Вторжение - Джулиан Мэй

– А если ты ошибся? Если проект освоения Марса помирит нас с красными и разрядка опять будет набирать обороты?

– Тогда плакали наши денежки. – Киран широко улыбнулся. – Да не бойся, мы сумеем защитить капитал.

Большой Эл всю жизнь смотрел на зятя как на стихийное бедствие вроде сошедшей с гор лавины или ревущего торнадо… Вот такое же непонимание и страх читались и сейчас на лице старика. Но неожиданно оно прояснилось, и Большой Эл зашелся от хохота.

– Господи Иисусе! – ревел он. – Поглядим, как наш cazzomatto note 50 Фальконе скушает эту дулю!

Киран дотронулся до золотистого квадратика. На пороге появился помощник.

– Слушаю вас, сэр, – произнес Арнольд Паккала, а в уме, добавил: Два мордоворота тихонько сидят в приемной и кусают ногти, на десять тридцать у вас намечены переговоры с мистером Гиддингсом и мистером Метцем из Хьюстона, а после ранний ленч с генералом Баумгартнером.

– Мистер Камастра уже покидает нас, Арнольд. Попроси, пожалуйста, сюда Карло и Фрэнки. – Киран подошел к тестю, протянул ему руку. – Спасибо, что заглянул, папа. Завтра увидимся. Бетти Каролина просила меня привезти Шэннон к вам на ужин. Если будет настроение, можем подробнее обговорить новую финансовую политику.

Поддерживаемый с боков телохранителями, Большой Эл поднялся на ноги.

– Само собой. Завтра поговорим. – Он все еще удовлетворенно хмыкал, но избегал смотреть в глаза будущему боссу Чикаго. – Да, и прихвати два ящика марсалы – славная штука. Бывай, Кир!

О'Коннор повернулся к окну взглянуть на озеро. Яхты с любовниками уже не было. Тогда он направил луч на большое судно, идущее вверх по реке.

– Десять тридцать, – напомнил Арнольд. – Соединить вас с Хьюстоном?

На палубе один пассажир рассказывал другому скабрезный анекдот про генерального прокурора Иллинойса.

Через пять минут , мысленно ответил Киран. Перед разговором с китами надо малость прочистить мозги.

12

Милан, Нью-Гемпшир, Земля

16 августа 1990 года

Самый неудачный психологический эксперимент в его практике; от начала и до конца все не задалось.

Чертова джонка! Он взял ее напрокат, решив замаскироваться под рыбака, но не учел неполной осадки, отчего корпус дико стонал и скрипел, и вони от забившегося в щели протухшего зельца – не иначе, его использовали как наживку.

Чертова духота! На маленьком озере, окруженном со всех сторон летними коттеджами, совсем нечем дышать, и после четырех часов ночного бдения он взопрел, как в бане.

Чертовы комары! Совокупляются, мать их так, прямо у него на теле! То ли запах зельца их привлекает, то ли взмокший рыболов, но, кажется, все окрестное комарье облюбовало стоящую на якоре джонку для своих свиданий. А стоит пошевелиться – по всему озеру разносятся звуки, напоминающие хруст целлофана.

Чертова рыба! Жирненькие окуньки в надежде полакомиться нахальными комарами то и дело выпрыгивают из воды с таким оглушительным всплеском, что кровь стынет в жилах. Будь он настоящий рыбак, обилие рыбы привело бы его в экстаз. Но Фабиан Финстер, горожанин до мозга костей, глубоко ненавидел всякий спорт, а рыбу признавал исключительно в виде филе, слегка обжаренного в сухарях и обрызганного лимонным соком. Периодически, когда комариная любовь и рыбья охота доводили его до бешенства, он прекращал наблюдение, взнуздывал свои принудительные силы и давал несколько залпов по хищникам и жертвам. Рыба камнем опускалась на дно, поверхность озера усеивали сотни трупов с прозрачными крылышками, и минут на десять наступало спокойствие. Затем налетал новый рой, и окуньки сразу приходили в чувство.

Но самую большую трудность – прямо-таки головоломку – представлял сам объект наблюдения, говорящий и думающий по-французски. В бытность прорицателем он уже встречался с подобными сложностями, но там мысли на чуждом языке были обращены непосредственно к нему и ограничивались одной-двумя фразами. (Эй ты, гринго! Ну-ка, угадай, что у меня в башке, а что в бумажнике!) Но четыре часа непрерывного синхрона – это уж слишком, даже для телепата! В результате он переживает умственное и физическое истощение, что для психического шпионажа никак не годится. Если к переводу с французского добавить страх и предчувствие катастрофы, которые ни один оперант не в силах игнорировать, то получится, что зря он взялся за это дело, какие бы миллионы ни сулил ему О'Коннор в качестве наживки.

Ох уж эта наживка!

