Театр тающих теней. Конец эпохи - Елена Ивановна Афанасьева

гору. Настоятель – седой старец Егорий – по лестнице, вырубленной в отвесной скале, отводит их в скит прямо в пещере на другой стороне ущелья.

– Пещерные города вокруг. Кельи и скиты монастыря все в пещерах.

Напрасно Анна надеялась согреться – в продуваемых ветром каменных пещерах в марте холодно. И непроходящий холод внутри. Анна начинает кашлять.

Братья-послушники приносят соломы, учат, как сделать в соломе пещерку, в которой спать будет теплее.

Монахи делятся тем немногим, что у них есть, приносят немного хлеба и пустой похлебки. Анна давно не ела, но куска проглотить не может. Вчерашняя водка желудок разъедает. Делит свою порцию между девочками. Водка жжет изнутри. Голова раскалывается. Холодно в скиту. И не понятно, что дальше. Из имения они убежали. До монастыря добрались. Дальше – ни денег, ни еды. Ничего. Отсиживаться здесь, ждать, пока нянька пришлет гонца, что бритоголовый комиссар уехал. Но тот может в любое время вернуться. Или прислать чекистов, которые будут знать, кого и где им ждать. Обратно в имение путь закрыт. Куда дальше?

Девочки, зарывшись в солому, засыпают. Анна не может уснуть. Холодно до дрожи. В соседней пещере какой-то человек всё время бубнит про трупы, про известь.

– …до краев… бассейн… с человеческими телами… до краев… видел же этот бассейн в шестнадцатом году… с водой… – Час за часом бубнит. – …С чистой водой… трупы… знакомые… негашеная известь… двенадцать подвод… непременно двенадцать, не меньше… – Час за часом. – …Мальцовы… оба… Барятинская старуха княгиня… Алчевский Фёдор Михайлович… Иваницкий… протоирей Константин… – И снова. И снова… – …Бассейн… бассейн… без воды… трупы… крестики на пути… медальоны и крестики на пути… найти… опознать… опознать…

Продрогнув за ночь до онемения рук и ног – всем, что дали теплого монахи, она укутала девочек, – и подоткнув под спящих дочек солому, Анна выбирается из своего скита. На негнущихся ногах спускается из своей пещеры, через ущелье идет вверх к храму.

В пещерном храме так же холодно. И почти темно, горят лишь несколько тусклых свечей.

Спрашивает у нянькиного «знакомца» старца Егория совета.

– Сил больше нет. Что делать, не знаю. Как дочек спасти? Куда бежать…

– Что сердце тебе говорит? Сердце куда зовет?

– Домой.

– А дом твой где?

– В Петербурге мой дом… На Большой Морской…

Нет больше такого города Петербурга. Давно он Петроград. Дочка ее Ирочка такого города никогда не видела, Олюшка почти и не помнит – уезжали, когда ей всего восемь. И все это было в другой жизни. Но дом ее там. В городе, где пахнет Невой и другим морем. Только выбраться в тот город как? Запрет на передвижение введен почти сразу после прихода красных.

Договаривается с настоятелем, что она с дочками пересидит в монастыре несколько дней.

– Братья придут, помогут очаг развести. В пещерных скитах есть место для очага, нужно только правильно огонь развести, теплее станет. У одного из монахов брат работает на железной дороге. Монах Серафим дойдет до станции в Симферополе, найдет брата, расспросит, как женщину с двумя девочками в Петроград отправить.

– Как дойдет? Пешком?! – ужасается Анна.

– Часа три-четыре дороги до Симферополя будет, смотря как идти. И не такое хаживали, – говорит старец. И добавляет: – Только сидеть вам нужно, не высовываясь. Новые власти монастыри раз за разом обыскивают, белогвардейцев и уклоненцев ищут.

– И от вас забирали?

Ни да, ни нет старец не отвечает. По голове Анну гладит.

– Пока Бог миловал, прячем. Рядом с вами в соседнем ските доктор Косарев. Василий Иванович. Главный санитарный врач Ялты. После… В начале марта повредился рассудком. То разумен, то бред несет, и провалы в памяти. Вторую неделю прячем.

– Санитарного-то врача от кого прятать?

Молчит. Это правильно. Старец монастыря, приютившего беглецов, и должен молчать.

Человек привыкает ко всему. И к холоду в скиту, и к кашлю от простуды, и к рези в животе от постоянного голода – кажется, выпитая у Федота водка из нее так и не выходит, который день перекатывается по пустому желудку, выжигая всё внутри. Ко всему привыкает. Но не к злой закономерности – чуть жизнь образуется, снова нужно куда-то бежать.

Старец приходит в их скит следующей ночью.

– Уходить нужно! Чекисты приехали. Белогвардейцев засевших ищут. И доктора. Его мы уже в другое место прятаться отправили. Но, не ровен час, и вас под одну гребенку заметут. – Настоятель оставляет две свечи, полбуханки хлеба и спички. – По склону вверх, пройдете лесом. Напрямую по дороге не ходите – могут послать погоню. Берите правее, и дальней тропой через караимское кладбище выйдете к Чуфут-Кале. Там в одной из кенасс – давно пустующих караимских молитвенных домов – укроетесь. Если доктор туда всё же дойдет, не заблудится, приглядите за ним. Брат Серафим как со станции вернется, за вами придет.

Ночь. Слышен грохот моторов авто, на которых приехали чекисты, лай собак – с собаками доктора искать будут.

И ее искать будут. Собаки могут взять след, если бритоголовый из имения что-то из ее или детских вещей захватил. Спустят собак с поводка, те ее догонят, и что тогда? Нет больше Антипа Второго. Некому за нее глотки грызть.

Снова приходится будить девочек. Снова объяснять Ирочке, что нужно молчать. Что игра такая. Кто дольше промолчит, тот получит… Что же может получить тот, кто дольше всех промолчит, если у нее ничего нет? Ирочка, по счастью, сонная. Продолжает спать у нее на плече. А им с Олей нужно идти вверх. И на себе нести – ей Иришку, Оле мешок со свечками, хлебом и последним их добром. Идти по воде – если ищут ее, если есть у комиссаров их вещи из имения, так в воде собаки не возьмут след.

Талые воды стекают с горных изломов в ущелье. В любой другой раз, как могла, обходила бы ледяные потоки стороной. Теперь давно прохудившимися ботинками наступает прямо в воду. Ноги мокрые. Чулки мокрые. Сама вся взмокшая – тяжело карабкаться в гору с Иринкой на руках. Куда идут – не видно. Сначала в полной темноте, чтобы приехавшие чекисты движущийся огонек не заметили. Потом со свечкой, которую то и дело задувает ветер, и спичек становится всё меньше и меньше, беречь спички надо.

Спасает едва забрезживший поздний рассвет. Первые отблески света от невзошедшего еще холодного апрельского солнца пробиваются сквозь голые ветви деревьев и отражаются от отшлифованных столетиями каменных плит под ногами. Какие ноги только не ходили по этой дороге. От каких только захватчиков здесь не укрывались. С древних веков,