Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

В жизни старшего брата Никиты произошел другой судьбоносный казус. Он тоже был гвардейцем, стоял на постах во дворце, но уже не Анны Иоанновны, а воцарившейся в 1741 году Елизаветы Петровны, которая, прыгая с одного бала на другой, приметила пригожего гвардейца. Но вспомним Грибоедова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Согласно легенде, после этого в одно мгновение Никита Панин оказался в… Копенгагене, а потом в Стокгольме, причем на высокой дипломатической должности. При этом никаких заслуг и даже образования и склонностей к дипломатии у него не было. Просто кому-то потребовалось выслать молодого человека подальше с глаз императрицы-кокетки, чтобы Панин, пользуясь благосклонностью государыни, не зарился на чужое место возле нее. Она поспрашивала о нем раз-другой, да и влюбилась в мальчика еще более молодого и красивого — Ванечку Шувалова.

А Панин засел в Стокгольме на долгих двенадцать лет. Это произошло в 1747 году. Стокгольм тех времен — это не нынешний веселый и удобный город, этакий скандинавский Париж. Тогда было скучно, сыро, холодно. Но зато у Никиты Ивановича было много времени, чтобы читать, изучать политическую жизнь Швеции — а она-то в стране ограниченной монархии и развитой парламентской системы была очень интересна. Так с годами Никита Панин стал образованным, тонким мыслителем, опытным, умным политиком и дипломатом. Вот так… Два случая и две судьбы…

Пока Никита сидел посланником в Стокгольме и изучал политический строй Швеции, Петр Панин маршировал со своей ротой, потом долгие годы командовал полком и к началу Семилетней войны в 1756 году дослужился до генерал-майора. Он блестяще проявил себя в Гросс-Егерсдофском сражении, но особенно хорош оказался в битве при Цорндорфе в Пруссии в 1758 году. В истории русских войн, пожалуй, не было более страшного, кровопролитного сражения: число убитых превышало число раненых — такого почти никогда не бывает. Из двадцати одного рус ского генерала пятеро попали в плен, а десять были убиты. В строю осталось только шесть генералов. И среди них был Петр Панин. Благодаря его мужеству русская армия удержала позиции и не была разбита. Панина ранило пулей в грудь, его вынесли из боя, но он вновь вернулся в строй.

Битва закончилась вничью. Утром, построившись в две колонны, поместив между ними раненых, трофейные пушки и прусские знамена, русская армия двинулась с окровавленного поля битвы. Несколько часов, растянувшись на семь верст, русские полки шли мимо позиций Фридриха II, но он не посмел напасть на противника, отдавая дань его стойкости и мужеству. Петр писал Никите об этой битве: «Несколько дней до сей баталии наижесточайше мучился подагрою и в баталии велел себя встащить на лошадь, и до самой ночи на ней в должности был… Неприятель атаковал нас наижесточайшим образом, невзирая на то, храбрым и преизрядным постоянством, терпением и послушанием наших войск, он всегда с великим уроном и расстройкою отбит был». О своих подвигах — ни слова, зато он с похвалой отозвался о великодушии подчиненных: «Солдаты наши своим хлебом и водою, в коих сами великую нужду тогда имели, с неприятелями делились».

И в других сражениях — при Пальциге, Кунерсдорфе — Петр Панин проявил себя настоящим героем. В 1762 году он был назначен генерал-губернатором Восточной Пруссии. Тут как раз в результате переворота пришла к власти Екатерина II. Она была довольна Петром Паниным, который тотчас привел к присяге вверенные ему войска, а ведь мог заупрямиться, встать на сторону Петра III! Новая государыня отметила усердие Панина — он стал полным генералом.

По внешности и повадкам это был военный человек со всеми достоинствами и недостатками кадрового военного. Война была его главным делом — «наши жены пушки заряжены». Впрочем, семья у него была, и притом весьма многочисленная. После смерти первой жены, родившей ему семнадцать детей, он женился вторично и приобрел еще пятерых отпрысков. Но на свою семью он смотрел, как полководец с вершины холма на поле боя. Угова ривая брата жениться, он писал о семейной жизни так, что мог вызвать у Никиты только отвращение к браку: «Жизнь с женою, я по практике вас могу уверить, не так страшна, как философские рассмотрения быть ее представляют. А в ней есть все тож, что и в других жизненных смятениях: [главное] — прилежное ко всему и неупустительное просвещенное наблюдение к благополучному спокойствию приводит». Иными словами, наблюдай за ней, чертовкой, внимательнее, дабы упредить нечаянное наступление.

