Война в Зазеркалье - Джон Ле Карре

– Между прочим, наш Эвери произвел большое впечатление и на Смайли. Нужно проследить, чтобы они его у нас не увели.

Когда поезд прибыл в Калькштадт, Лейсер дождался, пока остальные прибывшие пассажиры покинули платформу. На проверке билетов стоял пожилой дежурный. С виду он казался человеком добродушным.

– Я разыскиваю знакомого, – обратился к нему Лейсер. – Его фамилия Фритцше.

Дежурный наморщил лоб.

– Фритцше?

– Да.

– А имя?

– Не знаю.

– Тогда хотя бы сколько ему лет? Какого он возраста?

– Примерно сорок, – сказал Лейсер наугад.

– Фритцше, и он работал на нашей станции?

– Да. Он еще жил в небольшом домике у реки. Старый холостяк.

– У него был собственный дом? А работал на железной дороге?

– Да.

Дежурный покачал головой.

– Никогда о таком не слышал. – Он пристально всмотрелся в Лейсера. – Вы уверены?

– Так он мне сказал. – Лейсер сделал вид, что припоминает подробности. – Он в последний раз прислал мне письмо в ноябре… Еще жаловался, что фопо закрыли станцию.

– Вы ненормальный, – сказал дежурный. – Ступайте своей дорогой. Доброй ночи.

– Доброй ночи, – отозвался Лейсер.

Уходя, он спиной чувствовал, как мужчина провожает его тяжелым взглядом.

На главной улице города нашлась гостиница под названием «Старый колокол». Лейсер подождал у стойки в вестибюле, но никто не вышел. Тогда он открыл служебную дверь и вошел в большую комнату, дальний угол которой был погружен почти в полный мрак. За столом перед старым граммофоном сидела девушка. Она наклонилась вперед, спрятав лицо в ладонях, и слушала музыку. Единственная голая лампочка горела у нее над головой. Когда пластинка закончилась, она переставила иглу в начало, даже не поднимая глаз.

– Мне нужен номер, – сказал Лейсер. – Я только что приехал из Лангдорна.

По всей комнате стояли чучела птиц – цапель, фазанов и зимородка.

– Мне нужен номер, – повторил он.

Музыка была танцевальная, но уже очень старая.

– Обратитесь в службу регистрации.

– Но там никого нет.

– У них все равно не найдется для вас номера. Им не разрешают селить таких, как вы. Рядом с церковью есть общежитие. Вам лучше остановиться там.

– А где эта церковь?

С преувеличенно громким вздохом она остановила пластинку, но Лейсер понял: она довольна, что есть с кем поговорить.

– Ее разбомбили, – объяснила она. – Но мы все равно говорим о ней так, словно она осталась на прежнем месте. Хотя уцелела только колокольня.

Лейсер помолчал.

– Но ведь у вас наверняка есть номера здесь, верно? Гостиница большая. – Он поставил рюкзак в угол и сел за стол рядом с ней. Провел рукой по своим густым, но сейчас немного иссохшим волосам.

– У вас усталый вид, – заметила девушка.

Внизу на его синих брюках еще с самой границы присохла грязь.

– Я провел весь день в дороге. Устанешь тут.

Она поднялась из-за стола с неторопливым чувством собственного достоинства и пошла в другой, темный угол комнаты, откуда деревянная лестница вела наверх, где тоже горел свет. Девушка окликнула кого-то, но никто не отозвался.

– Хотите «штайнхегер»? – спросила она из полумрака.

– Да.

Она вернулась с бутылкой и стаканом. На ней был плащ – тяжелый, коричневый, военного покроя, с погончиками и накладными плечами.

– Откуда вы? – спросила она.

– Из Магдебурга. Но еду на север. Нашел работу в Ростоке. – Сколько еще раз ему предстоит повторять это? – А в этом общежитии… В нем можно получить отдельную комнату на одного?

– Да, если захотите.

Света было так мало, что он не сразу сумел как следует разглядеть ее. Но постепенно она из тени превратилась в живого человека. Ей было лет восемнадцать – высокая и широкая в кости, хорошенькое личико, которое портила только плохая кожа. Того же возраста, что и мальчишка-солдат. Даже, быть может, чуть старше.

– А вы здесь кто? – спросил он.

Она промолчала.

– В смысле чем здесь занимаетесь?

Она взяла его стакан и отхлебнула джина, настороженно глядя на него поверх края стекла, как это делают красавицы в кино. Потом медленно поставила стакан на стол, не сводя глаз с Лейсера, и неожиданно прикоснулась сбоку к его волосам. Ей, видимо, казалось, что ее жесты имеют для него какой-то смысл. Но Лейсер лишь спросил:

– И давно вы здесь?

– Два года.

– И что же вы делаете?

– Сделаю все, что вы захотите, – ответила она совершенно серьезно.

– У вас бывает много работы?

