Тройное Дно - Леонид Могилев

Когда Кондачок с пучком обрезков проволоки и изоляторами отошел в сторону и стал готовить вязки, Зверев успокоился.

— У вас что тут — концлагерь? Почему охраны столько по ночам? А на трассе?

— Это не от побега. Это нас берегут. Блатные приходили. Хотели с Охотоведа деньги снять. Нам говорят: «Свобода, мужики. Идите кто куда хочет». А какая свобода? У нас все при деле. И крыша, и работа. Они не поверили, уехали. Потом приехали на четырех тачках. Только прежде милиция побывала, налоговая, еще какие-то чины. Остались удовлетворенными. И тогда вернулись блатные. Охотоведа заломали, в вагончик повели. Охрану разоружили.

— Так. Не части. Кто такой Охотовед? Фамилия?

— Начальник здешний. Он лично из «Соломинки» людей отбирал. Подсаживался, будто бомж, беседовал, потом на тесты водил.

— Какие тесты?

— Бег по стадиону. Пуляев там всех сделал. Потом его сюда забрали, котельную и сантехнику делать. Потом увезли.

— Куда увезли?

— Неизвестно. Туда машина частенько ходит. Но увозят немногих. Избранных. Пуляев им понравился.

— Так. Когда машина опять?

— У них расписание. По пятницам с утра. Куда-то по Мурманской дороге. К озеру.

— Хорошо. Разберемся. Пятница завтра. Излагай теперь про наезд.

— Ну, мы раньше только с мастером работали. Он, если что нужно, мотался в лагерь. То есть в поселок. Смотрим, идет назад, лица на нем нет. То есть не идет, а бежит. А за ним блатные. Только те идут уже спокойно. Наш подбежал, отдышался. Говорит: «Беда. Начальника заломали. Пошли спасать». Говорит, а сам на нас смотрит. Не верит.

Подошли эти, в куртках. У одного ствол. Не наш какой-то. Вроде люгера из кинофильма. Свободны, говорят, мужики, идите куда хотите. Ну, мы переглянулись. С трассы уже все подошли. Помолчали, ну, свободны так свободны. Идем в поселок. Как бы участвовать в акте провозглашения независимости. Пришли. Охотоведа уже вывели на плац. Бензин тащат. И тут Офицер, он самым крутым оказался, заломил руку у того, со стволом, выхватил пистолет этот смешной, стал команды отдавать. Мы бросились всем миром. Отобрали еще два ствола. Автомат ППШ с пустым диском, они его для острастки брали. И наган. Тот снаряжен по всем правилам. И стали блатных метелить. Жутко их били. Боюсь, кто не сдюжил потом. И кулаками били, и арматурой. Татарин наш живот пропорол какому-то качку. Потом уложили их в машины, вывели на трассу, там оставили.

— И дальше что?

— А дальше еще интересней. Понаехала опять милиция. Они как бы ждали другого результата. Причем понаехали прямо тут же. Удивлялись. Мы им сдали отобранные стволы. Написали заявление, протоколы, показания. И все.

— Что все?

— Пока никого. Но у нас есть оружие. Погребок тут в лесу бетонированный. В нем сейф. Там «Калашниковы». Рожки. Патронов ящик. Посты стоят.

— Однако ты, Ефимов, развоевался. Ну, объявляю благодарность в приказе. Собирай вещи. Только аккуратно. Завтра уходим отсюда.

— Как уходим?

— А вот так. Прямым и косвенным образом. Следующая стадия операции. По выходу на твоего друга и тезку Пашу.

— Я тут, Юрий Иванович, денег подзаработал. И немалых.

— Это сколько же?

— Миллионов шесть.

— Паша, ты с ума сошел? Ты же на оперативной работе. Где твои деньги?

— На книжке.

— А книжка где?

— При мне.

— Так какие проблемы?

— Еще подкоплю — и сниму комнату до весны.

— Паша, кончай эту пропаганду здорового образа жизни. Будут тебе деньги, будет и свисток. Вот смотри! — И Зверев, раскрыв дипломат, сунул Ефимову пухлый конверт.

— Так это опять черный нал… Я работать хочу. Зарплату получать.

— А вот чтобы ты, Паша, получал зарплату, мы и работаем сейчас.

— Мы же против этой конторы работаем. Ты ее разоришь — и конец профилакторию.

— Именно что профилакторию. Побеги-то были отсюда?

— Куда бежать, Юрий Иванович?

— Вот ты и будешь первым. Завтра, в это же время, буду здесь с машиной. И уходим.

— Так я могу и сейчас уйти.

— Сейчас рано. Оперативная обстановка не позволяет. Потом напишешь подробный отчет.

— Так я мертвому Звереву буду писать или мертвому Вакулину?

— А откуда ты узнал?

— А по радио говорили. Найден труп следователя…

— В это можешь поверить. При мне пристрелили. Нет его больше. А я буду всегда и вечно. В кабинет вернусь и преступников покараю. Я так думаю.

