Тот самый парень (ЛП) - Джонс Ким

Я знаю все это. Это правда. И это я тоже знаю. Но это не значит, что я хочу ее слышать.

— Ну, и прекрасно. — Я хватаю ключи и телефон и протискиваюсь мимо нее.

— Так ты возвращаешься?

— Нет. — Спускаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пока не добираюсь до гаража.

— Тогда куда ты?

Я поднимаю глаза и вижу, что она прислонилась к двери моей квартиры. Еле сдерживает улыбку. Что укрепляет мое решение сделать то, что я должна была сделать, как только вернулась домой.

— Иду искать нового лучшего друга.

***

Бросаю взгляд на пустую упаковку голландского шоколадного мороженого «Блю Белл», стоящую на кофейном столике, и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Я съела своего нового лучшего друга.

После покупки мороженого, я пришла в мамин дом, который находится буквально у меня во дворе, так как я живу в квартире над ее мастерской на заднем дворе. Я планировала дуться и шмыгать носом, пока она не спросит, что случилось. Потом собиралась рассказать ей все, пока она обнимала бы меня и гладила по волосам. Она бы сказала все правильные вещи. Мы бы посмотрели девчачий фильм. И мое пропитанное слезами мороженое стало бы результатом чьего-то другого разбитого сердца, а не моего собственного, потому что моя милая мамочка заверила бы меня, что Джейк действительно придет.

Проблема в том, что ее не оказалось дома. Так что я была вынуждена есть мороженое, пропитанное своими слезами, пролитыми над собственным разбитым сердцем, в полном одиночестве.

Боже, я такая жалкая.

А что делают жалкие люди? Они надевают свою лучшую безразмерную одежду — футболку размера 100XL и поношенные эластичные брюки — объедаются нездоровой пищей и в полном одиночестве смотрят «Красотку», свернувшись калачиком на мамином диване и жалея себя.

90 минут спустя

— …«Она спасла его»…

— Ой, катись к черту, Вивиан. Никто не говорит такого дерьма.

Я бросаю луковое колечко в телевизор. А когда от этого мне не становится легче, швыряю весь пакет.

— Ого, дитя. Что тебе сделал мой телевизор?

Отрываю голову от усеянной крошками подушки, и вижу маму, улыбающуюся мне сверху вниз. Весь гнев и зависть, которые я накопила по отношению к Вивиан и ее способности заставить Эдварда прийти за ней, исчезают, когда меня охватывает глубокая печаль. Слезы заливают глаза, из груди вырывается сдавленное рыдание, пока я пытаюсь высвободиться из-под одеяла и броситься в материнские объятия.

— Что тебя так расстроило, милая девочка?

При звуке ее голоса плачу еще сильнее. Он сдержанный. И все же. Успокаивающий и мягкий, но достаточно сильный, чтобы проникнуть в мои суматошные мысли. От мамы пахнет печеньем, яблоками и всеми прочими чудесами.

Она пахнет мамой.

— Джейк не хочет ничего серьезного, а я хочу большего, и я сбежала, думая, что он придет за мной, но он не пришел.

Клянусь, я слышу ее смешок, но когда отстраняюсь, вижу на ее лице лишь сочувствие.

— Ты рассказала ему о своих чувствах?

Я просто смотрю на нее.

Она вздыхает. Улыбается. Убирает волосы с моего лица и стряхивает крошки с моей футболки.

— Почему бы тебе не принять душ, а я тебе что-нибудь приготовлю.

— Я не голодная. Я уже наелась луковых колечек и вяленой говядины. — Я выпячиваю губку и дуюсь.

— И от тебя пахнет луковыми колечками и вяленой говядиной. Вот почему я предложила принять душ.

Позади мамы стоит Эмили и выразительно кивает. Даже заходит так далеко, что морщит свой милый маленький носик-пуговку и с отвращением кривит губы.

Я удивлена, что Эмили и мама не радуются моему возвращению. Мы все знаем, что без меня они бы не справились. Для кого тогда готовить маме? Кто заставит Эмили смеяться, когда все, что она делала в последнее время, — это плакала? Они должны делать все возможное, чтобы заставить меня ненавидеть Джейка — проклинать его. Устроить ему розыгрыш по телефону. Угрожать его жизни в социальных сетях. Или, по крайней мере, распускать злобные слухи.