При всей прямолинейности, негибкости своей натуры Петр всецело подчинялся старшему брату, шел за ним, как послушный могучий вол, и речи Никиты воспринимал, как указания к действию. А к моменту завершения Россией Семилетней войны судьба Никиты довольно резко переменилась. В 1760 году он был отозван с должности посла в Швеции и вскоре назначен воспитателем цесаревича Павла Петровича, сына Петра III и Екатерины II,

Место воспитателя наследника почетно всегда — ведь в его руках будущее России. Вспомните поэта Жуковского, воспитателя великого реформатора Александра II. Но место, которое занял Никита Панин, оказалось не только почетным, но политически важным, если не сказать ключевым. Дело в том, что в конце 1750-х годов, когда Елизавета Петровна стала все чаще болеть, взгляды многих политиков устремились на семилетнего Павла Петровича и стоящего за его спиной воспитателя. Придворные не хотели видеть на престоле взбалмошного Петра III. Группировка братьев Шуваловых желала, чтобы к власти пришел Павел — малолетний император. Его родителей, считали они, необходимо отстранить от престола и выслать за границу. Мать же Павла, Екатерина, уже связала свою судьбу с Россией и хотела править сама, пусть даже как регентша при малолетнем сыне. Когда Елизавета Петровна умерла и на престол вступил Петр III, накал подковерной борьбы за власть усилился, и мальчик-наследник был в ее фокусе, как и влиявший на него Никита Панин. Но при этом Панин не хотел рисковать ни ребенком, ни своей карьерой. Он договорился с Екатериной и согласился поддержать именно ее претензии на власть. Тем самым он обеспечил себе безбедную жизнь в будущем.

По характеру Никита Иванович Панин был точной противоположностью своего прямого, цельного как кремень брата Петра, похожего на римского центуриона. Никита был сделан из другого теста. Гаррис, английский посланник, так писал о нем: «Добрая натура, огромное тщеславие и необыкновенная неподвижность — вот три отличительные черты характера Панина». Почти все современники отмечают эти особенности его личности. На самом известном его портрете кисти художника А. Рослина улыбающийся, умиротворенный Никита Иванович изображен выглядывающим из какой-то нарядной рамы, больше похожей на дачное окошко. Добрый от природы, он не трясся над богатством. Известно, что он раздал девять тысяч подаренных ему государыней крепостных душ своим секретарям, среди которых был драматург Денис Фонвизин. Вообще, Никита Иванович любил жизнь во всех ее проявлениях, обожал приударить за симпатичной дамочкой и особенно любил сладко покушать.

Учитель великого князя Павла Порошин вел дневник, и, читая его, так и видишь сладострастную натуру Панина: «10 октября 1764 года Никита Иванович приказал поставить перед собой канфор и варил устерсы с английским пивом, и прожег себе манжету. Великий князь… с великим примечанием и веселием глядел, как этот суп варится, также и хлеб крошил для супу…» «5 ноября… Никита Иванович подчивал всех бужениной.» «5 октября 1765 г. Никита Иванович нездоров… вчерась был. Причиною тому полагали, что его превосходительство вчерась за ужином у его высочества кушал много арбуза.» 9 августа 1765 года: «Никита Иванович между прочим изволил рассказывать о некоем министре, который такое обоняние имел, что, вошедши в свою столовую, мог носом слышать, которое кушанье недосолено и которое пересолено».

Современники Панина как один сообщают нам о его медлительности, лени. Екатерина II в шутку писала, что Панин обязательно умрет, если куда-нибудь поспешит. Но не будем оболь щаться. Крокодил тоже порой кажется ленивым… Это была форма внешней жизни Панина, его маска. Французский посланник Корберон писал о нем: «Величавый по манерам, ласковый, честный с иностранцами, которых очаровывал при первом знакомстве, он не знал слова нет, но исполнение редко следовало за его обещаниями… В характере его замечательна тонкость… соединенная с тысячью приятных особенностей, она заставляет говорящего с ним о делах забывать, что он находится перед первым министром государыни, эта тонкость Панина может также заставить потерять из виду предмет посольства и осторожность, которую следует наблюдать в этом увлекательном и опасном разговоре».