Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович

– На Донце будут поставлены два земляных редута, с расчетом, что селения рядом с ними городами в будущем станут. Один на Оленьих горах, где к нашим землям подступили донские слободы. Слишком ушлые казаки, ставят свои крепости, где только могут. Фортецию эту решил я назвать Лисичанском. Там и «горючий камень» с железной рудой в избытке имеется, есть куда поселенцев направлять.

А второй редут поставим на полпути от Святогорской Лавры до Лисичанска. Там северские беглецы проживают со времен царя Михаила Федоровича – бывшие казаки да крестьяне, что от крепостничества ушли. А потому фортецию Северском назовем, место для города очень удобное. Там и от татар надежная защита будет, если прорвутся, и от…

Юрий не договорил, и так понятно кто с севера прийти может. Только к приказным людям московским там плохо отнесутся, до крови дойти может. Вооружать население нужно – без его поддержки власть не только не удержать, всем погибель придет.

– Потом кругаля дал почти до Бахмута – дюжина селений всего, но маленькие, во всех чуть больше тысячи душ. Одни беглые живут – бояться татарского набега. Так что выбор у них был невелик, крест мне целовали. Вот и вся моя экспедиция. А от Бахмута по Кривому Торцу в Галич вернулся – там бывшие невольники да поселенцы зимовать собираются, и тоже немного, едва та же тысяча вышла в трех больших слободах. Хотя подсчет делали с тщанием, старост опрашивали.

Юрий остановился и внимательно посмотрел на боярина Григория Зерно, которого уже давно Смальцем никто не называл – суровый оказался воевода, крепко взыскивал за недостатки.

– На двух Торцах что объехал, на одном три, на другом четыре слободы – валами обнесли, успели, потому от набега отбились. Там народа едва на две тысячи, но освобожденных невольников подселили почти тысячу. Твою власть, княже, уже признали, люди в стрельцы записываются – оружием я их обеспечу. Только тебе их нужно еще раз объехать, и скорее, чтобы присягу учинить с крестоцелованием.

– Да, не густо, – Юрий пожал плечами и быстро подсчитал получившиеся цифры. – Выходит во всех слободах и селениях у нас семь тысяч народу проживает, я рассчитывал, что больше будет.

– Так в Галиче половина от этого будет, три с половиной тысячи народа собралось. И от набега мало пострадали, поля не вытоптали, окаянные. Урожай добрый собрали, так что голодовать не придется.

– Если так смотреть, то прошлой осенью я даже не предполагал, что беглецов и хороняк столько наберется. Думал – вполовину меньше будет, а так пропасть народа получается.

Юрий ухмыльнулся, однако улыбка стерлась, когда он посмотрел на Грицая. Тот за месяц объехал запорожские городки по Кальмиусу и донские по Миусу. И судя по хмурому лицу казака, доверенного сотника кошевого атамана, дела обстояли скверно.

– Татары разор страшный учинили, паланка обезлюдела, княже. Едва ли триста казаков осталось в низовых городках, с семьями полтысячи на круг выйдет. Да беглых столько же – остальные погибли, либо в неволю уведены. На Миусе по западному берегу донские сторожи пострадали крепко – казаки городки оставили и ушли за реку. Беглых едва триста насчитал – укрывались всячески от «людоловов». Остальных татары перебили или полонили. В степи людей совсем нет.

– Плохо, – Юрий сжал кулаки, помрачнев. Будущая Волынь оказалась пустынной – кто же знал, что татары пройдутся по ней, как говориться, «огнем и мечом», уничтожая все на своем пути. Но даже в самом плохом есть хорошие стороны, главное суметь их увидеть.

«Донские казаки городки оставили – их можно занять, земля пуста. Так что людей набрать не проблема – переселенцы и беглые каждый день прибывают. За зиму до мая наберется и тысяча душ, а то и побольше, главное обучить всех стрельбе за это время. Возы и телеги собрать, инвентарь заготовить и в путь направить.

Оружие в арсенале имеется, хотя и не столько, сколько хотелось бы. Ни у кого сейчас такого нет – только у нас имеется. И еще есть многое, что врагов изрядно ошарашит, что татар, что турок или поляков… Да что скрывать – и московских стрельцов с конным дворянским ополчением, если они сюда полезут народ холопить, беглых сыскивать. А они полезут, насколько я помню, при царе Петре – на Дону вообще бойня выйдет, а Запорожскую Сечь сожгут к такой-то матери!»