— Я вас боюсь, Юрий Иванович. Оставили бы вы меня.

— А я один не справлюсь. И Пуляева не вернуть.

— А вы думаете, ему там плохо?

— Где?

— Да если б я знал.

— Вот то-то и оно. Люди у тебя здесь в начальниках, судя по всему, достойные. Но среди них убийцы. Кролика с Бабеттой помнишь?

— Туда им и дорога.

— Есть закон, Паша.

— Закон что дышло.

— Вот что! — вскипел вдруг Зверев. — Ты мне брось тут демагогию разводить. Завтра чтоб был с вещами на этом месте. Все. Я пошел.

Он шел пешком к Жихарево по грязной дороге и страшно ругался. Он был в полном недоумении. Может быть, следовало и самому выбросить документы да наняться в электромонтеры к Охотоведу?

В гостинице он допил джин, принес из буфета гору теплых котлет, съел их, запивая растворимым кофе, включил телевизор, пощелкал каналами, пришел в тихое бешенство, выключил этого говорящего друга человека, лег на живот и уснул. Проснулся около полуночи, напился лимонада и стал думать.

Он бы оставил Ефимова в полюбившемся тому месте, Бог с ним. Но без партнера, без второго номера, двигаться дальше было полным безумием. Нужно было завтра вывезти этого пролетария с объекта. Потом отпустить Витька. Нужна другая машина, для того, чтобы отслеживать челночный рейс Охотоведа. Никакой другой машины у него не было. Поэтому рано утром он смотался к Приладож-скому, где приметил возле автобусной остановки четыре «жигуля» в очереди на извоз. Видно безработица одолела мужиков. Он снял машину на полдня и на ней вернулся в Жихарево. Дал аванс бывшему фермеру и попросил того поставить машину за поселком, возле заправки.

Ефимов не подвел. Зверев опасался, что тот скажется больным и не выйдет из домика. Но тот был на месте, с какой-то кошелкой, с рюкзачком, какие любят носить на тусовки молодые поклонники пепси.

— Ну, попрощался с товарищами?

— Разрешаешь? А я думал — конспирация.

— Ну, Кондачку-то скажи, что ненадолго. Туда и обратно. Чтоб мастер не волновался. А то прогрессивки лишит.

— Шутите, гражданин начальник. Кондачина! Васька! Я скоро. Тебе в Жихареве надо чего?

Тот помотал головой.

— Ишь. Ничего ему не надо, — злобствовал Зверев. — Полное обеспечение. А как насчет баб?

— А этого не хочется. Я работе отдаюсь.

— Прыгай в кабину, деятель.

В Жихареве, щедро расплатившись с Витьком, Зверев отпустил его. Уныло шел Ефимов к другому транспортному средству. Невесел был и Зверев.

— Куда, начальник?

Зверев посмотрел на часы.

— Так говоришь, скоро поедут, Паша?

— Как обычно. У них график.

…Осталась позади Кобона. Чем дальше удалялись они от поселка номер пять и тем более — от Петербурга, тем все крепче Пуляев утверждался в мысли, что шоссе это, этот кузов грузовика — и есть тот путь, который искал его прямой и непосредственный начальник Зверев, с которым Бог знает что происходило теперь, но который не был убит. В это Пуляев верить отказывался совершенно и бесповоротно. Иначе путь этот, вдоль берега Ладожского озера, становился для него, легкомысленного баловня судьбы и правоохранительных органов, путем в никуда. Он не испытывал иллюзий. Без Зверева ему отсюда не выбраться. Несуразные и никчемные обитатели трущоб отпали, отсеялись, остались там, на торфоразработках, в «гостиницах», хрипят сейчас, отыскивая воздух ставшими вдруг твердыми губами, на заводском стадиончике, «плавят пули» перед каким-нибудь охотоведом, затягивают гайки и таскают мусор с чердаков. Пуляев не такой, он особенный, на него возлагаются какие-то надежды и чаяния. И каким-то образом это связано с убиенными артистами, а иначе зачем Зверев выдумал все это, зачем возился с ним, зачем внедрял в трущобу. Ведь у него полно осведомителей и оперов на подхвате. Значит, ему нужен был действительно совершенно свежий и надежный человек. Он ведь мог и «ноги сделать», и никто бы его не нашел нигде и никогда. Плохо быть умным в обстоятельствах, не предназначенных для ума. Точнее — плохо, когда в этих обстоятельствах кто-то про ум этот догадывается. Зверев на государственной службе. Ему положено быть психологом и хозяином судеб. А кому служит Охотовед? И кому служат хозяева Охотоведа?

Унылые эти мысли не позволяли Пуляеву вертеть головой и разглядывать блистательные пейзажи вдоль Мурманской дороги.

— Красиво? — спросил попутчик, сидевший слева от Офицера.

— Чего ж тут красивого, — окрысился Пуляев, — елки, сосны, чайки проскакивают. Мне бы в город. На Лиговку.