Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750 - Франсина-Доминик Лиштенан

Великая Княгиня умна и основательна не по годам, и хотя нету подле нее никого, кто бы добрый ей мог дать совет, держит себя с осторожностью и умеет делать хорошую мину при плохой игре. В одном лишь по справедливости можно ее упрекнуть — что не знает деньгам счета. Императрица нежно ее любила до той поры, пока не приняла на веру наветы графа Бестужева и дамы Чоглоковой. Еще пять месяцев назад была она девицей. Общее мнение гласит, что хотя поначалу супруг ее полагал, что дело свое исполнил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взялся довершить ради блага великой сей Империи. Ее Императорское Высочество держит это в секрете, в чем помогает ей обер-гофмейстерина, а равно и некоторая помесь обер-гофмейстерины и горничной, коя самые невинные поступки госпожи своей в дурную сторону перетолковывает. Зовут эту мегеру Крузе, она теща барона Сиверса. Тайны свои Великая Княгиня поверяет одной из фрейлин, но фамилии Кашелова[163]. Девица сия собою не дурна и не вовсе глупа. Весьма жаль, что к мнению Ее Императорского Высочества не прислушиваются, она бы во всем неукоснительно за короля стояла.

Невеликий принц Август, администратор герцогства Голштинского, хорошим был бы Государем, не управляй им полковник Шильд, шведской нации, негодяй каких мало. Именно его, а равно и тайного советника Пехлина стараниями канцлер поссорил шведского наследного принца с великим князем. О г-не Пехлине распространяться не стану, ибо граф Финкенштейн его знает лучше меня.

Камер-юнкер Берхгольц экспедицией Голштинской канцелярии заведует, а Его Императорское Высочество забавы ради его пощечинами жалует да щелчками.