ОТЦЕПИТЕСЬ, СВОЛОЧИ! ТРАХАЙТЕСЬ ГДЕ-НИБУДЬ В ДРУГОМ МЕСТЕ!

Вновь оставшись в одиночестве под лучистыми звездами, Финстер горестно вздохнул.

Беды его начались, как только он подступился к сопляку профессору по имени Дени Ремилард. О том, чтобы проникнуть за его экраны, не могло быть и речи. Финстер, не будь дурак, догадался, что метапсихолог мигом его засечет – только сунься. И решил подбирать крохи, падающие со стола, то есть обрывки «декларативной» телепатии, которые Ремилард адресовал друзьям и коллегам. Мысли свои он, правда, формулировал по-английски, но, Боже, что за мысли! Бедняга Финстер вконец запутался в лабиринте символов, логических образов, крылатых выражений и прочей дребедени. Если Дени и работает над чем-то представляющим угрозу (или, наоборот, выгоду) для начинаний О'Коннора, то нужны более компетентные мозги, чтобы это подтвердить. И Финстер предложил – а босс одобрил – косвенный путь расследования. Надо оставить в покое Дени и его Группу, пока не выявятся признаки хоть какой-то практической деятельности, а тем временем пощипать многочисленных родственников юного гения. Дай Бог, с миру по нитке он соберет сведения, которые помогут боссу определить свое отношение к Дени и Дартмутской группе.

Начал он с дядюшки in loco parentis note 51 молодого профессора, что служил администратором в шикарном курортном центре Уайт-Маунтинс. Как большинство людей, считающих себя стопроцентными американцами, Фабиан Финстер и не подозревал о франкоязычном меньшинстве населения Новой Англии. Дядюшка Роже, безобидный малый, говорил на беглом янки, но мысли его были невообразимой смесью французского и английского. Финстер поселился в отеле и, несмотря на комфорт и шикарную жратву, провел довольно утомительный месяц, копаясь в них. Но труды его были вознаграждены: оказывается, дядюшка Роже решил оставить Уайт-Маунтинс из страха перед младшим братом Дени Виктором – самой темной лошадкой семейного клана Ремилардов.

Любопытно!

Финстер немедленно переключился на Виктора и обнаружил, что двадцатилетний верзила неплохой телепат, а в принуждении превосходит не только старшего брата, но и, возможно, самого Кирана О'Коннора. Кроме того, Виктор порядочный прохвост и занимается махинациями, подобными делам босса, разве что не в таком масштабе.

О'Коннор очень заинтересовался.

Финстер получил четкие инструкции всесторонне и с максимальными предосторожностями изучить Виктора и его деятельность. Ему надлежало держаться вне вычисленного ими радиуса принуждения: примерно двести ярдов плюс-минус, то есть вдвое больше дистанции психического воздействия самого Кирана. Прослушивание решено было вести как телепатически, так и с помощью электронной аппаратуры, уделяя особое внимание полезной «грязи». Каждую ночь Финстер посылал пленку ежедневных записей в Чикаго срочной наземной связью, а утром получал комментарии и свежие инструкции от босса.

Три недели Финстер пас молодого заготовителя древесины на подступах к Берлину (Нью-Гемпшир). Вскоре выяснилось, что теневые стороны деятельности Виктора тщательно замаскированы и не представляют никакой возможности для прямого шантажа. Жены, подружки, дружка или какого-либо другого объекта запугивания также не имелось. (На пару с Дени Виктор помогал овдовевшей матери с выводком младших братьев и сестер, но, по всей видимости, не питал к ним чересчур нежных чувств.) Свои капиталы он держал в двух местных банках и в одном манчестерском, древесину поставлял по контрактам в Нью-Гемпшир и Мэн, собираясь прибрать к рукам также Вермонт – едва отыщутся подходящие для принуждения клиенты. Учитывая очевидную неуязвимость Виктора, Киран О'Коннор пока не пришел к чему-то определенному: то ли до лучших времен оставить его в покое, как Дени, то ли уже сейчас вовлечь в свой преступный синдикат.

Вторая перспектива казалась Финстеру все более туманной. По его оценкам, Виктор порядочный забияка и крепкий орешек. Его франко-английские мысли порой так сумбурны, что не поддаются расшифровке, на его счету по меньшей мере три убийства и бесчисленное множество психических и/или физических покушений (причем все шито-крыто). Он очень тщеславен, и лишь подсознательный страх удерживает его от применения насилия к старшему брату, которому он дико завидует.

Фабиан Финстер, трепетавший перед хозяином, неожиданно для себя осознал, что Виктор Ремилард внушает ему еще больший страх, и твердо решил высказать боссу свое отрицательное мнение по поводу сотрудничества с этим чудовищем. Пожалуй, даже стоит подумать, как обезопасить себя от его далеко идущих планов.