Жестокие игры - Владимир Константинов

Сконцентрировав в кулак всю волю, ценою неимоверных усилий, но таки оторвал свои губы. Они были онемевшими, будто побывали на сорокаградусном морозе. Поэтому, то, что я ими сказал, было весьма трудно понять.

— Имевь вовесь! У мемя уве капавет.

Но Оксана поняла и осталась очень довольна результатами «испытаний».

Когда мы вернулись к столу, то застали там рыжего субъекта примерно моего возраста, но только ещё более нахального. Он смотрел на нас откровенно бестыжим взглядом и паскудно ухмылялся. Его лицо показалось мне знакомым. Где же я видел эту харю раньше?... Нет, хоть, убей — не помню.

Мы сели за стол.

— Твой хахаль, что ли? — спросил я Оксану, кивнув на рыжего.

— Знакомый, — ответила она.

— Знакомые обычно здороваются.

— А мы с ним сегодня уже виделись.

Рыжий вперил в меня наглый взгляд, спросил, почти не разлепляя, тонких губ:

— Это тебе что ли нужен ствол?

Я неодобрительно посмотрел на Оксану.

— Ты ему говорила?

— Говорила.

— Ну, мне нужен ствол. Можешь достать?

— А ты случайно не мент? — нехорошо усмехнулся рыжий.

В подобных ситауциях я взял за правило — говорить правду. Больше шансов, что в неё не поверят.

— Случайно — мент. А что это ты, сучара, здесь мне пальцы гнешь?! Вот оформлю сейчас на нары на пятнадцать суток — тогда полыбишься, валет!

— Да ладно тебе, — растерялся от моего напора рыжий. — Пошутил я. Я ж вижу, что ты свой.

— Я таких своих до Москвы раком ставил! Понял ты, дешовка?!

Рыжий совсем скис. Он никак не предполагал, что клиент окажется таким крутым. Жалко улыбаясь, обращаясь к Оксане, проговорил:

— Горячий он у тебя!

Та игриво мне подмигнула, рассмеялась и ответила:

— Других не держим.

Рыжий вновь обратился ко мне. Но теперь в его голосе звучало уважение.

— Я тебе помогу достать «пушку», но с одним условием.

— Каким ещё условием?

— Ты возьмешь меня в дело.

Я громко рассмеялся.

— А хо-хо не хо-хе, милейший? Чтобы я какого-то шныря, гопника брал на серьезное дело?! Будем считать, что ты неудачно пошутил.

На скулах рыжего заходили желваки, глаза мстительно сузились. Он здорово обиделся.

— Ты говори, да не того... не заговаривайся. Не знаешь с кем дело имеешь. Мы видели таких крутых.

И тут я вспомнил где его видел. Он будто прямиком сошел с одного из фотороботов Башутина. Один к одному. Сиамский близнец, в натуре!

— Так ты мне ещё угрожать, падла! — заорал я и дернулся было из-за стола, но был остановлен властным окриком Оксаны:

— Егор, прекрати!

Я плюхнулся обратно на стул, покрутил головой.

— Ну и знакомые у тебя, Оксана! Где ты только таких находишь?

Она повернулась к рыжему и строго сказала:

— Что ты, Павел, крутишь? Ты дело говори.

После довольно продолжительной паузы, Павел хмуро сказал:

— Ладно, будет тебе ствол. Приходи завтра часов в девять вечера в вохровскую сауну. — Он встал из-за стола и не попрощавшись, что-то бормоча себе под нос (очевидно — матерился), удалился.

— А ты что такой психованный? — спросила Оксана.

Я пожал плечами.

— А шут меня знает. Жизнь-паскуда нервы поистрепала. Эх, ма! Давай лучше накатим ещё по одной.

Выпили.

— А кто он такой?

— Кто? Павел что ли?

— Ну, да?

— Наш проводник.

Вот оно как. Мы искали банду в отряде ВОХР, а она тем временем спокойно проживала в службе проводников.

— А он действительно может достать ствол?

— Может. Он многое, что может, — закадочно усмехнулась она. — Пойдем потанцуем.

Кажется, мне будет крайне трудно вырваться из её железных объятий. Но надо попробовать.

Я посмотрел на часы и сказал озадаченно:

— Извини, Оксана, но мне надо бежать.

Ее лицо стало растерянным, разочарованным, даже обиженным. Подобного поворота событий она явно не ожидала.

— А что ты тогда трепался?!

— Я и сам ничего не знал. «Папа» неожиданно назначил «сходняк». Я никак не могу на нем не быть.

— А кто он такой? — заинтересованно спросила она.

— Кто?

— Ну, этот твой «папа»?

— Матерый, скажу тебе, человечище, — ответил уклончиво.

— А что они тебе не могли с оружием помочь, что ли?

— Это дело — иключительно моя инициатива. Братки узнают — зарежут. Но иначе мне не вырваться из объятий нищеты. А что это ты, Оксаночка, такая любопытная? Уж не «шестеркой» ли в ментовке служишь?

— Да пошел ты! — обиделась она.

— Извини, лапонька! То была шутка. Дядя шутит. Тебя проводить?

— Нет, я ещё посижу.

— Ты завтра выходная?

