Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон

– Ботанику, в частности – местные растения. Я должна была догадаться, что у него не все в порядке с головой, в первый же день, как только приехала. – Сейчас Джорджетт поражалась собственной наивности. Надо было немедленно развернуться и уехать, как только она увидела тот жуткий дом. И уж тем более когда узнала, что ей придется жить с Рандольфом вдвоем, без горничной! – Кузен часто бродит по окрестностям, размахивая какими-то прутиками словно мечами, и постоянно бубнит себе под нос латинские названия растений.

– Вот поэтому мой отец, скорее всего, и не выставит его за дверь, – со вздохом заметил Джеймс и отвернулся, глядя куда-то поверх ее головы, в ту сторону, где уже полыхал костер. – Все настоящие ученые слегка помешанные. – Джеймс, помолчав, вновь заговорил: – Видите ли, мой отец тоже в свое время увлекался наукой. Его интересовала история, культура Древнего Рима в ранний период. В юности отец учился в Эдинбурге, а потом, когда он уже обзавелся семьей, мы все участвовали в раскопках, регулярно поставляя экспонаты для Британского музея.

– У вашего отца проблемы с головой? – спросила Джорджетт, не понимая, к чему клонил Джеймс.

Он грустно улыбнулся в ответ.

– Нет, у него с головой полный порядок, но он-то не стал выдающимся ученым. Его скорее можно назвать любителем, интересующимся наукой. Впрочем, занятия археологией приносили ему и удовольствие, и какой-никакой доход. А титул достался моему отцу случайно, по прихоти судьбы. Это произошло, когда мне было примерно восемнадцать. И как только отец стал графом, его виды на меня стремительно поменялись. Надо сказать, я не слишком старался ему угодить, и он не скрывал своего разочарования. – Джеймс сокрушенно покачал головой. – Не раз и не два ему приходилось раскошеливаться, чтобы замять то один, то другой скандал, – в них я попадал специально, чтобы ему досадить. И сейчас он решит, что я взялся за старое и ему вновь придется меня покрывать.

Джорджетт молчала, размышляя над словами Джеймса. Элси рассказала ей о том, как Маккензи пытался спасти от позора девушку, назвавшись отцом ее ребенка.

– Вы имеете в виду историю с дочерью пастора? – осторожно спросила она.

Джеймс не скрывал удивления.

– Откуда вам об этом известно? Впрочем – не важно. У здешних жителей поразительная память.

Джорджетт легонько погладила его по плечу, внезапно поймав себя на том, что переняла у Джеймса привычку прикасаться к собеседнику. И, как ни странно, такие жесты уже не казались ей ни слишком фамильярными, ни вульгарными.

– Элси мне кое-что рассказала. Будто вы заявили, что являетесь отцом ребенка этой девушки.

Он засмеялся, но как-то совсем уж невесело.

– Как бы там ни было, ее отцу я сообщил, что ребенок мой. Она боялась родителя как огня и с удовольствием позволила мне взять вину на себя. Мне тогда исполнился двадцать один год, я только закончил учебу в Кембридже и был влюблен в нее по уши. Я думал, что смогу завоевать ее сердце, доказав, что на меня можно положиться. Скорее всего, ребенок был от Камерона.

– А кто такой Камерон? – в растерянности спросила Джорджетт.

– Дэвид Камерон – мэр города и по совместительству мировой судья. Когда-то он был моим другом.

Джорджетт чувствовала, как в ней закипает гнев. Как мог этот Камерон так поступить с другом и с девушкой, которая его любила?!

– Но почему он не вмешался? Почему позволил вам взять вину на себя?

– Отец Камерона купил ему патент на офицерский чин, и его отправили в Брайтон на учения. А она покончила с собой. Она сделала это до того, как весть о ее беременности дошла до Камерона. А отцу своему я до ее смерти ничего объяснить не успел. Позже я узнал, что пастор ворвался в кабинет моего отца и потребовал денег, чтобы увезти дочь из города и сделать вид, что ничего не произошло. И мой отец расплатился с ним, вместо того чтобы вначале поговорить со мной. – Голос Джеймса дрогнул. – Она… она покончила с собой, потому что решила, что не нужна мне и я предпочел от нее избавиться.

Джорджетт не знала, что сказать. Она видела, что Джеймс винил себя в смерти девушки. Более того, понимала, что он еще не все сказал.

– И после похорон я решил серьезно поговорить с ее отцом. Чуть не свернул ему шею. – Джеймс судорожно сглотнул. – Мой отец и на этот раз меня вытащил. Заплатил залог, чтобы меня выпустили из тюрьмы. И оплатил пастору расходы на лечение, а также – немалую сумму за моральный ущерб. И ни разу, ни разу за все это время он не пожелал выслушать мою версию событий. Возможно, именно поэтому я решил заняться юриспруденцией. В глазах отца – да и всего города – я был признан виновным без суда и следствия.

– Но почему вы считаете, что в городе о вас плохо думают? – спросила Джорджетт, тронутая до глубины души его искренностью. – Вы ведь старались ей помочь.

– В основном потому, что я пустил в ход кулаки, вместо того чтобы подумать как следует. Джорджетт, я ведь избил пастора, служителя церкви, которого все боялись и уважали. Но если он посредник между нами и Богом, то такого Бога я знать не желаю. Я могу понять, почему его беременная и невенчанная дочь предпочла смерть жизни с этим тираном.

Джорджетт тихо вздохнула. Ей очень хотелось как-то утешить Джеймса, успокоить его… Ох если бы можно было стереть ошибки его прошлого, которые, на ее взгляд, вовсе и не были ошибками. Тут ей вспомнились слова Элси, и она сказала:

– Иногда надо давать волю кулакам. И мне кажется, ваш случай именно такой.

– Вы меня не убедили, – пробубнил Джеймс, глядя себе под ноги.

Но Джорджетт, упорствуя, решила высказаться до конца.

– На месте этой девушки, – заявила она, – я была бы счастлива, что нашелся мужчина, который так сильно любит меня, что не побоялся принести в жертву собственное доброе имя. И я не стала бы пенять на судьбу, тем более убивать – себя и своего ребенка.

Джеймс вздрогнул и взглянул на нее с изумлением. Но на этом сюрпризы для него не закончились.

Джорджетт вдруг шагнула к нему и, приподнявшись на цыпочки, обвила его шею руками, так что губы Джеймса оказались рядом с ее губами. Затем, закрыв глаза, поцеловала его. Что с того, что она только что заявила, что не станет с ним целоваться? Что с того, что они целовались посреди улицы средь бела дня?

Джеймс со стоном стиснул ее в объятиях, и она почувствовала себя хрупкой тростинкой в его медвежьих лапах. Этот их поцелуй был вторым по счету. По крайней мере – вторым из тех, что она помнила. Но какими разными они были, эти поцелуи… Тогда, в гостиничном номере, их бросила в объятия друг друга страсть, так как обстановка к тому располагала, но этот их поцелуй имел совсем иную природу. Джеймс только что обнажил перед ней душу – стоял перед ней беззащитный, с открытым сердцем. И ей захотелось нырнуть в него с головой… и никогда не выныривать.