Я, мои друзья и героин - Фельшериноу Кристина

Я всегда думала, что отец прибьёт меня до полусмерти, когда узнает, как я злоупотребляла его доверием.

Но отец реагировал совершенно по-другому. Он просто растерялся. Растерялся и отчаялся. Почти как мама. Он принялся настойчиво умолять и уговаривать меня, и ему вдруг стало понятно, что с героином нельзя вот так просто закончить, даже если действительно хочешь. Просто в начале у него были иллюзии, что с ним – удастся!

На следующий день он снова запер меня в квартире. Дженни взял с собой. Я её так больше никогда и не увидела. Меня начинало кумарить, и уже в полдень я думала, что не выдержу. Тут позвонил Хайнц. Как кстати! Я слёзно умоляла его принести мне порошка. Так как в квартиру он попасть не мог, я хотела спустить верёвку с одиннадцатого этажа. Я уломала его в конце концов всё-таки! Но он потребовал вознаграждение… Чтобы я написала ему любовное письмо и спустила бы его вместе со своими трусами по веревке! Он никогда не давал героин просто так. Он тоже был бизнесменом…

Я собрала все верёвки, которые были в квартире. Шпагат, бечёвка, верёвка, бельевая верёвка, пояс от халата и так далее – всё. Мне пришлось навязать чёртову кучу узлов, постоянно проверяя, хватит ли этой длины… Нацарапала это письмо.

Любовное! В ломке!

Хайнц просигналил условным звонком. Я взяла из шкафа трусы, которые сама украсила вышивкой, вместе с письмом положила в коробку из-под фена и воздушной почтой отправила из окна детской. Получилось… Хайнц положил в коробку чек.

Люди, между тем, уже собрались под окнами и теперь наблюдали за нашими странными играми. Но Хайнцу это вроде как не мешало, ну а мне уж тем более! Я хотела только получить, наконец, свой героин. Вдруг с девятого этажа высунулся какой-то мальчишка и схватился за верёвку. Я запаниковала. Выматерив его на всю улицу, быстро-быстро втащила веревку. Героин был на месте…

Я успокоилась уже хотела готовить, вдруг зазвонил телефон. Хайнц. Произошло недоразумение… Он хотел ношеные трусы… Не знаю: я уже получила героин, и мне было всё равно, что он там хочет. Но чтобы он не мешал мне дальше, я вытащила из корзины с грязным бельём старые трусики и бросила ему вниз. Они приземлились где-то в кустах. Хайнц отбежал сначала в сторону, но потом всё-таки подполз к кустам, чтобы достать эти трусы.

Да, этот Хайнц было совершенно сумасшедшим и конченным типом… Как я узнала позже, уже три месяца над ним висел ордер на арест. У полицаев просто не было времени. И его адвокат всё время говорил ему, как серьёзно обстоит дело. Но если речь, заходила о девочках, тут Хайнц совершенно терял рассудок…

* * *

Я выступала свидетельницей на его процессе. Сказала всю правду… А, как-то мне не было дела до Хайнца и до других фраеров! Но всё же было нелегко давать показания против него. Мне было жаль его. Он был всё-таки не намного хуже других клиентов, которые платили деньгами, но точно знали, на что эти деньги уходят.

Хайнц… – бедная свинья, одержимый болезненной страстью он вис на молоденьких девочках. Я думаю, ему надо было к психиатру, а не в тюрьму.

Героина от Хайнца хватило на пару дней. Из откола так ничего и не вышло. В первый же день, когда отец оставил дверь открытой, я свалила. Бомжевала целую неделю, прежде чем он нашёл меня и вернул домой. Я думала, ну вот теперь-то он убьёт тебя! Но он только сел на стул и задумался.

Я сказала ему, что одна не справлюсь. Это невозможно перенести, если ты целый день один. Бабси мертва. Детлеф в тюрьме. Стелла в тюрьме. Я рассказала ему о Стелле… О том, что она в свои четырнадцать лет умирает за решёткой. Слышала от одной девушки, сокамерницы Стеллы, – она недавно освободилась, – что Стелла постоянно хотела убить себя. Всё бредила о какой-то террористке, что сидела в той же тюрьме. Ну, оказывается Стелла пару раз разговаривала с Моникой из РАФ и капитально запала на эту женщину. Многим наркоманам нравились террористы.