– Ни черта. Здесь никого не бывает.

– А молодые парни?

– Очень редко.

– Солдаты?

Она ответила не сразу:

– Иногда солдаты. А вам известно, что задавать такие вопросы запрещено?

Лейсер отпил еще «штайнхегера» прямо из горлышка бутылки.

Она взяла его стакан и принялась вертеть в руке.

– Что творится в этом городе? – спросил он. – Я хотел приехать сюда шесть недель назад, но меня не пустили. Сказали, что Калькштадт, Лангдорн и Волькен – все закрыты. Что тогда здесь происходило?

Она кончиками пальцев стала ласкать его руку.

– Что здесь происходило? – повторил он вопрос.

– Никто ничего не закрывал.

– Да ладно врать-то, – рассмеялся Лейсер. – Они меня и близко сюда не подпустили, говорю же вам! Патрули на всех дорогах сюда и в сторону Волькена. – А сам думал: двадцать минут девятого, всего два часа до первого сеанса связи.

– Ничего не было закрыто, – возразила она и внезапно с любопытством спросила: – Значит, вы приехали с запада? Долго шли по дороге. Примерно такого, как вы, сейчас разыскивают.

Лейсер поднялся.

– Мне лучше пойти в то общежитие. – Он положил на стол деньги.

Девушка прошептала:

– У меня есть своя комната. В новом жилом доме позади Фриденсплатц. Там живут рабочие. Им на все плевать. Я делаю, что хочу.

Лейсер помотал головой и, взяв свой багаж, направился к двери. Она по-прежнему смотрела на него, и он знал: она его подозревает.

– До свидания, – сказал он.

– Я никому ничего не скажу. Возьми меня с собой.

– Я заказал «штайнхегер», – пробормотал Лейсер. – Мы с тобой ни о чем не разговаривали. Ты все время слушала музыку.

В этот момент им обоим стало страшно.

– Да, я слушала музыку, – повторила за ним девушка. – Все время.

– И эти города не закрывали, ты уверена? Лангдорн, Волькен, Калькштадт. Шесть недель назад?

– Зачем кому-то могло понадобиться их закрывать?

– Даже железнодорожную станцию?

– Про станцию я ничего не знаю, – ответила она, а потом заговорила очень быстро: – Но район действительно закрывали на три дня в ноябре. Никто не знает почему. И приезжали русские военные. Человек пятьдесят. Их расквартировали в городе. Примерно в середине ноября.

– Пятьдесят? А какая-нибудь техника?

– Только грузовики. По слухам, к северу отсюда проходили учения. Останься у меня на эту ночь! Или разреши пойти с тобой. Я пойду куда угодно.

– Какого цвета у них были погоны?

– Не помню.

– Откуда их прислали?

– Это были новобранцы. Некоторые из самого Ленинграда. Двое братьев.

– А куда они отправились потом?

– На север. Послушай, никто ничего не узнает. Я не из болтливых. И я тебе позволю все, что захочешь.

– В сторону Ростока?

– Да, они сказали, что едут в Росток. Но нам запретили об этом рассказывать. Люди из партийного комитета специально обходили все дома.

Лейсер кивнул. Его прошиб пот.

– До свидания, – сказал он еще раз.

– А если завтра? Завтра вечером? Я сделаю все очень хорошо. Что только пожелаешь.

– Возможно. Никому ничего не говори, поняла?

Она закивала в ответ.

– Не скажу. Мне нет ни до чего дела. Спроси, как найти Хоххауз позади Фриденсплатц. Квартира номер девятнадцать. Приходи в любое время. Я открою дверь. Только звони два раза. Тогда соседи будут знать, что это ко мне. Денег не надо. Будь только очень осторожен. Кругом рыщет полиция. Под Вильмсдорфом убили молодого пограничника.

Он легко нашел рыночную площадь, потому что к ней, казалось, сходились все улицы города. Отсюда было легче искать колокольню церкви и общежитие. В темноте он различал фигуры поспешно проходивших мимо людей. На многих было нечто похожее на мундиры и военные фуражки, оставшиеся, видимо, еще со времен войны. Иногда в свете тусклых уличных фонарей ему удавалось мельком разглядеть лица, и он искал в их замкнутых безрадостных чертах нечто, что мог бы возненавидеть. Он даже пытался мысленно подстегивать себя: ты должен ненавидеть, например, вот этого – он как раз подходит по возрасту. Но и эти мысли не пробуждали в нем ожидаемых эмоций. Вероятно, в другом городе, в ином месте он найдет тех, кого сумеет возненавидеть. Здесь почему-то не получалось. Эти были либо старыми, либо вообще никакими. Бедными и одинокими, как он сам. Он вдруг без всякой причины вспомнил вышку на границе, свою мастерскую после одиннадцати вечера, момент, когда он заколол пограничника, совсем еще юного. Даже моложе, чем Эвери.