– Большая война грядет, княже, – Грицай был хмур. – Московский царь рати к Чигирину отправил, гетман Самойлович всех реестровых казаков поднял. Будут свергать Дорошенко. А туркам и татарам сильно не понравиться – они в мае рати двинут. Все заполыхает!

– И в этом есть одна хорошая сторона – царю и московским воеводам с боярами не до нас станет. Так что года два или три, сюда дьяки точно не пожалуют. А за это время стоит подготовиться получше, ко всяким возможным неприятностям…

Юрий задумался – война между турками и русскими, как не крути, во благо новоявленного Галицкого княжества. И что она затянется – дело ясное. Он пытался вспомнить, чем дело закончится, но не смог. И в который раз выругал себя за незнание истории.

– Что у нас с ружьями?

– Две сотни было, княже. За лето столько же сделали, да еще до мая, может быть, четыре сотни фузей мануфактура поставит, – Григорий Зерно отвечал осторожно, загибая пальцы на ладони.

– На круг восемь сотен ружей выйдет, со стволами гладкими. И пистолей есть две сотни, но нужно бахмутовским казакам половину отдать. Может не стоит, княже?!

– Надо, видел, как они с татарами рубятся! Так что сотню отдать нужно, грешить нельзя. Добычей все вернется. Лучше Григорий Иванович, наших мастеровых напрячь, пусть постараются.

– Они за зиму обещали двести пистолей сделать еще, и так работают беспрерывно. И все старые ружья переделывают, да на Сечь отправляют – уже более пятисот отправили, с прошлым годом если считать. А их все везут из Сечи и везут – работники устали уже.

– Так ремесленная школа на что?! Вот пусть ученики и работают, практику проходят. Несложные операции уже выполнять смогут – полгода отучились. Что еще есть доброго?

– Первые нарезные ружья сотворили по твоему чертежу, княже. Сам их не видел, но сказали, что далеко бьют твоими пулями, чуть ли не на четыре сотни саженей. Не верится…

– Отлично, прекрасная новость.

Юрий вскочил с кресла, лихорадочно потер ладони. Штуцера с пулей Минье полностью «обнуляли» численное превосходство любого противника. В Торском городище все лето ставили вторую оружейную мануфактуру, запрудив речку – на ней должны были изготавливать нарезные ружья с укороченными стволами. Они так и назывались «штуцера» – по-немецки «укороченные», как он читал в литературе.

– А еще две пробные пушки твоих отлили, застыли обе. Просили, чтобы ты прибыл, как только сможешь – без тебя опробовать не решаются. А вот лафеты для них уже изготовили по глиняному макету, говорили мне, что все вышло надежно и красиво.

– Что они в «единорогах» понимают, умельцы доморощенные, если я их сам только на картинках видел. Ладно, завтра посмотрим, устал я с дороги, после бани, да и вечер уже наступил. Так что с утра и посмотрим на эти пушки. И если они действительно того стоят…

Глава 14

– Молодец, мастер! Еще раза два полным зарядом шарахнуть можно, и госприемка закончена.

Юрий находился в приятно-возбужденном состоянии. Посматривал с нескрываемым удовольствием на короткий, но толстый орудийный ствол на массивной дубовой колоде, установленной в деревянном желобе. И в которой раз хвалил свою память, которая смогла запомнить все те немногие материалы о старинном оружии. Такая вот избирательность – видимо, человек хорошо усваивает то, что ему более всего интересно.

«Единороги» являлись венцом творения графа Шувалова, на гербе которого и был изображен сей мифический зверь, и прекрасно зарекомендовали себя в Семилетней войне. Вот только если бы спросили Юрия кто такой данный граф, когда и с кем была эта война, он бы не ответил даже под пытками, вися на дыбе.

Но само изобретение русских оружейников видел в музее, даже ухитрился сунуть в дуло кулак, изучить все, что хотелось бы на реальном экспонате. И внимательно рассмотреть чертежи оружия, машинально запомнив данные. Но спроси его кто-нибудь о старинных орудиях, кроме стоявшей рядом со злополучным единорогом «шестифунтовой полевой пушки образца 1805 года» – Галицкий ничего бы и не рассказал толком, блеял бы растерянно, пожимая растерянно плечами.