Видимо, мне пора найти кого-то другого, кто мог бы меня утешить. Эти двое заинтересованы только в том, чтобы указывать на мои недостатки. Серьезно, любая девушка с разбитым сердцем заслуживает того, чтобы развалиться на части. Особенно та, кто сплочает этих двоих. Почему они не могут просто позволить мне какое-то время повонять?

— Отлично. Я приму душ.

— Вот это моя девочка, — одобряет мама в тот же момент, когда Эмили бормочет:

— Слава богу.

Проходя мимо, бросаю на нее уничтожающий взгляд. И только потому, что она выглядит идеально и соблюдала правила гигиены во время расставания, я не могу удержаться от того, чтобы не дыхнуть ей в лицо своим горячим, луково-мясным дыханием.

***

Вместо душа я приняла ванну с пеной. Но от этого мне стало только хреновее, потому что вызвало воспоминание о Джейке.

Поэтому я расплакалась.

Выйдя, я нацепила рубашку Джейка и его трусы — да, я украла его трусы. Но мне снова стало хреново, потому что они пахли Джейком и напоминали мне о его отсутствии.

Поэтому я расплакалась.

Я нашла маму и Эмили на кухне. Смеющихся. Поджаривающих маринованные огурцы с укропом. Одетых в одинаковые фартуки. С мукой на носах и щеках. Счастливая гребаная семейка. И это заставило меня задаться вопросом: возможно, я здесь не так нужна, как думала. Я чувствовала себя третьей лишней в доме родной матери. И это сделало мой уход от Джейка еще более горькой пилюлей.

Поэтому я расплакалась.

Уродливыми слезами.

Это, наконец, привлекло ко мне внимание, и вскоре моя голова лежала на коленях у мамы, а ноги — у Эмили, пока мы сидели на диване и смотрели викторину, ели соленые огурцы и пирог, не ответив правильно ни на один вопрос.

— Как у нас дела? — спрашивает мама тихим голосом, гладя меня по волосам.

На моих глазах появляются новые слезы.

— Кажется, я совершила ошибку. — Правдивость этих слов поразила меня прямо в грудь. Мой желудок скручивает. Сердце падает на колени. — Я такая дура.

— Милая, ты не дура.

Я поворачиваюсь всем телом, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Нет, дура. Он был таким идеальным, мама. Милым, добрым, забавным и хорош в постели…

— И богатым, — добавляет Эмили.

Я киваю.

— И богатым. Как Кристиан Грей.

Мама предпочитает проигнорировать легкомысленный комментарий про богатство.

— Так почему же ты ушла?

— Потому что подслушала, как он сказал своему другу, что у нас ничего серьезного. И что это идеально. И что он не хочет большего.

— Ты поговорила с ним об этом?

— Нет. — Я опускаю глаза. — Просто ушла.

— Пенелопа Лейн… ты говоришь как типичная героиня.

— Знаю! — кричу я, закрывая глаза ладонями. — Что мне теперь делать? Я не могу просто позвонить ему или вернуться. Это было бы странно. И это разрушило бы мою мечту, если бы он сделал ход Того Самого Парня, так отчаянно скучая по мне, что пришел бы за мной.

Зная, как сильно я в этом нуждаюсь, все соглашаются. Даже, несмотря на то, что я вижу их желание сказать мне, что в их глазах я веду себя глупо.

Мама встает и стаскивает меня с дивана.

— Сходи куда-нибудь с Эмили. Выпей немного и посмотри, сможешь ли выбросить его из головы.

Я смахиваю со щек слезы и киваю так резко, что у меня стреляет в шею.

— Ладно. Звучит забавно.

Я смотрю на Эмили, которая пожимает плечами.

— По-моему, звучит довольно типично для героини.

Ой, похрен.

Глава 30

Ик.

Прочистить горло.

Закрыть глаза.

Досчитать до трех.

— Des…per…ado…o…o…o…

Делаю глубокий вдох после своего убийственного вступления, готовая удивить этих людей своим ангельским голоском, который, без сомнения, заставит ангелов на небесах позеленеть от зависти и страха в тот день, когда я присоединюсь к их хору. Но как раз в тот момент, когда я собираюсь спеть следующую строчку, из толпы доносится слишком знакомая ворчливая фраза.