— Выходная.

— Тогда завтра мы с тобой и сыграем на рояле в четыре руки. — Я показал на руках, как будем это делать.

— Дурак! — рассмеялась она. Предложение пришлось ей явно по вкусу.

— Где втретимся?

— Приходи в спорткомплекс. Там и встетимся.

— Понял. У матросов нет вопросов. — Я встал, поцеловал её в щеку и пошел расчитываться с официанткой.

— А что, вы уже уходите? — спросила она меня, бросив взгляд на столик, за которым я оставил свою «невесту».

— Увы, срочный рейс на Нью-Йорк, — с сожалением развел я руками. — Но я ещё вернусь, Валюша. Ох, вернусь! — и ущипнул её за ляжку.

— Какой вы шустрый! — рассмеялась она и закосила блудливым взглядом на то место у меня, куда в приличных домах смотреть не принято.

Расплатившись с ней, я весь такой собой довольный, продефилировал мимо столика своих друзей, незаметно сделав им ручкой.

Глава вторая. Говоров. Новый плен.

Кажется, я накушался этого самого секса на несколько лет вперед. Но моей Психеи все было мало. Ей в этом деле было неведомо самоограничение и чувство меры. Будто до встречи со мной она лучшие годы провела в монашеской келье и вот, наконец-то, дорвалась до обожаемого предмета и в ней открылись такие каналы неги и сладострастия, от которых бы даже Казанова пришел в священный трепет.

«Да здравствует великий Эрот! Всепоглощающей страсти, дарующей внеземное блаженство, поем мы сладкозвучные песни, складываем велеречивые и вдохновынные оды! Нет краше смерти, чем смерть на ложе любви!» — так очевидно думала Мая Павловна, сжимая меня в объятиях и содрогаясь алебастровым телом. А в перерывах между оргиями подводила под все это ещё и философскую базу.

— Макс, — говорила она, ты не понимаешь женской души! Для женщины совсем не не важны — ни роскошь, ни богатство, ни благополучие, ни слава. Главное для неё — быть любимой и желанной.

— Ты, Майя, совершенно права, — тут же соглашался я. — Поэтому предлагаю все это, — указывал на шикарные апартаменты, — отдать сиротскому дому. Нам с тобой и в шалаше будет весьма мило.

— Тебе бы все шутки, — вздыхала она и нежно целовала меня в нос.

Нет, я все больше убеждаюсь в правоте Ларошфуко, говорившего, что «ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их благоразумия, сколько для оправдания их безрассудств».

День, когда я обрету свободу от её цепких и страстных объятий, будет воистину одним из самых светлых и значительных дней в моей ещё сравнительно молодой жизни. А что же станет с ней? Этот вопрос застает меня врасплох и повергает в уныние. Я начинаю ощущать себя этаким маленьким эгоистом-бякой, думающим только о себе. А может быть она и жила в тесной и затхлой келье унылой жизни, деля постель с ненавистным мужем. И только, встретив меня, познала, наконец, всю сладость жизни и радость бытия, впервые почувствовала себя женщиной. Все так, все так. И все же удрать от неё — моя самая заветная мечта.

А что же мои олигархи? Почему молчат? Неужели я стал совсем им неинтересен? Не верю! Иначе бы их филеры не ходили за мной по пятам и не дежурили бы у моего дома.

Подхожу к окну, чуть приоткрываю плотную штору, смотрю вниз. Вон он, голучбик, стоит, переминаясь, как иноходец в стойле, с ноги на ногу. Проклинает, наверное, меня почем зря. Моежет быть он «был рожден для жизни мирной, для деревенской тишины», а вынужден добывать хлеб свой насущный такой сволочной работой. Все может быть. Дурачить филеров — стало для меня в последнее время одним из приятных развлечений. Но я уже не разыгрывал тех сложных спектаклей, как тот раз в метро. Нет. Делал все гораздо проще. Заходил, к примеру, в первый попавшийся магазин и сразу проходил в кабинет директора. Представлялся старшин научным сотрудником Института аутентических проблем спроса и предложения и его влияние на атавистические признаки подрастающего поколения и полчаса с умным видом морочил директору голову глупыми вопросами. А филер в это время метался по магазину и терял до тысячи нервных клеток в минуту. Затем, я благодарил директора за «содержательный» разговор, раскланивался и покидал магазин через служебный вход.

Однако, пора на работу. Учитывая, что Танин не изменил ко мне отношения, все также смотрит нежно и ласково, все также таскает на все званные вечера и деловые тусовки, представляя, как восьмое чудо света, я понял, что Сосновский ему ничего обо мне не рассказал. И это странно. Ведь они же партнеры. Выходит, что Сосновский даже своим партнерам не доверяет. Если так дальше пойдет, он скоро себе перестанет доверять. Скорее бы. То, что я обратился за помощью Потаева моим непосредственным руководством одобрено. Мне дано задание — выяснить настроение Потаева и его взгляды на сотрудничество с органами в борьбе с Сосновским. Кстати, эту идею подсказал им ваш покорный слуга. Я давно уже понял, что справиться с сосновскими без помощи потаевых, мы не в состоянии. Экситус акта пробат (результат оправдывает действе).