Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия

— Нас. Обоих.

— Мне так не кажется. Ты уже выбрал и всё для себя решил. — Срывается с языка злое.

— Давай пойдём на балкон и поговорим обо всём, что тебя волнует. — Не меняя тон, отвечает Глеб. Но и руку высвободить из своего захвата не даёт.

— Меня? Значит, это меня волнует? — Шиплю я.

— Арина, ты хочешь говорить здесь? — С намёком уточняет мажор и я впервые с того момента, как в моём поле зрения появился брюнет, оглядываюсь вокруг.

Мы привлекаем к себе внимание. И многие с интересом таращатся на то представление, что разгорается между мной и Соколовским. А, учитывая, что Глеб — популярный парень в университете, даром это не пройдёт. Ни для меня, ни для него.

— Хорошо. Веди.

Брюнет чувствует себя в толпе, как рыба в воде. Он ловко разрезает плотные скопления людей своей внушительной фигурой и злобной физиономией. Я семеню следом и, к чести мажора, он намеренно делает шаг меньше, чтобы я за ним поспевала.

Свежий морозный воздух ноября врывается через ноздри в лёгкие. Освежает не только тело, но и мысли. В духоте помещения клуба и в толпе я этого не замечала, а сейчас поняла, что мне остро не хватает кислорода.

От глубоко вдоха и выдоха кружится голова. Мне хочется по привычке опереться на Глеба, но я вовремя вспоминаю, как он со мной поступил. Его слова на репите крутятся в моей голове с того самого вечера.

Балкон пустует. Все студенты тусуются внутри. Желающих проветриться пока нет. Что на руку Соколовскому, но не мне. Оставаться наедине с этим зверем, по меньшей мере, страшно.

Я помню, каким Глеб может быть.

В небе висит полная Луна. Она заливает своим светом балкон, серебря чёрный костюм мажора. Он кажется одним сплошным чёрным пятном. И лишь его практически жёлтые глаза, глаза хищника, смотрят мне прямо в душу, выделяясь на фоне клубящейся тьмы, которой мне сейчас представляется брюнет.

Соколовский вдруг вздыхает и отводит взгляд. Выражение его лица становится печальным, когда он смотрит куда-то в пустоту.

— Ты так красива, Жемчужинка. Невыносимо. Смотреть на тебя и сдерживаться — пытка.

Его комплимент выбивает почву под ногами. Я растерянно смотрю на Глеба, неосознанно хватаясь рукой за кулон на шее. Вся та обвинительная тирада, которую я собиралась произнести, которую репетировала заранее, куда-то испарилась, оставив пустоту в голове.

— Я не учёл, что снаружи настолько прохладно, — говорит мажор и, не спрашивая, накидывает на меня свой пиджак, оставаясь в чёрной рубашке с распахнутыми двумя верхними пуговицами на груди.

В этом весь Глеб Соколовский. В любом образе он остаётся самим собой. Свободным, как ветер. И твёрдым, как скала.

Меня окутывает запах брюнета. Пробирается внутрь, вызывая желание вдохнуть его, как можно глубже. Дышать чаще. Вызывая не прошеные воспоминания о той ночи, когда мы с ним стали одним целым.

— Почему ты мне обо всём не рассказала? — Рокочущий бас Соколовского врывается в туман воспоминаний, развеивая их.

— А ты? — Поднимаю на него взгляд.

— Я хотел тебя уберечь.

— От чего? От Крицкой? От вашей с ней предстоящей свадьбы? — Мои губы изгибаются в язвительной ухмылке. — Плохо старался. В итоге она тебя обыграла.

— Знаю. — И поспешно добавляет: — Теперь знаю. — На скуластом лице брюнета играют желваки, когда он закрывает глаза и суёт руки в карманы. — Ты позволишь мне всё объяснить?

— Только один раз. — Сжимаю руками края его пиджака и плотнее кутаюсь в него.

— Большего я и не смею просить, — он открывает глаза и демонстрирует мне бледную тень его фирменной ухмылки.

Похоже, Глеб Соколовский не настолько не прошибаем, каким хочет казаться, и всё-таки можно проделать дыру в его напускной обороне и маске, которую он носит постоянно. Вот только мне от этого ни капли не легче. Лучше бы он и дальше демонстрировал холод и злость.

Потому что, как только я вижу боль на дне его янтарных глаз, и моя оборона тоже крошится на мелкие осколки, обнажая перед ним душу.

