Возвращение не гарантируется - Корецкий Данил Аркадьевич

Громов постучал связкой ключей по столу.

— Прекратите пререкания! Я вижу, что план сырой! И надо прислушаться к мнению командира — в конце концов именно ему предстоит действовать по этому плану!

Вилховский опустил глаза, перебрал какие-то бумаги, лежащие перед ним, и после паузы сказал:

— Да, конечно, товарищ генерал-полковник, мы доработаем план операции…

На этой обычной оптимистической ноте оперативное совещание было закончено, генералы и полковник стали расходиться. Последний был вне себя от ярости.

Итак, личный сыск не принес полезной информации, если не считать таковой мутные рассказы участкового об абсолютной недоступности объекта. Громобой и сам умел убедительно втирать потерпевшим и начальству про невозможность раскрыть дело, которым не хотел заниматься ввиду отсутствия личной заинтересованности. На самом деле он был уверен, что раскрыть можно любое дело. Ну, почти любое. И не обязательно раскрыть, а извлечь свою выгоду, что еще важнее раскрытия. Но для этого надо установить того, кто не хочет, чтобы дело было раскрыто, тогда две заинтересованности — «раскрыть» и «не раскрывать» — совпадут, а значит, можно провести переговоры и заключить соглашение, которое приведет к обоюдному удовлетворению сторон…

Любителя протухшей воды Степанова он не послушал и несколько дней дежурил в машине на шоссе у съезда на бетонку, пару раз, будто невзначай, проезжал мимо КПП в предполагаемые часы начала и окончания работы. Но, хотя зашторенные автобусы оперативник видел, никакие ниточки из них не торчали, хвататься было не за что… Так что все его ухищрения к положительному результату не привели, скорей наоборот.

Когда он стоял в конце разбитой тяжелой техникой дороги и, подняв капот, имитировал поиск мнимой неисправности, к нему вдруг подлетел невзрачный микроавтобус с затонированными окнами, оттуда выскочили трое мужчин в черных комбинезонах без знаков различия. Отнюдь не богатырского телосложения, они оказались быстрыми и крепкими, причем настроенными явно недружелюбно, чтобы не сказать — враждебно! Опер есть опер — Громобой успел отскочить и даже выхватить свой «ПМ». Но больше он ничего не успел, и даже грозный крик: «Назад! Стреляю!» оборвался на середине первого слова, да и стрелять было не из чего: его рванули за руку, и каким-то непостижимым образом в ней осталась только пистолетная рамка со стволом и обвивающей его, а теперь нелепо торчащей вперед возвратной пружиной, а затвор отлетел в сторону и упал в дорожную пыль. Ему закрутили руки за спину и бросили лицом на капот, как он сам многократно поступал с задерживаемыми преступниками.

— Что ты здесь вынюхиваешь? — раздался над головой голос, жесткий и колючий, как наждачная бумага номер ноль.

— Руки отпустите, суставы вывернете! — кряхтя, с трудом выговорил Громобой. Он тоже неоднократно использовал этот прием и не слушал подозреваемых, которые кричали от боли. Но сейчас его услышали, и захват чуть ослаб.

— Отвечай на вопрос! — повторил тот же голос.

— Я сотрудник уголовного розыска! Удостоверение в нагрудном кармане!

— Посмотрим! — Чужие руки бесцеремонно просунулись ему под грудь, обшарили карманы. — И правда! Хотя, может, подделка! А вот ручка явно крутая, с золотым пером!

Громобоя отпустили, и он смог распрямиться. В этом и состоит преимущество оборотня: в нужный момент он мгновенно меняет облик, и каждая из противоборствующих сторон принимает его за своего. Но сейчас это хитроумие ему не помогло. Выпрямиться, правда, позволили, но продолжали крепко держать под руки. Да и обращение с ним не смягчилось.

— Вы находитесь в запретной зоне! — сказал человек с наждачным голосом — это был командир третьего отделения, а по спецназовской терминологии — третьей группы, Филин. Взгляд из-под нависших над глазами надбровных дуг и густых бровей тоже был жестким и колючим, а клювообразный нос довершал сходство с птицей, название которой было выбрано для псевдонима.

