Шайтан Иван 6 - Эдуард Тен

— Велибин резко выпрямился в кресле, в его глазах мелькнул слабый, жадный огонек надежды. — Это… это правда, полковник?

— Так точно, ваше превосходительство, — кивнул Барович, сохраняя безупречную выправку. — Однако… — Он намеренно замедлил речь, — … на будущее, настоятельно рекомендую вам весьма осторожное обращение с графом Ивановым-Васильевым. — Барович понизил голос до доверительного шепота: — С тех самых пор, как граф спас жизнь цесаревичу, их связывает весьма… тесная дружба. — Он выдержал многозначительную паузу, давая словам проникнуть в сознание судьи. — Теперь, ваше превосходительство, могу ли я получить все, без остатка, документы по этому, слава Богу, закрытому делу?

— Д-да… конечно, — пробормотал Велибин, внезапно ощутив всю глубину усталости и потрясения. Он беспомощно махнул рукой в сторону двери. — Я… я распоряжусь сию минуту.

* * *

Утром ко мне пожаловал полковник Лукьянов, бодрый, словно заряженный пружиной.

— Доброго утра, Пётр Алексеевич! — отрапортовал он, сверкая безупречной улыбкой.

— Может ли быть добрым утро, — проворчал я, — если его началом служит визит полковника жандармов? Вестник, как правило, недобрый.

— Ну, полноте хмуриться! — Лукьянов махнул рукой, его веселье казалось непробиваемым. — Мне приказано к полудню явиться к его высокопревосходительству. А вас… вас почтительно приглашают.

— Приглашают? — я приподнял бровь. — Могу ли я отказаться?

— Увы, Пётр Алексеевич, — полковник развел руками в красноречивом жесте, — к сожалению нет.

— Значит, в добровольно принудительном порядке, — сокрушенно вздохнул я.

— Добровольно принудительном! — Лукьянов рассмеялся звонко. — Чудесно сказано! Обязательно запомню сию формулировку, Пётр Алексеевич.

Ровно в полдень мы переступили порог кабинета. За столом восседал сам Бенкендорф, рядом — Дубельт с привычно сосредоточенным видом. И — к моему величайшему изумлению — цесаревич Александр Николаевич, непринужденно откинувшись в кресле.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! Здравия желаю, господа! — отчеканил я, делая положенное по чину приветствие.

— Здравствуйте, господа, — сухо отозвался Бенкендорф, едва кивнув. — Не будем попусту тратить время, приступим. Его Императорское Величество изволил усомниться в целесообразности формирования дополнительного отряда охраны. Находит нынешние меры достаточными.

Взгляд шефа жандармов, тяжелый и оценивающий, медленно скользнул по каждому из нас. — Ваше мнение?

Воцарилась гробовая тишина. Все присутствующие, словно сговорившись, устремили взоры на меня. Даже цесаревич смотрел с любопытством, чуть склонив голову.

— В таком случае, господа, — начал я с невозмутимым видом, — для всех верноподданных Его Императорского Величества полагаю руководствоваться двумя непреложными пунктами. — Я выдержал паузу. — Пункт первый: Император всегда прав. Пункт второй: — голос мой зазвучал чуть громче, — если возникли сомнения, надлежит вновь обратиться к пункту первому.

Я сидел, сохраняя вид глубокомысленной серьезности, наблюдая, как мои слова медленно доходят до сознания собравшихся. Первым не выдержал цесаревич. Он сначала лишь задрожал, пытаясь подавить смех, губы его искривились, но через мгновение громкий, искренний хохот вырвался наружу; он даже отмахнулся рукой, словно отгоняя комара. Дубельт фыркнул, прикрыв рот кулаком, Лукьянов сдержанно хихикнул. Лишь Бенкендорф оставался непоколебим. Он слегка поморщился, будто почувствовал неприятный запах.

— Граф Иванов-Васильев, — произнес он с ледяной вежливостью, — ваши шутки… они, как всегда, неуместно остроумны.

