Исповедь - Семен Соболев

Капитана Водинского я в основном узнал летом сорок четвертого года, когда мы были в обороне в Румынии и когда мы месяца два жили в землянке на наблюдательном пункте четвертой батареи. Он был веселый, общительный человек, корректный в обращении с подчиненными. Он никогда ни на кого не кричал. Но и никогда ни к кому не обращался с въедливым казенным "Вы", за которым часто скрывается ехидство и уверенность в возможности с высоты своего служебного положения подавить своего оппонента не правотой, не необходимостью, а именно своей властью. Когда он отдавал распоряжения, то выходило как-то, что это не он отдает распоряжение, а само дело, необходимость подводит к тому, чтобы он распорядился, а ты выполнил его приказ. И если посылал он кого, хоть в пекло, то выходило, что пройти через это пекло можешь только ты и никто другой. И тот, кто шел, всегда знал, что пославшие его, о нем тот час же не забыли, а помнят и будут делать все возможное, чтобы облегчить его участь до самого его возвращения, Внешне он всегда выглядел офицером в полном смысле этого слова. В любой обстановке был всегда умыт, побрит, подтянут, в начищенных сапогах и бодр. Как ему это удавалось? Не знаю. Был у него ординарцем наш дивизионный связист Халиков Абдунаби. Но он в основном выполнял свои связистские обязанности: дежурил у телефона, бегал на исправление телефонной линии, когда она рвалась от обстрелов, и очень редко отправлялся к командиру дивизиона по вызову. Кроме всего прочего, капитан Водинский был еще и красавец мужчина. Черноволосый, черноглазый, с чистым холеным лицом, которое часто светилось белозубой улыбкой, мастер рассказывать всевозможные смешные истории в лицах своим красивым баритоном - он был душой нашего управления дивизиона.

С командирами батарей у него остались прежние товарищеские отношения этому не мешала ни субординация, которая в общении с капитаном Водинским как-то не проявлялась, ни панибратство, на которое никто из его друзей подчиненных не покушался. Требовательность его была корректной, но, оставаясь корректным, он был достаточно требовательным.

В армии не принято обсуждать своих командиров, поэтому об ушедшем от нас в штаб полка майоре Комарове никто никогда не сказан ничего плохого. Но, наверное, все помнили, что он, будучи нашим командиром дивизиона, всегда оставался только командиром - в бою или на отдыхе, но никогда просто товарищем. Капитан Водинский для всех всегда был и тем и другим.

Дней через пять мы с боями подходили к Тиссе. Батареи наши стояли рядом с венгерским селом, названия которого я уже не помню. Командир дивизиона был на наблюдательном пункте на крыше одного из то ли складов, то ли бараков на левом берегу реки Тисса.

Ночью передовые отряды наших пехотинцев форсировали реку и вели бой за село Бай, расположенное за рекой, на ее правом берегу, расширяя плацдарм. Не имея возможности перекинуть через реку проводную связь, КП дивизиона, как и КП стрелкового полка, который мы поддерживали, оставались на левом берегу. Река была широкая метров 200-300, течение стремительное, поэтому никакой провод не выдержал бы мощного напора воды и порвался. Корректирование огня батарей велось на основе наблюдений только в пределах видимости.

Углубляясь в село, наша пехота натыкалась на пулеметные гнезда немцев, подавить которые было нечем. Связь с ней была только по рации, очень не надежная, очень не оперативная, поэтому артиллерия накрывала своим огнем только площадные участки по запросам пехотинцев по рации или сигнальными ракетами.

Бой был тяжелым, неравным. Немцы в течение всего дня контратаковали, пытаясь сбросить наши передовые отряды в реку. Однако саперы, вслед за пехотой под огнем немецкой артиллерии сумели устроить понтонный паром, ходивший от берега до берега по натянутому тросу и к вечеру на правый берег были переправлены кое-какие средства усиления: минометные батареи стрелковых батальонов и 45 мм пушки.

К вечеру, когда напряжение боя несколько поутихло, и раздавалась лишь спорадическая стрельба пулеметов, да время от времени немцы совершали артналеты по переправе и по подступам к переправе, командир дивизиона вызвал всех офицеров штаба к себе на наблюдательный пункт.

Осенние дни короткие, а ночки темные. Через полчаса, когда мы вышли из дома, где размещался штаб, нас окружила непроглядная чернота. Вышли от света, хоть и небольшого - от снарядных гильз с соляркой, в которых горели трепетным коптящим пламенем фитили, на черную сырую землю, под черное пасмурное небо. Минут пять постояли, чтобы немного попривыкнуть к темноте.

- Ну, Соболев, давай, Сусанин, веди! - изрек начштаба, гвардии капитан Кривенко, и мы пошли.

Надо сказать, за этот год я так привык, глядя на карту, видеть не карту, а представлять изображенную на ней местность, что мог в любое время суток выйти в заданную точку, где я никогда не был, как будто ходил по этому месту много раз.

И на этот раз, по бездорожью, прямо через поле, ориентируясь только по рельефу, да по чернеющему справа лесочку, я уверенно зашагал вперед. Следом Гвардия, замполит, парторг, командир взвода связи, фельдшер. До НП напрямую было километра два, но видимо в темноте мы шли не очень скоро, т.к. все время приходилось поджидать отстававшего замполита. Он был близорук, ходил всегда в очках и, наверное, в этой тьме, без дороги ему шагать, без опаски куда-нибудь свалиться, было трудно. Минут через сорок он, догоняя нас, когда мы его поджидали в очередной раз, спросил:

- А ты нас к немцам не заведешь?

- Метров через триста должны быть на месте, - ответил я.

- А ты тут был?

- Нет.

- А как же ты так уверенно заявляешь - через триста метров?

- Да вот, уже вроде постройки.

Действительно впереди на фоне серого неба зачернела крыша какого-то

длинного строения. Когда мы подходили, из барака вышел наш разведчик, Степа Даманский.

- Пойдемте сюда, - позвал он нас и повел по длинному неосвещенному бараку, кое-где натыкаясь на сидящих на полу солдат. - Командир дивизиона пошел на КП к пехоте, сказал подождать его здесь,

Мы постояли, потом, пооглядевшись, присели на пол, привалившись к стене барака. Было тихо, тепло. Слегка подремывалось. Разговаривали все почему-то вполголоса, это еще больше нагоняло сонливость. Вдруг раз за разом, сотрясая землю и стены, начали рваться тяжелые снаряды немцев. Легли они - было слышно - метрах в ста от нашего барака.

- По переправе бьют, - сказал кто-то.

Потом опять настала тишина, и опять стали смежаться глаза, но тут послышались шаги и голос капитана Водинского. Все встрепенулись и поднялись навстречу командиру дивизиона.

Разговор был недолгим. Неуютность обстановки и безотлагательность предстоящих дел не располагали к пространным разговорам. Командир дивизиона передавал командование здесь, на левом берегу, и организацию переправы дивизиона начальнику штаба дивизиона гвардии капитану Кривенко. Сам он с разведчиками и радистом уходил на тот берег. Ночью готовилась атака по расширению плацдарма. По расчетам командования ночной бой силами одной лишь пехоты без средств артиллерийского усиления мог дать больший успех.