— Я уже говорил, что давно питаю к тебе чувства. — Начинает Глеб. Он стоит напротив и смотрит на меня открытым и спокойным взглядом. Всей своей позой показывая, что не только я сейчас «обнажена» перед ним. — Ты стала моим наваждением. Но я не понимал природу чувств к тебе. До определённого момента.

Мне тяжело выдержать его взгляд, но я не отворачиваюсь. С меня достаточно игр в прятки и трусливых побегов от него и самой себя. Пора взрослеть.

— Поэтому ты не отрицал возможность помолвки с Леной? — Догадываюсь я.

— Не только. Так было спокойнее и мне и отцу. Да и я всегда воспринимал Крицкую, как сестру или друга. Как временное прикрытие до тех пор, пока мы оба не найдём тех, с кем действительно захотим прожить всю жизнь. Но никак не любовный интерес. И считал, что она испытывает ко мне то же самое. — Он кривится, но заставляет себя продолжить. — Я умею учиться на своих ошибках, поэтому буду с тобой предельно откровенен, чтобы между нами не оставалось больше никаких тайн. У нас с ней был секс пару раз. И это лишь отдалило меня от неё. Крицкая же, как выяснилось недавно, просто ушла в глухую оборону и копировала моё безразличие. А сама имела на меня иные виды.

То, что эти двое спали хоть и предсказуемый факт — отзывается во мне небольшой тошнотой. Но, что было, то было. Прошлое должно оставаться в прошлом. Поэтому буду воспринимать остальную информацию, просто как данность. Факты.

— Я оценила твою честность.

— Это не всё. — Его голос хрипит от эмоций, которые он сдерживает. А глаза напряжённо следят, чтобы я не ушла. Чтобы выслушала до конца.

— Я не уйду, Глеб. Обещаю. — Поддавшись порыву, делаю шаг навстречу брюнету и беру его за руку. Впервые ледяную, а не горячую. — Выслушаю до конца, как бы больно ни было.

— Не хочу причинять тебе боль. Никогда больше. — Тихо произносит Соколовский и тянется к моей щеке. Но его рука останавливается на полпути. Он сжимает ладонь в кулак и возвращает руку на место.

Что-то внутри меня сожалеет о том, что Глеб так и не сделал то, что хотел.

— Я тоже сделала тебе больно своим побегом. Так что, считай мы квиты.

Моя шутка не вызывает улыбки у мажора. Он становится напряжённее. Я начинаю растирать его ладонь, покоящуюся в моих руках, пытаясь успокоить и согреть. Не сразу, но это срабатывает и брюнет немного расслабляется. Продолжает.

— Когда я понял, что люблю тебя, всё изменилось. Приход Крицкой ко мне домой был первым кринж звоночком, на который я не обратил внимание. Я замечал, что она проявляет к тебе нездоровый интерес, и решил, что это просто банальная собственническая ревность, ведь, кроме как с ней, я больше ни с кем так тесно не общался. Сказал ей держаться от тебя подальше, и чтобы она прекращала свои игры, иначе нашей дружбе конец. Она заверила меня, что погорячилась и больше не будет выполнять подобные мувы.

Он переводит дыхание, прежде чем продолжить.

— Потом на горизонте появился Краснов, который стал для меня, как красная тряпка для быка. Потом твоя мать с её выходками, и я понял, что нужно просто утащить тебя в свою берлогу и всё. Завоевать твою любовь действиями, а не словами. И тайно оберегать от тех, кто желает тебе зла. А потом к нам в гости заявился мой отец, да ещё и с твоей матерью, и всё пошло по наклонной.

— Дай угадаю? Он поулыбался мне, а потом проводил с тобой беседы? Поэтому приезжал так часто?

Соколовский кивает и на мгновение опускает взгляд в пол. Хмурится.

— Я сказал, что слышать ничего не желаю. Это моя жизнь и портить её договорным браком я не собираюсь. Отец устроил мне скандал и показательное выступление, припомнив, чем для него закончился брак по любви с моей матерью. Что все женщины предают, особенно те, что почувствовали вкус денег. И что он не желает того, что произошло со мной, для своих внуков.

Барьер между нами даёт трещину. Мы одновременно делаем шаг навстречу друг другу, но замираем на расстоянии пятидесяти сантиметров. Кадык брюнета дёргается, когда он опускает глаза на мои губы.