Совок 2 - Вадим Агарев

лице начало меняться на выражение робкого счастья. Но через секунду оно сменилось гримасой, похожей почти на ужас. По вовиному лицу выходило, что сзади ко мне подкрался закопанный на лесной поляне Нигматуллин.

— Корнев, мерзавец! А ну стой! — раздался из-за спины знакомый, но такой недобрый женский голос…

Глава 22

— Скотина ты, Корнеев! — с блаженной отрешенностью на лице, удовлетворенно потянулась рядом некогда злобная и опасная самка. Еще совсем недавно злобная. Но по-прежнему все еще опасная.

Это теперь она выглядела довольной и даже насытившейся. Однако всего лишь какой-то час тому, увидев всполох ужаса на лице потомка Чингисхана, я, быстро обернулся и сам едва не обоссался. От неожиданности. Испугался я непреодолимой яростной ненависти, которая шаровой молнией летела в меня, испепеляя пространство. От входа в РОВД на нас с Вовой с неотвратимой стремительностью носорога надвигалась Эльвира Юрьевна Клюйко. Советник юстиции перла, не разбирая дороги и не обращая внимания на попадающихся на ее пути служителей внутренних органов. Те прыскали в стороны, как помоечные голуби из-под неведомо откуда выскочившей дикой кошки в прокурорском облачении.

— Бл#, да ну её на х#й! — побелевшими губами обреченно прошептал Нагаев, — Ведь знал же, что она не отстанет! — его плечи безвольно поникли, — Она мне на последнем допросе слово дала, что закроет, — в который уже раз пожаловался мне друг на это недоброе обещание Клюйко. Но к его чести, прочь бежать Нагаев не кинулся.

Причины появления в этом месте и в это время старшего следователя по особо важным делам областной прокуратуры, мне были неизвестны. Но вряд ли это как-то соотносилось с моим здесь присутствием. Значит, это случайность. Тем не менее, случайность эта, обернувшись публичным скандалом, уже через несколько секунд станет роковой. Для меня роковой. И, наверное, для Вовы тоже. Ему достанется прицепом. Эта баба, абсолютно точно, слетела с катушек и в данный момент себя не контролирует. И причиной ее безудержной ярости, приходится признать, скорее всего, являюсь я. Не Вова же! Его крови она напилась вдоволь еще во время многочисленных допросов и очных ставок с джигитами и с их предводителем Ягутяном.

Я ничуть не сомневался, что немногим позже, когда бешенная тетка придет в себя, она, чтобы не выглядеть на всю правоохранительную область взбаламошной дурой, найдет оправдание своей бабьей ярости. Причем такое, которое всех устроит. Но лично мне такое оправдание ничего хорошего не сулит. Она, просто, к уже имеющемуся, накопает на меня еще чуток дерьма и вполне обоснованно закроет меня в чулан. Поводов для этого надзирающему органу я надавал предостаточно. И это тоже надо признать со всей объективной определенностью. Уж чего-чего, а погарцевал-то я от души и тут ничего не попишешь…

Взбесившуюся Эльвиру надо было срочно чем-то отвлекать. В данном конкретном случае, самым лучшим выходом был бы удар по её голове резиновым молотком рихтовщика. Но молотка сейчас при мне не было. Ни резинового, ни обыкновенного. Стало быть, опять надо импровизировать. И я шагнул навстречу сумасшедшему локомотиву.

Обхватив покрепче стремительно налетевшую на меня женщину, я немного опрокинул ее назад. Воспользовавшись ее секундным замешательством, впился поцелуем в что-то мне орущий и злобно перекошенный рот. Через мгновение прокурорская самка начала дико рваться из моих рук, но я вжал ее в себя изо всех сил, со страхом думая только об одном. Не обглодала бы она мне губы в приступе ярости и не откусила бы язык. Не обглодала и не откусила. И не от доброты, я думаю, а от бескрайней растерянности, и от абсурдности происходящего.

— Намёки излишни, душа моя! Люблю тебя больше жизни! Готова ли ты стать матерью?

Все три фразы я выдал очень быстро, в упор глядя в глаза, рвущейся из моих рук на свободу особо важной следачки. Правую ногу я на всякий случай подсогнул в колене, чтобы ею максимально защитить свои яйца от ударного на них посягательства со стороны областной прокуратуры.

После озвученного мной вопроса, попытки вырваться существенно ослабли. Выпученные глаза Эльвиры Юрьевны свидетельствовали, как я полагаю, не о её раздумьи над моим предложением, а о её крайнем изумлении. Пускать на самотек положительную динамику предотвращения катастрофы мне не хотелось, и я опять приник к губам безумной прокурорской тетки.

Клюйко еще больше обмякла и быть покусанным я уже почти не боялся. Меня беспокоило другое. Целуя областную прокуратуру в лице Эльвиры Клюйко, все же бдительности я не утратил и, кося глазами по сторонам, наблюдал, как милицейские, не исключая и Нагаева, изображают мороженных судаков. Надо было уже побыстрее завершать этот эпатажный экспромт и валить отсюда куда подальше. Желательно вместе с Эльвирой Юрьевной. Оставить ее здесь, растерянную после произошедшего, да еще в обществе охеревших милицейских зрителей, будет для меня чревато. И чревато уже не посадкой в чулан, а вульгарным и беспощадным мордобоем в самое ближайшее же время. А еще у нее в сейфе лежит ее табельный ПМ, который ей положен для постоянной носки. Так что надо ее срочно куда-то уводить, покамест она еще в прострации.

— Пойдем отсюда, душа моя! — приобнял я за талию зависшую прокурорскую и повел ее прочь от РОВД. Офигевшая следачка покорно подчинилась, не воспротивившись ни тому, что приобнял, ни заданному мной направлению.

Первый же легковой автомобиль послушно прижался к бордюру, когда я жестом указал ему остановиться. Ментовской мундир, вкупе с прокурорским, сработал безупречно. Скомандовав водителю ехать по моему адресу, я взял за руку мадам Клюйко. Мне надо было контролировать ее поведение хотя-бы еще минут двадцать. Не дай бог, если она придет в себя на буйной ноте.

— Куда мы едем? — с усталой раздраженностью поинтересовалась Эльвира, когда мы уже проехали пару кварталов.

— Не волнуйся, душа моя, тут совсем рядом! — постарался успокоить я свою спутницу, — Я знаю, ты ведь кофе любишь? — повел я общение в сторону от заданного вопроса.

Эльвира в ответ лишь промолчала и отвернулась к боковому стеклу. Но руку не отняла. Протянув удивленному водиле трояк, я помог выбраться из машины даме. В лифте мы тоже ехали молча. Также безмолвно вошли и в квартиру. Слов и дальше почти не было.

И вот они, эти самые первые благодарные слова после, как мне казалось, душевного и примиряющего соития. Я попытался вспомнить что-то похожее за обе жизни, но так и не смог. Впервые, после вполне себе качественного проявления мной интимной благожелательности по отношению к женщине, меня оценили таким сомнительным эпитетом. При этом, не сообщив мне обо мне ничего такого, чего бы