Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

именно главкозапа, остановив тем самым порыв Юго-Западного фронта еще чуть ли не на месяц. В тот же день 3 июня Алексеев телеграфирует Брусилову: «Ближайшей задачей фронта является сосредоточение сил и нанесение удара теперь же на Ковель…»[210]

Одна лишь эта телеграмма может многое простить главкоюзу. Верховный главнокомандующий, каковым на деле являлся Алексеев, недвусмысленно приказал сосредоточить силы на ковельском направлении. Этот приказ, если учесть ограниченность сил и средств, коими располагал А. А. Брусилов, фактически вынуждал все остальные армии Юго-Западного фронта подчинить свои действия усилиям 8-й армии, и перейти к обороне на своих направлениях.

Правда, надо заметить, что наступление на Ковель армий Юго-Западного фронта, помимо прочего, диктовалось Ставкой и вследствие отказа генерала Брусилова перенести наступление на львовское направление, хотя М. В. Алексеев и предлагал главкоюзу такой вариант еще 27 мая. Наштаверх не смог (или не пожелал) настоять на своем, и потому одобрил «свыше» брусиловское стремление к Ковелю. Тем более, что теперь здесь должны были наступать и войска Западного фронта.

По сложившейся практике, М. В. Алексеев представлял императору Николаю II готовые оперативные планы и директивы. Именно он непосредственно работал с главнокомандующими фронтами, а потому именно он и должен был «подстегивать» главнокомандующих фронтами не только к реализации уже утвержденных планов, но и к проявлению инициативы. При этом, оправдываясь перед Брусиловым о перманентных переносах сроков наступления армий Западного фронта, Алексеев ссылался на повеления императора, к которому Эверт обращался непосредственно.

Брусилов же считал, что «весь вопрос состоит в том, что Алексеев хотя отлично понимает, каково положение дел и преступность действий Эверта и Куропаткина, но, как бывший их подчиненный во время японской войны, всемерно старается прикрыть их бездействие и скрепя сердце соглашается с их представлениями… Будь другой Верховный главнокомандующий – за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки»[211]. Это мнение не совсем верно. Алексеев все прекрасно понимал, но мало что мог сделать. Однако же наштаверх, очевидно, не скрывал своего недовольства поведением главкозапа, раз тот в письме супруге от 11 июня заметил: «В последнее время между мной и Алексеевым пробежала черная кошка и отношения сильно испортились»[212].

Таким образом, сам же император Николай II, не желая сменить нерешительного командующего армиями фронта, раз уж последний не желал сам подавать в отставку, всячески потакал ему, а Алексееву оставалось лишь надеяться на то, что наступление когда-нибудь состоится вообще. Точно так же, когда встанет вопрос о наступлении Западного фронта теперь уже в августе, А. Е. Эверт опять будет тянуть время, клянчить отсрочек, а затем и совсем добьется отмены наступления. До сих пор окончательно неясно, чем же руководствовался Алексей Ермолаевич Эверт, принимая такую тактику поведения: ясно, что зависть и неприязнь к Брусилову в данном случае не могут стать главным определяющим мотивом. Правда, и Брусилов интриговал против Эверта – тогда это было в порядке вещей.

Пока же, вплоть до сосредоточения ударных войск Западного фронта под Барановичами, 10 июня управление 3-й армии с левофланговым 31-м армейским корпусом П. И. Мищенко были переданы генералу Брусилову. Подразумевалось, что сюда будут перебрасываться подкрепления, чтобы армия обрела свой костяк, а затем 8-я и 3-я армии предпримут совместный штурм Ковеля и с севера, и с юга.

Из основной же массы бывшей 3-й армии была составлена новая 4-я армия, предназначенная для прорыва на Барановичи. Железнодорожная станция Барановичи, являвшаяся узлом всей железнодорожной сети данного района, находилась всего лишь в 8 верстах от русских окопов, а потому могла быть подвержена ударам русской дальнобойной артиллерии. Сюда русским перебрасывались резервы, подкрепления, тяжелая артиллерия, боеприпасы.

Притом при переходах соединений терялась масса боеприпасов, столь нужных затем во время атаки. Приказ по Западному фронту от 22 июля сообщал, что «во время перегруппировки корпусов имели место факты небрежного отношения частей войск к огнестрельным припасам. Части уходили с позиций, не сдавая свои снаряды, имевшиеся сверх возимых запасов, тем частям, которые их заменяли, вследствие чего приходилось непроизводительно тратить время на розыск складов и учет снарядов»[213]. Но все же, большей части ударной группировки не пришлось заниматься переходами: войска ударных армий уже и так стояли напротив Барановичей.

Характерно, что командующим ударной армией вновь был назначен командарм-4 А. Ф. Рагоза, потерпевший неудачу в Нарочской операции. Наверное, Эверт предполагал, что тот, мол, имеет какой-никакой, а опыт. Рагоза, так же как и Эверт, имел склонность к длинным пространным приказам по войскам, где перечислялись многочисленные недостатки, выявленные в неудачных боях. И опять, как и на озере Нарочь, генерал Рагоза не знал части своих войск, так как был назначен на новую должность непосредственно перед операцией.

Нельзя сказать, что высшие штабы вовсе ничего не делали. В преддверии летнего наступления командование обращало особое внимание на взаимодействие родов войск и, прежде всего, пехоты и артиллерии по прорыву укрепленной полосы обороны противника и его дальнейшего развития. Нельзя забывать, что легкие полевые орудия могли только разорвать ряды колючей проволоки перед оборонительными рубежами врага, да поставить дымовую завесу для своей атакующей пехоты. Уничтожить сами укрепления 3-дм пушки не могли, для этого требовались гаубицы.

Переброска гаубичной и тяжелой артиллерии в район предстоящего наступления началась несвоевременно, что не позволило установить все батареи на предназначенные для них позиции. Приказ по 4-й армии от 27 мая в отношении этого вопроса совершенно справедливо гласил, что «правильное согласование действий пехоты с артиллерией должно быть основано на следующем:

1. Легкая артиллерия предназначается для пробития проходов в проволочных заграждениях, для стрельбы по живым целям и по артиллерии противника;

2. …гаубицы – по окопам противника… тяжелые пушки (Виккерса и 42-лин.) – исключительно для борьбы с артиллерией…

5. Никаких требований ураганного огня быть не может… это удел невежества и трусости… огонь разрешается исключительно методический;

6. Ночной огонь допускается исключительно для отбития ясно определившихся атак или контратак противника… вне этих условий ночная стрельба категорически запрещается и должна быть преследуема как растрата казенного имущества…

8. …При наступающей пехоте обязан быть всегда артиллерийский наблюдатель»[214]. Требования совершенно правильные. Но все-таки, наверное, такие инструкции должны «спускаться» в войска не за неделю до удара.

Ударная группировка

Итак, прорыв у Барановичей возлагался на 4-ю армию А. Ф. Рагозы, в то время как на прочих участках фронта производились демонстрации с целью сковывания резервов противника. В состав ударной армии на 145-км участке вошли