— Если даже удостоверение настоящее, то никакой уголовный розыск действовать тут не может!

— Удостоверение самое настоящее, — гордо сказал Громобой. — А вы кто такие? Закон о полиции читайте. Он действует на всей территории России!

— О-о-о, какой ты умный, — раздался второй голос.

Опер повернул голову и увидел, что справа его держит тот, которого он искал. Правда, между фотографией и действительностью существует определенная разница, но сходство было несомненным.

— Это ты — Скат? — уточнил он, думая, что такая осведомленность поможет ему коренным образом изменить ситуацию. Но если что-то и изменилось, то отнюдь не в лучшую сторону. Незнакомцы переглянулись и нахмурились.

— Откуда знаешь? — спросил тот, кто походил на фотографию Ската и, скорее всего, им и являлся.

— Уголовный розыск знает все! — привычно ответил Громобой. И снова только усугубил положение.

— Это плохо, мы не любим таких всезнаек! — вмешался тот, кто держал его за левую руку. — Если кто-то проникает в запретную зону, вынюхивает здесь что-то и вызнает государственные секреты, то это выходит за компетенцию уголовного розыска! Это уже похоже на шпионаж!

— Какой еще шпионаж?! Вы что, с ума посходили?! — возмутился Громобой. — Почему вы говорите со мной на каких-то задворках? Ведите к своему командиру! Пусть звонит начальнику полиции и разбираются между собой!

— Ты не понял майор, — снова заговорил человек с наждачным голосом. — Расклад такой: ты крутишься вокруг режимного объекта уже неделю и многократно засветился на камерах внешнего наблюдения. Ты знаешь псевдоним нашего товарища, который знать не должен. Этого вполне достаточно…

— Достаточно для чего?! — перебил Громобой, но на это никто не обратил внимания, будто каркнула пролетающая ворона из невесть откуда взявшейся стаи, которая, хлопая крыльями, низко и довольно зловеще кружилась над их головами, будто чуя близкую добычу.

— Сейчас ты должен быстро убедить нас в том, что делал это без враждебных целей. Твои объяснения должны быть четкими, ясными и понятными. Постарайся!

— И старайся лучше, чем когда чистил свое оружие! — сказал Скат, рассматривая на свет ствол наполовину разобранного пистолета, затвор которого валялся в пыли и нуждался теперь в особо интенсивной чистке. — Иначе…

— Что иначе?! — обозлился Громобой. Он еще никогда не попадал в столь глупое и беспомощное положение, выйти из которого не помогали ни служебное удостоверение, ни природная наглость, ни даже оружие, которое у него столь бесцеремонно отобрали совершенно необычным способом.

— Да ничего особенного, — как-то особенно жестко прозвучал наждачный голос. — Придется тебя прикопать в специально отведенном месте, да пойдем обратно в часть, у нас мероприятия по распорядку дня…

Громобой частенько пугал подозреваемых примерно таким образом, и почти всегда подобная угроза давала результат: тот, кто еще недавно хорохорился, требовал адвоката и угрожал прокурором, вдруг становился покладистым, сговорчивым и откровенным. Конечно, если допрашиваемый верил в трагическую перспективу, а это уже зависело от его опыта, характера, силы духа и, конечно, от силы убеждения, исходящей от оперативника. И сам Громобой умел чувствовать, когда угроза носит характер психологического воздействия, а когда она вполне реальна. И сейчас был второй случай: его не пугали — просто-напросто рассказали ближайшее будущее. Лица, манеры и настрой этих людей, обстановка вокруг, которую сгущало хлопанье вороньих крыльев, убедительно подтверждали реальность печальной перспективы.

Отменное чутье спасало его не раз, и сейчас Громобой решил, что хватит разыгрывать крутого полицейского — надо выходить из данной ситуации живым, а по возможности и здоровым.

— Мы работаем по убийству на Щелковском шоссе трех сотрудников «Комплекса», — начал он солидным уверенным голосом, как будто не стоял обезоруженный, под охраной, в запретной зоне, у чужой «Нивы», а делал доклад на заслушивании в отделе или на совещании у Извольского.