Час ведьмовства - Энн Райс

Как бы то ни было, Роуан сумела забыть про этот случай. Грэм и Элли, как и полагалось заботливым, по калифорнийским понятиям, родителям, водили ее к психиатру. Она играла с его куклами – маленькими игрушечными девочками, говорила то, что психиатр хотел от нее услышать, а тем временем люди то и дело умирали от «ударов».

Через восемь лет после происшествия в школе на пустынной дороге, вьющейся меж холмов Тайбурона, вылезший из «джипа» мужчина зажал Роуан рот и гадким голосом – вкрадчивым и исполненным наглости – произнес:

– Только попробуй пикнуть, милашка.

Ее приемным родителям и в голову не приходило провести параллель между гибелью той маленькой девочки и внезапной смертью напавшего на Роуан насильника как раз в тот момент, когда она отчаянно боролась, пытаясь вырваться из его цепких рук. Тогда ей вновь довелось испытать уже знакомое необычное, острое ощущение: гнев буквально захлестнул Роуан, заставляя цепенеть тело и лишая ее способности ясно мыслить. Все кончилось тем, что мерзавец вдруг ослабил хватку и уткнулся лицом в руль…

В отличие от остальных Роуан со спокойной уверенностью связала оба случая воедино. Разумеется, не сразу, не тогда, когда, с силой рванув дверцу «джипа», с криком понеслась по дороге, – в те минуты она даже не сознавала, что спасена. Свои умозаключения Роуан сделала уже дома, после ухода дорожного патруля и криминалистов. Лежа в темноте, она размышляла в одиночестве и в конце концов поняла, что смерть насильника была вызвана ею.

Между тем случаем и смертью Грэма пролегло еще почти пятнадцать лет… Элли умирала от рака и была слишком слаба и измучена, чтобы делать какие-либо сопоставления. А Роуан, конечно же, не собиралась, подвинув стул к постели матери, присесть рядом и сказать что-нибудь вроде: «Мама, мне кажется, его убила я. Он постоянно обманывал тебя, хотел развестись. Даже не мог подождать каких-нибудь два месяца – два несчастных месяца, оставшиеся до твоей смерти».

Такая картина могла возникнуть лишь в ее воображении – узор мыслей, хрупкий, как паутина. Но мысленная картина – это еще не намерение. Картины и узоры могут возникать в голове когда угодно и оставаться там на длительное время, а намерение должно быть спонтанным и быстровыполнимым.

«Ты не посмеешь это сделать! Ты не посягнешь на жизнь!» Она раз и навсегда запретила себе вспоминать о драке с девочкой и даже о сражении с насильником в «джипе». И уж тем больший ужас вызывали у нее воспоминания о последнем разговоре с Грэмом.

– Как это понимать – ты «подготовил все необходимые бумаги»? – спросила тогда ошеломленная Роуан. – Ведь Элли умирает! И ты рассчитываешь на мою поддержку?

Грэм схватил ее за руки и попытался поцеловать.

– Роуан, я люблю тебя. Но она уже не та женщина, на которой я женился.

– Вот оно что! Не та женщина, которую ты обманывал в течение тридцати лет?

– Там, в спальне… она… она уже не человек… А я хочу помнить ее такой, какой она была…

– И ты осмеливаешься говорить это мне?…

На какое-то мгновение его глаза остановились, а с лица исчезла презрительная гримаса. Люди всегда умирают с умиротворенным выражением лица. И у того человека в «джипе», готового ее изнасиловать, лицо вдруг стало таким отрешенным…

В ожидании приезда «скорой помощи» Роуан успела склониться над Грэмом и приложить к его голове стетоскоп. Она услышала совсем тихий звук, настолько слабый, что не каждый врач смог бы его расслышать. Но Роуан отчетливо различила его – шум устремившегося в одну точку потока крови…

Никому и в голову не пришло в чем-либо ее обвинить. Да и на каком основании?! Она же сама врач и находилась рядом, когда случился весь этот «ужас». Бог свидетель, она сделала все, что смогла.

Разумеется, все знали, что Грэм был весьма далек от идеала: и его коллеги-адвокаты, и секретарши, и даже его последняя пассия, эта маленькая дурочка Карен Гарфилд, без зазрения совести притащившаяся потом в их дом, чтобы попросить какую-нибудь из его вещей «на память». Все, кроме жены Грэма. Но его смерть не вызвала ни малейшего подозрения. С какой стати? Человек умер от вполне естественных причин как раз в тот момент, когда уже совсем было собрался сбежать, прихватив с собой кругленькую сумму, унаследованную женой, и двадцативосьмилетнюю идиотку, которая уже успела продать свою мебель и купить два авиабилета на рейс до Санта-Крус.

Однако смерть Грэма была вызвана отнюдь не естественными причинами.

К тому времени Роуан уже успела освоиться со своим диагностическим чутьем, постоянно развивала его и совершенствовала. И едва она положила руку на плечо Грэма, оно подсказало ей: смерть нельзя назвать естественной.

Казалось бы, достаточно одного этого. И все же а вдруг она ошибается? А что, если речь идет о простом совпадении? Что, если она всего-навсего обманута хитросплетением событий?

Допустим, она встретится с Майклом Карри. Допустим, он возьмет ее за руку, а она закроет глаза и станет вспоминать обстоятельства тех смертей. Возникнут ли перед его мысленным взором те же картины, что довелось увидеть ей, или ему откроется объективная истина: «Ты их убила»? Стоит все же рискнуть…

Роуан долго и без всякой цели бродила по клинике, мерила шагами просторные, устланные коврами приемные, шла мимо палат, пациенты которых ее не знали и никогда с ней не встретятся. Она чувствовала, как в ней нарастает и становится всепоглощающим давно поселившееся в душе желание поговорить с Майклом Карри. Между ней и этим человеком существовала тесная связь. Доказательством тому служат и происшествие в океане, и таинственные особенности психики обоих. По не до конца понятным ей самой причинам Роуан была уверена, что рассказать о когда-то содеянном может только Майклу, ему одному.

Ей было нелегко смириться с собственной слабостью. Ибо отпущение грехов за совершенные убийства она получала только у операционного стола – когда сестры подавали ей стерильный халат и стерильные перчатки и она вставала перед алтарем Бога.

По складу характера Роуан принадлежала к числу отшельников-одиночек. Она умела слушать, но неизменно оставалась более холодной, нежели окружавшие ее люди. Особое чутье оказывало ей бесценную помощь не только в медицине – благодаря ему она всегда безошибочно распознавала подлинные чувства других людей.

Довольно рано, лет в десять или двенадцать, Роуан поняла, что в других людях присущее ей чутье развито далеко не в такой степени, а иногда отсутствует вовсе. Взять хотя бы так любимую ею Элли. Бедная женщина даже не подозревала, что Грэм не любит ее, что она нужна мужу лишь затем, чтобы было кого порочить и кому лгать, и в то же время ему жизненно необходимо постоянно держать ее при себе, в полном и безоговорочном подчинении.