Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер? - Луиза Уиллдер

Поэт и извращенец Гумберт Гумберт становится одержимым двенадцатилетней Лолитой и жаждет обладать ею сначала плотски, затем художественно: «Другой, великий подвиг манит меня: определить раз навсегда гибельное очарование нимфеток». Этот процесс соблазнения – лишь одно из многих измерений набоковского шедевра с его языческим юмором и роскошным, искусным языком.

«Поэт и извращенец» – заявление несколько произвольное, но оно сразу привлекает внимание и одновременно устанавливает дистанцию между читателем и Гумбертом, а не делает нас соучастниками.

Что же касается современного американского издания, то я была несколько изумлена описанием, которое появилось для аудиокниги на Amazon:

Когда в 1955 году «Лолита» была впервые опубликована, роман мгновенно стал причиной громкого скандала из-за той степени свободы и искушенности, с которой в нем рассматривается необычные эротические пристрастия его героя. Но мудрое, ироничное, элегантное мастерство Владимира Набокова – вот причина того, что книга стала одним из самых почитаемых романов двадцатого века вопреки противоречивости содержащегося в ней материала, автор использует его, чтобы рассказать историю любви, потрясающую своей красотой и нежностью.

Эротические пристрастия? Нежность? Простите, но меня сейчас стошнит.

Более удачным мне кажется рекламный текст на британском издании 2011 года, первая обложка которого, с девочкой с веснушчатым лицом, явно адресована молодому читателю. Задняя обложка украшена хвалебными цитатами из рецензий (одна из них мне особенно запомнилась – в ней роман сравнивают с головой Медузы, только змеи – бумажные), а сам блерб интересный, потому что в нем, помимо звериной природы героя, отдается должное и Лолите: современный читатель на это откликнется. Мне не очень нравятся попытки психологического оправдания Гумберта, однако:

Гумберт Гумберт – профессор колледжа средних лет, европейский интеллектуал, попавший в Америку. Его преследуют воспоминания о потерянной подростковой любви, и он беззастенчиво (и незаконно) влюбляется в дочку своей квартирной хозяйки, двенадцатилетнюю Долорес Гейз. Он становится одержим ею и пойдет на все, совершит любое преступление, лишь бы овладеть своей Лолитой.

Но вот Лолита принадлежит Гумберту, вот он получил все, чего жаждал, – что дальше? И каково Лолите? Как долго она будет соглашаться на то, чтобы кому-то принадлежать?

Вот это в скобках «и незаконно» – очень полезная вещь: когда речь идет о противоречивых книгах, лучше сразу обозначить то, что вызывает возмущение. Блерб на оборотной стороне первой обложки печально известного издания «Любовника леди Чаттерлей» 1960 года (на задней обложке дана биография Д. Г. Лоуренса) – Penguin пытались наказать на основании закона о непристойных публикациях, но издательство выиграло процесс – это триумф стойкости и сопротивления нападкам тогдашних блюстителей нравственности:

Лоуренс писал о «Любовнике леди Чаттерлей»: «Я всегда трудился ради одной цели – доказать, что сексуальные отношения ценны и значимы, а не постыдны. В этом романе я пошел дальше всего. Для меня все это прекрасно, как сама нагота…» Эта история любви между лесником и женой калеки-интеллектуала – история о «фаллической нежности», и ни в каком смысле не порнография. К сожалению, критики и цензоры, отчаянно осудившие книгу, набросились на то, как было об этом рассказано, и упустили из виду нежность.

Лоуренс знал, что подвергнется нападкам. «Книга принесет мне только оскорбления и ненависть», – говорил он, и так и получилось. Потребовалось более тридцати лет, чтобы она была опубликована в этой стране в неизувеченном виде.

На мой взгляд, отличный текст, если не принимать во внимание устаревшее слово «калека». Особенно мне нравится, что автор использовал слово «неизувеченный», потому что «неотцензурированный» и «несокращенный» звучат куда слабее.

Единственная книга, которую можно было бы описать как порнографическую – из-за содержащихся в ней сцен насилия, – это сатира Брета Истона Эллиса «Американский психопат». Блерб на задней обложке нас искусно и привлекает, и отталкивает одновременно, говоря о том, почему в романе все так устроено, а не только, что именно устроено. Примечательно также, что первый отзыв о книге принадлежит женщине, Фэй Уэлдон[262], а это важно для романа, который мог бы быть истолкован как женоненавистнический:

Патрику Бэйтмену двадцать шесть лет, он работает на Уолл-стрит, он хорош собой, обладает прекрасным вкусом, обаятелен и умен. А еще он психопат. Это суровая, горькая черная комедия, повествующая о мире, который всем нам знаком, но с которым никто из нас не хочет сталкиваться. «Американский психопат» тычет нас носом в величайшую американскую мечту – в ее худший кошмар.

Блербы для столь же противоречивых произведений «Последний поворот на Бруклин» и «Заводной апельсин» также говорят о серьезных намерениях этих романов («признанный шедевр», «серьезное исследование моральных ценностей свободы воли»). В своем «Предисловии» к «Последнему повороту на Бруклин»[263] Ирвин Уэлш не рекомендует при описании этого романа употреблять слово «культовый», потому что это «звучит маргинально и оскорбительно» для произведений великих авторов. Но как писать о вещах откровенно непристойных?

«120 дней Содома» Маркиза де Сада – чудовищная, чудовищная книга. Тут не получится ходить вокруг да около. Но она представляет исторический и литературный интерес, так что Penguin Classic опубликовал ее в 2016 году в новом переводе. В очень взвешенном и мудром «Предисловии» переводчик описывает книгу как, «возможно, самый вызывающий из когда-либо написанных текстов… Как бы ни было это трудно, но читать “120 дней Содома” надо внимательно и вдумчиво». Автор предисловия также говорит об историческом контексте и о том, что книга занимает свое место в ряду классических произведений, потому что «ее невозможно проигнорировать».

Мне пришлось писать блерб, и я постаралась быть честной, говоря о «примитивной брутальности». Я не хотела уклоняться от неприятного. И это главное в блербах для «трудных» книг. Рекламный текст необязательно должен выступать в защиту книги. И не стремиться сделать читателя сообщником. Но он может отстоять право книги на существование. В конце концов, она для чего-то издается. Мы не можем по собственному желанию отбросить неудобных, даже морально предосудительных авторов. И не должны[264]. Но мы можем тщательнее относиться к словам, которые используем, публикуя и вынося такие произведения на обсуждение.

Часть 5

Вихрь бессвязных слов

Блербы – это мы

Бестии, квесты и монстры

Сюжеты

Вся великая литература начинается с одной из двух историй: либо герой отправляется в путешествие, либо в город прибывает незнакомец.

Толстой[265]

Позвольте рассказать вам одну историю.

Бедная, невезучая и одинокая, наша героиня отвергнута миром, она низшая из низших. Но проходит время, она преодолевает невзгоды, судьба ее меняется. В конце ее исключительная природа становится очевидной, а ее прекрасные внутренние качества – общепризнанными.

Конечно же, это «Золушка», варианты которой можно найти в фольклоре всего света – от Китая до Древнего Египта.