Статья третья

Первый из министров российских и начальствующий над делами иностранными, граф Бестужев, канцлер Российской империи, с фельдмаршалами ведет игру смотря по древности их рода; не стану рассказывать здесь его историю, не стану и распространяться о его проделках, плутнях и низостях, часть коих всему миру известна; замечу лишь, что невеликий его умишко, исполненный самой черной злобы, в серьезных делах не дозволяет ему решительно действовать, внушает интриги самые подлые и клеветы самые злостные. Недели не проходит, чтобы не сообщил он Императрице донесений, полных самой грубой лжи. Поведение гнусное, которое в любой другой стране канцлера бы погубило. Человек он гордый и в тщеславии своем вынашивает замыслы самые обширные, впрочем, труслив, отпетый плут и разговаривает уверенно, лишь когда разогреет себя вином или ликером. Кто его поит с полудня до вечера, тот, пожалуй, услышит от него словцо острое. В котерию его входят генералы Бутурлин, Апраксин, барон Черкасов и английский консул Вольф. Кормят у канцлера прескверно, да он и не любит жить открыто. Притворяться он не мастер, так что ежели соврал или только приступить собирается, сие скоро замечаешь, а уж если ласкает он вас больше обычного, значит, наверняка дело нечисто. Без зазрения совести приписывает он иностранным посланникам такие речи, о каких те и думать не думали, те же речи, кои сам пред ними держал, отрицает. Хотя память имеет превосходную, часто ссылается он на ее слабость, для того чтобы посланники иностранные предложения ему свои отдавали, на письмо положивши, или, пять лет у кормила власти пребывши единолично, вид делает, что исполнить предложенное затруднительно. Приобрел он за то время познания, коих ранее не имел, однако же познания сии весьма ограниченны, так что разница чувствительна между ответами, какие дает канцлер от себя лично и теми, какие делает, спросив совета у Веселовского либо Функа. Сей последний им управляет, на него работает и самой секретной его корреспонденцией заведует. Добрая его черта в том состоит, что всем, кто ему служит, платит он изрядно. Хотели меня разубедить в том, что неприязнь первого министра к нашему двору из того проистекает, что в бытность сего министра резидентом в Гамбурге[164] отказал ему покойный король в ордене. Как ныне стоит он выше Воронцова, да и укрепил положение свое, женив сына на девице Разумовской, полагаю я, что король необходимым сочтет привлечь его на нашу сторону. Единственный способ сего добиться в том заключается, на мой взгляд, чтобы предложить ему солидные суммы и ежегодный пенсион, от которого, по причине корыстолюбия своего, откажется едва ли. С тем большим основанием льщу я себя надеждой, что граф фон Финкенштейн в сем деле преуспеет, что и сам я услуги канцлера едва не купил незадолго по подписания договора Дрезденского. Убежден я, что графу фон Финкенштейну надлежит напрямую к канцлеру обратиться, и если пожелает он, то, сказавши необходимые комплименты и заверивши в почтении и расположении Государя нашего, пусть валит всю вину на меня и указывает, что я, де, ядовитыми своими донесениями как раз и помешал королю предаться собственной склонности и всецелое ему оказать доверие. Я на это согласен и всем сердцем одобряю. После чего примется граф Бестужев исчислять все услуги, кои якобы оказал он Его Королевскому Величеству, и заверять станет в усердной своей преданности интересам короля, а меня бранить что есть мочи, ежели будет уверен, что разговор секретный. Излишне добавлять, что вознаграждение канцлер получить должен лишь после того, как условия паши будут объявлены и обговорены, плату же граф фон Финкенштейн вручит ему самолично. Платить надобно постепенно и золотом, ибо если деньги проходят через руки купцов, сие невозможно содержать в секрете, отчего разные бывают неприятности. Письменных заверений давать также не следует, ибо их канцлер предъявит беспременно посланникам дворов, сердцу его любезных, дабы с них получить вдвое. Не так высоко ставлю я свою опытность, чтобы указывать посланнику столь умелому, каков граф фон Финкенштейн, средства для прельщения канцлера, он лучше моего знает, как обращаться с министром-наглецом, ежели тому фортуна улыбается и мнит он, будто им дорожат более, нежели любым другим. Если же, противу всякого ожидания, станет он привередничать, тогда, полагаю, действовать надобно через канцлершу. Оная, не знаю, каковым образом, на супруга, купившего ее у какого-то Айзенберга, коему была она не то женой, не то любовницей, большое имеет влияние. Прежде была собою хороша, ныне кокетка, полагает, будто умна и познаниями обширными богата; притом до подарков чрезвычайно охоча. Впрочем, сумасбродка и болтовнёю своею столько же развлекает, сколько и утомляет, ибо говорит обо всем, ни малейшей не соблюдая осторожности, отчего и не удостоилась до сей поры звания статс-дамы Императрицы, кое над всеми прочими большое сообщает превосходство. Тем, кто ей льстит, не отказывает она в своем расположении, если же встретит человека, готового ее приступом взять с приятностью, таковой будет среди друзей ее на самом главном месте. Впрочем, как канцлера ни обхаживай, от всех щедрот никакого иного плода не будет, исключая следующего: 1) король в спокойствии сможет себя чувствовать; 2) прекратятся изъявления враждебности; 3) граф Бестужев воздержится на Его Величество клеветать Ее Императорскому Величеству. Более ничего он для сего Государя вне всякого сомнения не сделает, заставить же Государыню свою отношения порвать не в его силах.

Вице-канцлер граф Воронцов довольно имеет здравомыслия, проницательности и тщания и, когда о делах рассуждает, ошибается редко. На российском языке изъясняется он превосходно, на немецком же и французском прескверно. Слывет он порядочнейшим среди дворян русских, что еще похвала невеликая. Впрочем, вынужден я отдать ему должное, ибо никогда не пытался он меня обмануть и с самыми добрыми намерениями королю честно служил. Мягкостью своей, манерами вкрадчивыми, усердной преданностью Императрице и выбором супруги завоевал он почтение и полное доверие сей Государыни, и в таком был фаворе прежде опрометчивого своего вояжа, что мог бы канцлера свалить, если бы сей вояж на полгода хотя бы отсрочил. С той роковой поры влияние его, кажется, поубавилось. Гневается он редко, но когда случается сие, приходит в ярость, а под мнимым смирением таит честолюбие безмерное, каковое им владеет без остатка и возвыситься над всеми соотечественниками толкает. Невежествен он, подобно большинству русских. Потребен ему друг сведуищй, каковой направлял бы его советами. Так что без Неплюева весьма плохо ему приходится. Лучшей не найти здесь замены, нежели граф фон Финкенштейн, каковой своими обширными познаниями его просветить может. Заметит он без труда, что говорить надобно с Воронцовым откровенно или, по крайней мере, его в том уверять. Кроме графа Финкенштейна никто другой не сумел бы, пожалуй, наблюдать в поступках своих и поведении таковую середину, чтобы ни один из соперников не подумал дурного, у графа же сноровки для сего достанет. Впрочем, на честность и искренность вице-канцлера более рассчитывать стоит, нежели тех же достоинств ожидать от первого министра.