На ратных дорогах - Василий Абрамов

— Об этом вы должны были доложить мне до одиннадцатого февраля.

Да ведь мы тогда только прибыли сюда, — резонно возразил Сергацков…

Весна окончательно вступила в свои права. Земля раскисла. В низких местах стояла непролазная грязь. Машины и повозки безнадежно застряли. Грузы от станицы Шапсугинской на передовую, на расстояние 6–8 километров, доставлялись вьючным транспортом, а чаще всего солдатами вручную.

Войска испытывали перебои с питанием, не хватало фуража для лошадей. Коноводы кормили их молодыми ветками дубняка. Мы с Буинцевым не могли равнодушно смотреть на страдания своих скакунов и порой давали им по сухарю или ломтику хлеба, урывая от своего рациона.

День 9 марта чуть не окончился для нас с Буинцевым трагически. Мы пили в землянке чай, когда вбежал его ординарец Васильчиков:

— Не случилось бы худа. Что-то долго над нашей землянкой висит «рама».

Мы вышли. День выдался солнечный, погожий. Самолет «фокке-вульф» отчетливо виден на фоне ясного неба. Действительно, он описывает круги прямо над нами.

— Ну и что особенного, обычная история, — отмахнулся Буинцев и хотел было возвращаться в землянку.

— Вернись, Ларион Иванович! — крикнул я. Затем повернулся к ординарцам: — Кузовов и Васильчиков, берите рюкзаки и скорей под откос!

Едва мы отбежали, как недалеко от землянки упал снаряд, второй, потом прилетели сразу несколько До нас донесся запах гари. Когда дым и пыль рассеялись, мы заметили, что землянка наша завалена, один снаряд угодил точно в нее.

— Не иначе, у тебя, Василий Леонтьевич, обостренный инстинкт, — Буинцев пытался шутить, но лицо его было бледно.

— Причем тут инстинкт, просто не признаю ненужной лихости, бравады. — Я сердился на друга. — Раз «рама» долго висит, значит, летчик что-то заметил, А дальше рассуждай за него логически: он должен понять, что в землянке живут офицеры, поэтому либо вызовет бомбардировщиков, либо станет корректировать стрельбу артиллерии. Я допускаю риск оправданный, если нужно, например, в критическую минуту повести в атаку цепь. Но не могу оправдать тех, кто отмахивается от опасности, рассчитывая: авось пронесет.

— Ну виноват, исправлюсь. — Буинцев обнял меня за талию и мы пошли посмотреть, что осталось от нашего жилища…

В середине марта меня отозвали в штаб Северо-Кавказского фронта. Мы тепло попрощались с Василием Фаддеевичем Сергацковым. А Ларион Иванович Буинцев провожал меня чуть ли не до Шапсугинской.

На Курской дуге

Я сижу у начальника отдела кадров фронта полковника Кузина. Во время двух предыдущих вызовов он предлагал мне должность начальника оперативного отдела штаба фронта. Я отказывался, очень хотелось остаться в войсках.

На этот раз Кузин встретил меня сочувствующей улыбкой:

— Кажется, не миновать вам штабной работы. Командующий прочит вас в свои помощники по формированию.

— Это окончательное его решение? Могу я с ним поговорить?

— Командующий в отъезде, но скоро возвратится. Торопитесь повидать его, пока не подписан приказ…

На приеме у командующего я откровенно заявил, что хотел бы еще покомандовать соединением.

— Ну что ж, если так, поедете командиром вновь формируемого двадцать первого корпуса, — согласился генерал.

Управление корпуса располагалось в Белореченской. Зайдя в комендатуру станицы, чтобы справиться о месторасположении штаба, в кабинете коменданта я застал развалившегося на кушетке немецкого офицера. Лениво потягиваясь, он поднялся и на чистейшем русском языке спросил:

— Чем могу служить, товарищ полковник?

— А вы разве не немец? — удивился я.

— Какой «немец»? — обидчиво отозвался офицер. — Я военный комендант Белореченской.

— Тогда к чему этот маскарад?

— Гимнастерка у меня поистрепалась. Неудобно представителю власти ходить кое-как. А этот китель новый.

— Эх вы, «представитель власти». У всех советских людей форма врага вызывает ярость, а вы же напяливаете ее на себя.

— А кто вы такой, что делаете мне замечание?

— Я командир двадцать первого корпуса, начальник Белореченского гарнизона. И не только делаю замечание, а отстраняю вас от должности коменданта.

Куда только девался апломб офицера, его наигранная независимость!

— Товарищ полковник, простите пожалуйста. Больше этого не будет.

Мне никогда не были симпатичны такие любители «новых кителей». Этот же просто вызывал отвращение. Ничего не ответив, я вышел из комнаты…

В отличие от коменданта работники штаба корпуса произвели на меня хорошее впечатление. Почти все из них прошли хорошую боевую школу, участвуя в героической обороне Туапсе, в наступательных операциях января — марта 1943 года.

Мой заместитель — полковник Строило. На вид ему лет сорок пять. Носит очки, но постоянно прищуривается. У него академическое образование и большой опыт работы. В корпус пришел с должности заместителя начальника штаба Черноморской группы.

Полковник Чичин — начальник штаба. С виду тщедушен. Но еще в Краснодаре я слышал о нем, бывшем начальнике оперативного отдела штаба армии, как о чрезвычайно энергичном работнике, правда, несколько резковатом.

Начальник политотдела корпуса полковник Козлов был кадровым политработником. Представляя мне своих помощников, Павел Иванович особенно тепло отозвался о подполковнике Гуревиче. Действительно, заместитель начальника политотдела оказался серьезным, принципиальным, опытным партийным руководителем. Это и не удивительно, ведь он был призван в армию с должности первого секретаря Одесского горкома партии, являлся одним из организаторов обороны Одессы.

Понравился мне и заместитель по тылу двадцатисемилетний майор Левченко. Вначале несколько беспокоила его молодость. Но очень скоро я понял, что майор свои обязанности знает хорошо, о снабжении толкует с легкостью человека, имеющего за плечами большой опыт. Впоследствии он действительно оказался способным работником.

Позже прибыли командующий артиллерией корпуса полковник Дзевульский, опытный, боевой артиллерист, и начальник оперативного отдела подполковник Борисенко.

47-я армия отправилась в район города Россошь, Воронежской области. Эшелон за эшелоном уходили на север.

Двигались с остановками. Вражеская авиация бомбила железнодорожные узлы. В Армавире наш состав чуть не попал под удар. Хорошо, машинист попятил его километров на пять-шесть назад. Мы видели, как волна за волной заходили на город бомбардировщики врага.

На новом месте штаб обосновался возле села Поддубное, соединения разместились в окружающих лесах.