но они уже расходятся. Чего только нет тут у вас, госпожа Моосгабр, – госпожа Штайнхёгер беспокойно посмотрела на стол и буфет, – у вас тут ваниль, масло, миндаль, изюм, яйца…

– А в этом пакете сахар, – сказала привратница. – Но почему демонстрации?

– Это не демонстрации, – покачал головой господин Штайнхёгер, – это просто такое людское скопище, и полиция его не разгоняет.

– Полиции на улицах вовсе нет, – сказала госпожа Штайнхёгер испуганно, – ни одной униформы нигде не видать. Если, госпожа Моосгабр, вы печете пирожки, значит, в этом году вы поставите за окно разные вещи и, наверное, окуривать будете.

– Она будет окуривать, – сказала привратница быстро, – но не здесь. Госпожа Моосгабр, видите ли, идет завтра на виллу вдовца и эти пирожки возьмет с собой. Там она будет и разные вещи за окно выставлять, и окуривать.

– Это сделают экономка и мальчик, – сказала госпожа Моосгабр задумчиво и подошла к буфету за чашками, – по крайней мере, мальчик до ужина не убежит из дому.

– Госпожа Моосгабр завтра на вилле вдовца начинает присматривать за мальчиком, – сказала привратница на диване, – будет сторожить его три раза в неделю по полдня. Завтра как раз государственный праздник вдовствующей княгини правительницы, так что там устроят торжественный ужин… Вдовец уже улетел? – спросила она.

– Конечно, – кивнула госпожа Моосгабр, разливая у плиты по чашкам чай, – он сказал мне еще в прошлый раз, что на празднике его не будет.

– Ведь вдовец, то бишь оптовик, – быстро сказала привратница на диване, – сейчас на Луне. Он больше там, чем здесь. Продает радио, магнитофоны, лампы, обогреватели и, конечно же, телевизоры, уверяю вас, он богатей. Людям на Луне нужны обогреватели, иначе они замерзнут, им нужны и кассеты, и радио, и телевизоры, без них там не проживешь.

Госпожа Моосгабр освободила на столе немного места, отодвинула масло, ваниль, миндаль, изюм и принесла на стол четыре чашки чаю.

– Пейте, – сказала она, – он сладкий. Но если хотите еще подсластить, возьмите сахар из кулька. Я вон там, – она указала на буфет, – потихоньку замешу тесто.

Отпили чаю Штайхёгеры, отпила привратница и наконец отпила госпожа Фабер. Она сидела на стуле все время прямая и холодная, с неподвижным лицом и лишь упорно смотрела перед собой, куда-то на дверь комнаты.

– И живут они в вилле? – беспокойно и удрученно спросила госпожа Штайнхёгер, и госпожа Моосгабр кивнула.