Были даже игловые, которые всё как-то хотели внедриться в террористическую группу, прежде чем сдохнут. Потом когда случилось это дело с похищением Шлейера, мне тоже понравились эти ребята. Я, собственно, была против насилия. Я бы никогда не смогла обидеть другого, и мне становилось плохо, когда я такое видела. Но потом подумала, что эти из РАФ понимают, наверное, что делают. Это говёное общество можно изменить только насилием!

Моего отца ситуация со Стеллой проняла до слёз. Он захотел непременно вытащить её из тюрьмы и удочерить! И я убедила его, что уж вдвоём-то со Стеллой мы справимся с наркотой. Ну вот – у него появилась надежда… Такая идиотская надежда, надо сказать! Но что он мог знать? Мой отец всё время делал неправильные вещи. Но он делал, всё что мог. Как и мама.

Отец взял в оборот управление по делам молодёжи и вытащил Стеллу. Она была просто у края. И минуты не могла прожить без героина. Это было даже хуже, чем до тюрьмы. В общем, мы вмазались в первый же день – я дала ей. Да она всё равно начала бы колоться! Только вначале мы ещё говорили об отколе. Потом быстро обнаружили, что вдвоём очень удобно накалывать моего папу, и стали делить между собой все его задания. Отсасывали мы тоже посменно. Работали теперь на Курфюрстен-штрассе.

Мне было всё равно, потому что я больше не боялась автопанели. Мы работали вчетвером. Я, Стелла и ещё две Тины. Одна из Тин была на год моложе меня, то есть, ей было как раз четырнадцать.

Мы работали парами. Пока одна уезжала с клиентом, вторая записывала номер его машины, причём так, чтобы он это видел и не вздумал левачить. И опять-таки – защита от сутенёров! Полицаев мы не боялись. Их машины часто проезжали мимо, и полицаи радостно махали нам руками. Один из полицаев был даже моим постоянным клиентом. Забавный парень. Хотел любви. Сложно было объяснить, что я тут на работе.

Это же приходилось объяснять и другим клиентам. Зачем-то большинство из них, как правило, хотели со мной разговаривать… Все одними и теми же идиотскими лозунгами, мол, такая красивая девочка и на панели?! Нет, спасибо, такие разговоры мне не нужны! Что меня больше всего раздражало, так это то, что, наговорившись вдоволь, они все как один хотели меня спасать. О, я получала настоящие предложения руки и сердца! При этом ведь они понимали, что им, уродам, просто ничего не остаётся, как использовать жалкое состояние наркоманов, – а иначе не видать им секса, как своих ушей! Абсолютно изолгавшимися были эти клиенты! Они бы лучше разобрались со своими проблемами, прежде чем других спасать!

Там были такие кадры, которые просто не осмеливались обратиться к профессиональной проститутке, которые вообще имели сложности с женщинами и поэтому ходили на детскую панель… Вот они рассказывали, что разочарованы своей женой и семьёй и жизнью, в которой ничего не меняется и ничего не происходит.

Иногда казалось, что они просто немного завидуют нам: ведь мы были так молоды…

Хотели знать, что сейчас модно у молодёжи, какая музыка, какая одежда, какие словечки…

Один тип, ему было уже пятьдесят, хотел непременно курить гашиш – ему казалось, что все молодые курят гашиш, и я за дополнительную плату объездила с ним пол-Берлина, чтобы отыскать барыгу, торгующего дурью. С ума сойти, меня никогда это так не поражало, но на каждом углу продавали героин, и нигде гашиш!

Чтобы купить немного дури, мы потратили почти три часа. Фраер раскурился в машине косяком и был беспредельно счастлив. Нет, странные там были люди!

Одному, например, нужно было всё время стучать по какой-то железяке в его ноге.

Несчастный случай – упал с мотоцикла! У другого была бумага, где печатью подтверждалось, что он бесплодный. Поэтому он хотел без резины. Самый гнусный утверждал, что он из модельного агентства и, мол, делает пробы на съёмку. В машине вытаскивал пистолет и требовал бесплатного сервиса…

После этих всех мне нравились только студенты, которые по панели ходили пешком. Тоже, правда, совершенно заклиненные типы! Но с ними ещё можно было поболтать. Ну, об этом говёном обществе… С некоторыми я ходила на квартиры, с некоторыми – в машине или в пансионе. Там комната стоила клиенту от десяти марок.