— От чего же, Александр Христофорович? — возразил цесаревич, всё ещё не сдерживая усмешки. — По-моему, ничего крамольного. Лишь ясное руководство к действию для верноподданных.

— Это не шутка, Ваше Императорское Высочество, — ответил я с подчеркнутой серьезностью. — Если Государь Император усомнился в пользе сего начинания, то, с вашего позволения, осмелюсь откланяться и отбыть к месту службы. Как метко заметил Александр Христофорович, время попусту тратить не следует.

— Погодите, Пётр Алексеевич, — вмешался цесаревич, его улыбка сменилась деловитостью. — Александр Христофорович, я и Леонтий Васильевич полагаем создание отряда ближней охраны для первых лиц Империи настоятельной необходимостью. Особенно в моменты их передвижений. Охраны не просто присутствующей, а высокопрофессиональной и действенной. — Он посмотрел на Бенкендорфа, затем на меня. — Ваши наработки, граф, изучены. И действия вашего отряда ССО — лучшее доказательство верности ваших идей.

Я нахмурился:

— Его Императорское Величество изначально благосклонно отнесся к планам. Позвольте спросить, кто же посеял семена сомнения в монаршей душе?

— Князь Остерман, — четко произнес цесаревич Александр. — Начальник жандармского отделения дворцовой охраны.

В кабинете повисла напряженная тишина. Бенкендорф медленно повернулся к наследнику, его взгляд стал ледяным:

— Сие… утверждение, Ваше Императорское Высочество, соответствует действительности? — Голос шефа жандармов звучал тихо, но каждый слог отдавался тяжестью.

— Совершенно точно, — подтвердил цесаревич, спокойно выдерживая взгляд. — Разговор сей происходил в моем присутствии.

Бенкендорф перевел холодные, как сталь, глаза на Дубельта:

— Леонтий Васильевич… вам не, кажется, что князь Остерман не в меру обрел свободу в изложении своих суждений пред Его Императорским Величеством?

Ответом был лишь красноречивый, сдержанный кивок Дубельта. Его рука уже тянулась к кожаной тетради; перо скрипнуло, оставляя на странице лаконичную, но многозначительную пометку.

— Пётр Алексеевич, — обратился ко мне цесаревич, внезапно став серьезным, — я хочу попросить вас устроить для Государя… представление. Подобное тому, что вы столь впечатляюще продемонстрировали нам в прошлый раз.

Я чуть не поперхнулся воздухом. В кабинете воцарилось ошеломленное молчание. Дубельт и Бенкендорф уставились на наследника престола с таким выражением, будто он внезапно заговорил на китайском. Лукьянов просто выпучил глаза, явно отказываясь верить собственным ушам.

— Успокойтесь, господа, — поспешил добавить Александр, видя реакцию, — я не прошу шумного балагана с фейерверками. Всё должно быть тихо, пристойно… но наглядно.

— Ваше Императорское Высочество! — возмущенно воскликнул Бенкендорф, поднимаясь с кресла. — Я категорически отказываюсь участвовать в подобной… авантюре!

— Александр Христофорович, всю ответственность за происходящее я беру на себя, — твердо произнёс цесаревич. — Я верю в графа и его умение… убедительно доказать свою точку зрения. Разумеется, — подчеркнул он, — без эксцессов и особенно без жертв. Заодно это будет отличной проверкой бдительности и действенности нынешней дворцовой охраны.

— Может быть, всё-таки… предупредить Его Величество? — осторожно встрял Дубельт, ища компромисс.

— Знают трое — знает и свинья, — невольно вырвалось у меня, пока я обдумывал масштаб безумия.

Фраза, произнесенная скорее для себя, повисла в гробовой тишине. Все услышали.

— Граф… — Бенкендорф медленно повернулся ко мне, его голос был подобен скрежету льда. — Как следует понимать это выражение?

— Тысячу извинений, Ваше Высокопревосходительство, — я смущенно отвел взгляд, — это… армейское просторечие.