Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

Алекс умный и исключительно порядочный человек; к счастью для нас, после того как его дом разбомбили, его подселили к нашему главному начальнику, д-ру Сиксу, и хотя последнего мы все ненавидим и презираем, Алекс может время от времени использовать свое особое положение при нем в благих целях. В результате атмосфера уже не так неприятна, как раньше. Алекс очень недоволен работой Бютнера, что меня крайне обрадовало.

То немногое, что я успела увидеть в Берлине, произвело на меня самое гнетущее впечатление... Похоже, что после налета 30 января все уже окончательно перестало работать.

Потом мы с Адамом отправились на Войршштрассе к Марии Герсдорф. Хотя улица сильно пострадала и раньше, сейчас она разрушена практически целиком; мы постояли в толпе, наблюдающей за тем, как крушат единственную уцелевшую стену. Наш скверик полностью выгорел, за единственным исключением - дома Герсдорфов.

Пообедав с Адамом, я провела с ним остаток дня. Выглядит он совсем нехорошо. Мне так хотелось бы, чтобы он был вместе с нами там, в Круммхюбеле, но я знаю, что он ни за что не согласится уехать из Берлина в такой момент. Он дал мне кое-какие книги и отвез меня на вокзал, где я села на поезд до Потсдама. Готфрид и Мелани Бисмарк были одни. Я словно вернулась к себе домой.

Воскресенье, 6 февраля.

Вернулась в Берлин и пошла в церковь, пройдя полгорода пешком. Разрушена значительная часть Курфюрстендамм. Попыталась разыскать Зигрид Герц, которая жила совсем рядом. Ее дом был единственным уцелевшим. Я стала подниматься по лестнице, но лестница обрывалась на полпути, а ее квартиры не было вообще. Никто не знает, где она теперь. Обедала с Хансом Флотовом, которого тоже наконец сильно потрепало. Он очистил свою квартиру от всей оставшейся мебели, чем-то подпер заваливающиеся стены и живет там в палатке, как бедуин. Потом я вернулась к Марии Герсдорф, и она рассказала мне ужасную вещь. 26 декабря наш старый почтальон, которому она позволила воспользоваться моей разбитой комнатой под карнизом, заболел воспалением легких. Его семью эвакуировали, так что Мария и Хайнц перенесли старика вниз и устроили в кухне импровизированную постель. Врача так и не нашли, и старик умер 28-го. В течение трех дней никто не приходил за телом, и он лежал на кухонном столе, окруженный зажженными свечами. В конце концов к Марии заглянул профессор Гербрандт и, в ужасе от этого зрелища, дал знать властям. Но за телом по-прежнему никто не являлся. 30-го на наш скверик опять посыпались бомбы, и загорелись окружающие дома. Наш тоже загорелся, но был спасен усилиями Кикера Штумма и нескольких его друзей. Когда они носили воду заливать крышу, они много раз задевали труп, а Мария сидела у его ног и делала бутерброды для проголодавшихся мужчин. Какие-то соседи вызвались подбросить тело в развалины горящего дома; Мария предпочитала вырыть яму в так называемом саду, который теперь превратился в груду обломков. Бедняга почтальон оставался в доме еще два дня, и только после этого его наконец увезли.

Готфрид и Мелани Бисмарк вернулись из загородного имения его матери, Шенхаузена. Именно там сбили самолет Хайнриха Витгенштейна. Мелани привезла немного земли и какие-то куски самолета - ветровое стекло, части мотора. Она подумала, что его родителям в Швейцарии захочется иметь что-нибудь на память. Я сомневаюсь. От этого только хуже. Если бы только, когда началась война, они не отправили своих троих мальчиков обратно в Германию! Они, по существу, даже и не немцы. Предки у них русские и французские. Полагают, что Хайнрих был без сознания, когда ударился о землю, так как его парашют был не раскрыт и его нашли без обуви на довольно большом расстоянии от самолета. Обычно он ходил в легких ботинках и в одном пальто поверх неформенной одежды. Я помню, как он один раз вылетел в плаще поверх смокинга. Он стал таким асом, что делал все, что вздумается. Остальные члены его экипажа остались живы, потому что он приказал им прыгать, когда самолет подбили. Либо он повредил голову, когда прыгал последним, либо был ранен и не смог раскрыть парашют. Мелани дала мне на память несколько кусочков металла. Может быть, это заставит меня наконец осознать, что мы действительно потеряли его.

Понедельник, 7 февраля.

Татьяна получила телеграмму, в которой сообщается, что Паул Меттерних опасно болен на фронте под Ленинградом. Здесь невозможно получить какие бы то ни было сведения. Поскольку испанский военный атташе Хуан Луис Рокамора уехал, никто не знает, что вообще происходит с испанской "Голубой дивизией", к которой Паул прикомандирован в качестве офицера связи.

Объявился Фердль Кибург из Вены, где, судя по всему, живут пока еще довольно беззаботно. Его поразил контраст с Берлином. С тех пор как его, члена фамилии Габсбургов, вышвырнули из флота, жизнь для него утратила смысл. Он служил на крейсере "Принц Евгений" в том самом легендарном сражении, в котором были потоплены и "Худ", и "Бисмарк". Сейчас он учится в Венском университете.

Позже - чудесный ужин у Бисцэрков в Потсдаме. Вернулся из Швеции Рюдгер Эссен, привез омаров, американский журнал "Вог" и т. п. Другой совсем мир!

Ночью - звонок от Лоремари Шенбург из Вены: она просрочила свой отпуск и у нее опять неприятности. Потом еще один звонок - от графа Шуленбурга из Круммхюбеля. Не пугайтесь, сказал он; в мое отсутствие он вскрыл адресованное мне официальное письмо, из которого явствует, что Бютнер увольняет меня за отъезд в Берлин без его разрешения. Хорошо, что я попросила его вскрывать мою почту на случай новостей от Паула. Теперь я смогу обсудить создавшееся положение с Адамом Троттом и Алексом Вертом. Милый старый граф был искренне встревожен и весьма обрадовался, услышав, как спокойно я приняла эту новость.

Вторник, 8 февраля.

Лоремари Шенбург вернулась из Вены. Услышав о моем увольнении, Алекс Верт сильно на Бютнера разозлился за злоупотребление властью и так далее. Я в шутку сказала ему, что была бы совсем не прочь получить небольшой отпуск, пока этот вопрос выясняется, но, как мне сообщили, главное начальство в лице д-ра Сикса и слышать о моем увольнении не хочет.

Решив воспользоваться ситуацией, я отправилась к парикмахеру. Возможно, раз уж так все сложилось, я просто уйду. Но сейчас, если ты не работаешь в государственном учреждении, тебя немедленно отправляют на военный завод, а то и куда похуже. Qui vivra - verra. [Поживем - увидим].

Среда, 9 февраля.

Сегодня мы с Лоремари Шенбург появились на работе с самым смиренным видом. Мое увольнение пока не отменено, а она три недели отсутствовала без позволения. Забавно, что я всегда предостерегала Лоремари от легкомысленного отношения к "тотальной войне", а тут ей хоть бы что, а меня вроде увольняют.