Книга Розы - Кэри Си Джей

— Меняем курс. Быстрее! — Перебежав через дорогу, Оли вер направился в сторону более узких улиц, идущих от реки.

Пока они шли мимо витрин, Роза заметила, что он поглядывает в зеркальные окна, проверяя, нет ли слежки.

— У меня идея. — Она нетерпеливо подергала его за рукав. — Мы можем пойти в дом моих родителей. Там никого нет, мать сейчас у Селии.

— Думаешь, они этого не знают? Они будут ждать нас и там.

Ее горло сжалось.

— Может быть, к моей сестре?..

— К твоей сестре тоже придут.

Роза с ужасом представила себе, как полиция врывается в тихий дом Селии на Клэпем-стрит. Джеффри в дверях переходит от угроз к отговоркам, ее сестра прячется за его спиной, мать плачет и заламывает руки.

— Куда же нам тогда идти?

— Боюсь, что на ближайшую железнодорожную станцию.

— А это разумно?

При повсеместном присутствии соглядатаев в Союзе, и станции, и все остальные места, подходящие для встреч, прямо кишели ими. К тем, которые уже на хвосте у Розы и Оливера, добавятся новые из числа железнодорожных.

— У нас нет выбора.

На голове бронзовой статуи Клары на площади перед вокзалом Виктория сидел голубь. Птицы не делали различия между монументами режима и оловяннолицыми государственными мужами, столетия назад населявшими Лондон. В конечном счете не все ли равно, на ком расположиться, разве что спокойно посидеть на Кларе долго не получалось. В Союзе среди женщин распространилось поверье, что мать Вождя обладает сверхъестественной силой, способствующей чадородию, и ее статуя стала местом неофициального поклонения. Жаждущих отдыха голубей постоянно беспокоили паломницы, прикасающиеся к простертой руке Клары в надежде на удачу.

— Здесь удобное место для ожидания, — сказал Оливер. — Я пойду возьму билеты.

Он ушел, а Роза встала под сенью бронзовых материнских рук Клары, отвернувшись от снующих людей. Вокзальная толпа сегодня была гуще обычного из-за туристов с их холщовыми рюкзаками, чемоданами и надетыми в честь коронации шляпами. Площадь пересекали сотни пассажиров, протискиваясь между рабочими, устанавливающими дополнительные громкоговорители на фонарных столбах, лесах и щитах с расписаниями, чтобы весь день транслировать программу Британской радиовещательной корпорации.

Статуя Клары обладала нешуточной притягательностью. Для некоторых женщин это превратилось в автоматический ритуал — они касались ее отполированной руки, проходя мимо, как в былые времена прохожие касались статуи Девы Марии. Другие подходили торопливо, словно стесняясь объявить о своих сокровенных желаниях миру. Роза была не единственной, кто задержался здесь испросить помощи у матери Вождя. По другую сторону статуи стояла девушка с сосредоточенным в молитве лицом, сложив руки поверх голубовато-серого костюма.

Роза уже видела этот костюм сегодня.

Времени предупредить Оливера не оставалось. Резко повернувшись, она позволила толпе увлечь ее за собой и пошла не глядя, поворачивая то налево, то направо, заходя за газетные киоски и будки чистильщиков обуви, пока перед ней не мелькнула выцветшая бело-золотая витрина кафе «Союз». Эти кафе когда-то носили название «Лайонс-Корнер-Хаус», пока их не освободили от владельцев-евреев и не переименовали, но официантки по-прежнему носили старую фирменную черно-белую форму, придуманную для официанток «Лайонс». Официанток здесь подбирали с учетом внешности и манер, что повышало их шансы выйти замуж по сравнению с остальными гретами, поэтому в желающих работать никогда не было недостатка, а благодаря приветливости девушек в этих кафе всегда хотелось задержаться. Если не обращать внимания на убогое меню и отвратный кофе, вполне можно было вообразить, что переносишься в другое время, хотя и особые директивы Союза не запрещали подобные игры воображения.

Скользнув внутрь, Роза уселась за один из престижных столиков, зарезервированных для мужчин и женщин класса I. Отсюда открывался прекрасный вид на площадь перед вокзалом, в отличие от столиков для низших каст, теснившихся в глубине зала. Она не смогла придумать ничего лучшего: отсюда она могла высматривать в толпе Оливера, скрываясь от слежки.

