Как Якир развалил армию. Вредительство или халатность - Сергей Юрьевич Сезин

class="p1">Протокол начинается его анкетными данными, которые в основном те же, но есть уточнения: репрессиям он и до революции, и после не подвергался, служил в Красной Армии с 1920 года на военскладе № 27 заведующим хранилищем. В белых и контрреволюционных армиях не служил, в бандах не участвовал, общественно-политической деятельностью не занимался.

Примечание авторов

При реабилитации Галайды были опрошены его сослуживцы и соседи.

Один из них сообщил, что служил вместе с Галайдой на том же артиллерийском склада с 1919 года.

Конечно, интересно было бы узнать, что делал человек призывного возраста с 1914 года по 1919 год, но что поделать, нет этих данных.

Есть только его признание, что он служил на артскладе и при петлюровцах, и при Деникине — «Хотя и знал, что я и при Петлюре, и при деникинской власти служил на артскладе, а также что я за связь с духовенством исключен из партии».

Это к вопросу о качественном сборе информации о арестованном.

* * *

Итак, первый допрос. Проводит его лейтенант госбезопасности Богатько.

«В.: При каких обстоятельствах вы были вовлечены в шпионскую работу?

О.: Находясь на службе в военскладе № 27 в качестве завхранилищем, я в 1935 году встречался с бывш. нач. мастерской лит. „М“ Беловым Василием Ивановичем, который как специалист-химик по заданию начсклада наблюдал за состоянием хранящихся на складе химических снарядов.

В этом же году летом Белов попросил меня составить ему подробные сведения о количестве всех хранящихся снарядов. якобы для предоставления этих сведений в Хим Управление ХВО. Я составил подробные сведения о количестве и марках снарядов в хранилищах, которыми ведал, и в письменном виде передал Белову, причем заметил, что для большей точности надо проверить данные в операционном отделе управления склада, чтобы не получилось расхождения с учетными данными, имеющимися там. Белов сказал мне, чтобы я никому не говорил о том, что дал ему эти сведения. так как эти сведения нужны ему не для предоставления в Хим. Упр. ХВО, как это мне он говорил раньше, а для других целей, и обещал за проделанную мной работу по составлению сведений уплатить мне деньги. Для каких именно целей нужны эти сведения, Белов мне тогда не сказал, но я понял, что они нужны ему для шпионских целей.

В.: Мог ли Белов получить эти сведения официально, через управление склада?

О.: Нет, он являлся начальником мастерской лит. „М“ и никакого отношения к хранению артимущества не имел и потому сведения о количестве и в особенности о марках химснарядов ему бы не дали.

В.: Какие шпионские материалы вы передали Белову?

О.: Я больше ничего не мог передать Белову, так как в моем ведении больше ничего не было, и Белов от меня не требовал никаких сведений.

Осенью 1936 года Белов работал в комиссии по определению имевшихся на складе авиабомб, и по окончанию работы комиссии этого сделать, последней было забраковано около десяти штук восьмикилограммовых бомб, как имеющие течь. Эти бомбы, как не подлежащие хранению. должны были быть закопаны в землю. Белов потребовал от меня, чтобы я дал ему содержимое в этой бомбе химвещество, которое ему необходимо для получения анализа этого вещества. Я ответил Белову, что не могу, так как не знаком с процессом разрядки авиабомб, и сказал ему, что бомбы снаряжены по рецепту № 6, по которому Белов сможет узнать состав вещества, которым они снаряжены. Белов ответил, что содержание рецепта является совершенно секретным и достать его он не может, а наличие этого вещества в лаборатории мастерской лит. „М“ получить точный анализ и согласился сам лично провести разрядку этих авиабомб.

Получив от меня согласие на это, Белов пришел вместе с бывшим химлаборантом мастерской лит. „М“ Климовым, с которым на территории кладбища, имеющимся на территории склада, произвели разрядку четырех бомб, и, забрав с собой содержавшееся в бомбах химвещество, ушли.

Выбракованные бомбы мною после этого были списаны, согласно акта комиссии, и закопаны в землю.

Больше никаких шпионских материалов я Белову не давал, и он от меня их не требовал.

В.: Кому Белов передавал шпионские материалы, полученные от вас?

О.: После получения от меня материалов о количестве и марках химснарядов Белов в одной из бесед со мной сказал. что он связан с польской военной разведкой, но фамилию лица, передававшего туда сведения, он мне не сказал, по — видимому полностью не доверяя мне. Хотя и знал, что я и при Петлюре, и при деникинской власти служил на артскладе, а также что я за связь с духовенством исключен из партии.

Признаю себя виновным в том, что я с 1935 года поддерживал связь с польскими разведывательными органами, которым я подавал через Белова совершенно секретные сведения о количестве и марках химснарядов, хранящихся на складе № 27, а также что передал химвещество, которым были снаряжены 8 кг авиабомбы.

Протокол записан правильно…

Подписи Галайды и Богатько».

Далее в дело подшит рукописный протокол допроса, ничем не отличающийся от этого, и тем же числом датированный. Авторам встречалось наличие протокола, писанного от руки и его машинописного варианта, но два одинаковых рукописных — нет.

Далее было составлено обвинительное заключение по статье 54-6.

И передано на рассмотрение в порядке приказа № 00485.

А тем временем в горотдел НКВД пришло одно очень необычное заявление, которое 5 января 1938 года было присоединено к делу.

Это заявление Шарова Григория Николаевича, секретаря комитета комсомола Фельдшерско-Акушерской школы в городе.

К нему пришел как к секретарю учащийся третьего курса школы Топчий Александр Григорьевич, и рассказал, что в терапевтическом отделении больницы лежит больной Рябуха, который в бреду сообщил следующее:

«Я в артскладе не был, а подготовку склада к взрыву ведет группа бандитов во главе с Поцебаем», и члену этой банды Галайде поручено застрелить Рябуху, когда они взорвут склад, чтобы он их не выдал.

Галайде поручено это и выдано 2000 рублей, чтобы он Рябуху зарезал.

Поцебай и Галайда живут в Кривушах, и бредящий Рябуха приблизительно назвал, где именно.

Поэтому секретарь КСМУ и просил проверить, так ли все обстоит.

Но документ на дальнейшем течении дела не отразился, и только украсил его крайне необычной гранью.

20 января 1938 года приговор был приведен в исполнение, так как к тому времени был получен из Москвы акт № 744 пункт 19, подписанный Ежовым и Прокурором СССР, где указано о приговоре к расстрелу.

О деле вспомнили только в начале 1957 года, когда жена Галайды Елена Родионовна подала заявление о пересмотре дела.

Там выяснились новые интересные подробности, но об