В углу бара стоял телевизор. Шла музыкальная программа, специально составленная для коронации: Вагнер, Штраус и Бетховен, дирижировал Герберт фон Караян. Музыка не слишком годилась в качестве фона для утреннего кофе и, как обычно в общественных местах, звучала слишком громко. В Союзе все привыкли к постоянному шумовому фону, режим как будто старался заглушить все человеческие мысли, и громкоговорители на улицах и в кафе, закончив трансляцию речей и указов, тут же переключались на музыку, обычно оркестровую: эстрадные оркестры, духовые оркестры, марширующие оркестры. Впрочем, в некоторых случаях больше подходила опера.

Сидя рядом с мужчиной, поедающим пирожное с патокой и кремом, и закрыв лицо меню, Роза наблюдала за вокзальной толпой.

— Простите, мисс, что вам угодно? — громко, чтобы перекрыть бравурные аккорды «Мейстерзингеров», спросила подошедшая к столику официантка.

Роза вздрогнула, но мгновенно взяла себя в руки.

— Ничего. То есть чашку чая, пожалуйста.

Она сосредоточила взгляд на потоке людей снаружи, плотная масса которых двигалась как единый организм, сплошная пульсирующая палитра всех оттенков серого и коричневого. Ничего необычного.

На одной из платформ, ближе к концу, стоял железнодорожный фанат: растрепанные волосы, бледное лицо, берет и длинный песочный плащ, плотно запахнутый от холодного ветра. Держа в руках блокнот, он поглядывал на поезда, видимо записывая их цвета и модели. Вот только он не мог быть тем, за кого себя выдавал, поскольку это хобби давно запретили по соображениям национальной безопасности.

Роза еще не успела до конца сообразить все это, как увидела, что мнимый энтузиаст глянул на пешехода, идущего вдоль платформы, и едва заметно помахал блокнотом.

Напряженные плечи Оливера выдавали его волнение, но лицо оставалось безмятежным: он деловито шел к входу на вокзал, непринужденно поглядывая по сторонам, как любой другой постоянный пассажир, слегка раздраженный толпой, задерживавшей его по дороге на работу. Должно быть, он заметил отсутствие Розы и пришел к очевидному выводу.

Оставив на столике пять марок, Роза выскользнула из кафе и быстрым шагом направилась к нему.

— Эй! — Вторая половинка той самой страстной парочки — мужчина с редеющими волосами — перестал скрываться и окликнул ее.

Прохожие опасливо заозирались. Роза почувствовала подступающий страх, но Оливер уже заметил ее и бросился навстречу. Схватив Розу за руку, он метнулся через платформу к отправляющемуся поезду. С усилием открыв дверь, втолкнул ее в вагон и нырнул следом.

— Главное, не смотри вниз, как говорила моя мама. Это как ходьба по канату. Все получится, только не смотри вниз.

Поезд уже отходил от платформы, а их преследователи сначала оторопело замерли, а потом поспешили назад.

Поезд набирал скорость, и Роза откинулась на пропахшую табачным дымом спинку сиденья, дожидаясь, пока сердце перестанет бешено биться. Ее жизнь окончательно сорвалась с якоря. Всё вокруг — Союз, плакаты, рекламные щиты, флаги коронации — все это разошлось, как распоротая ткань, обнажая реальность.

Глава двадцать восьмая

Они сделали две пересадки, пока наконец не сели на нужный поезд, который, как назло, полз с черепашьей скоростью, останавливаясь на каждой станции, а потом, будто задыхаясь, медленно двигался дальше. Платформы на каждой станции пестрели флагами, во всех киосках рекламировались праздничные, в честь коронации, выпуски журналов и газет. В Рединге Роза даже заметила один из календарей, который сама помогала составлять, с вдохновляющим девизом и цветным портретом высокопоставленного лица на каждый месяц: Йозеф Геббельс, отдыхающий на яхте, Рудольф Гесс рядом со своим самолетом, Ханс Франк на фоне зубчатой стены замка… На апрель выпадал Генрих Гиммлер с выскобленным безвольным подбородком, сквозь очки в тонкой оправе белесыми глазами близоруко уставившийся в камеру. Должно быть во многих семьях с нетерпением ждали, когда можно будет перевернуть эту страницу.