Обреченный убивать - Виталий Гладкий

Я просто не узнавал ни улиц, расцвеченных витринами многочисленных киосков, пестреющих иностранными наклейками на товарах и продуктах, ни вокзалов, бурливших ошалевшими соотечественниками в окружении грязной пены из сонмища попрошаек, проституток и ворья всех возрастов и национальностей вплоть до негров – то ли доморощенных, то ли завезенных из какого-нибудь Ниггерленда, ни ресторанов и кафе, где вместо скромно одетых обывателей, справляющих какое-либо семейное торжество, восседали коротко стриженые мордовороты с золотыми цепями под килограмм весом на немытых бычьих шеях.

Я был шокирован, смят, раздавлен увиденным.

И пока Тимоха занимался дальнейшим обустройством своих темных делишек, подыскивая и мне соответствующую моему "профилю" работу, торчал почти безвылазно в гостиничном номере весьма престижной гостиницы, куда, как я понял из разговоров обслуживающего персонала, путь ментам и прочая был заказан.

По вечерам меня одолевала тоска.

Днем я хоть как-то убивал время, шатаясь по улицам и бесчисленным базарчикам, ютящимся в самых неожиданных местах города.

Но ночи полного одиночества наедине с мыслями, от которых я готов был волком выть, едва не сводили меня с ума.

До сердечной боли я стремился побыстрее увидеться с женой и сыном. Однако наше долгожданное свидание зависело только от Тимохи, будь он трижды проклят.

Но этот сукин сын только злобно фыркал в телефонную трубку, когда я в очередной раз напоминал ему о наболевшем, и грубо требовал, чтобы я не расслаблялся, держал себя в форме, потому как вскоре у меня будет дел невпроворот.

От таких разговоров меня временами зашкаливало. И я, дрожа от ненависти на весь мир, готов был убить кого угодно, и в первую очередь своего нового шефа. А затем выброситься к чертовой матери из окна гостиницы на булыжную мостовую, где с вальяжной снисходительностью ко всем прочим катили дорогие "мерсы" и "линкольны".

И тогда я лез под горячий душ, почти под кипяток, а после, красный, словно вареный рак, облачался в приличный костюм и спускался в ночной бар гостиницы.

Там царил сексуальный полумрак, мурлыкала импортная стереосистема, а за столиками, разбившись парами, вполголоса болтали дорогие путаны.

Этот вечер ничем не отличался от предыдущих.

Те же, набившие оскомину, рожи завсегдатаев – местных "крутых" и их паханов, сорящих направо и налево баксами.

Разодетые по последнему писку французской моды разнокалиберные шлюхи, с жадностью оголодалых волчиц подыскивающие себе очередную жертву среди "лохов" – постояльцев гостиницы с туго набитыми кошельками.

Две или три компании кавказцев, непривычно тихих, незаметных, в отличие от старых времен, а оттого вдвойне опасных.

Они напоминали мне змеиное гнездо, согретое первыми лучами жаркого весеннего солнца – и движения вяловатые, и кровь, остуженная зимними холодами, пока стылая, будто подтаявшее мороженое, и тела не такие гибкие, как обычно; но только тронь их, успокоенный обманчивым видом покорности и бессилия, тут же последует по-прежнему молниеносный удар, и переполненные за время долгой спячки пазухи впрыснут в кровь через острые крючковатые зубы смертельный яд, спасения от которого нет.

Я сидел в углу, за самым, с точки зрения посетителей бара, неудобным столиком, где обычно ютилась оставшаяся не у дел обслуга.

Это место я забронировал едва не в первый день моего "сошествия с небес" – из номера на седьмом этаже в полуподвальное помещение этого ночного гнезда разврата.

Главным достоинством столика было то, что вряд ли могло интересовать остальную публику, скупившую на корню всю местную милицию и полицию, если таковая и существовала, – служебный выход в нескольких шагах.

Я уже знал, что он ведет на кухню, где есть двери, через которые можно выйти на параллельную улицу. С угла, где я сидел, хорошо просматривался вход в бар, где торчал подобострастный, прилизанный тип в годах с повадками секретного агента на покое.

Когда я впервые встал на ковровую дорожку ступенек, ведущих в чрево бара, его глаза обшарили мою фигуру с таким прилежанием, что мне еще добрый час спустя казалось, будто кожу лица потерли крупнозернистой шлифшкуркой.

Какое-то время он относился ко мне индифферентно, но затем мое несколько нестандартное поведение для подобного заведения – я почти ничего не пил и не путался со шлюхами – вновь привлекло его внимание, и с той поры он следил за мной, как вышедший на тропу войны ирокез за случайно забредшим в леса бледнолицым.

Во избежание осложнений – черт его знает, кому он там строчит доносы, – мне пришлось стать артистом поневоле.

Как и все остальные, я начал заказывать дорогие коньяки, виски и еще что-то там, иногда угощал "дам", от которых несло за версту вызывающими рвотные позывы запахами импортных кремов и духов.

А однажды я притворился в стельку пьяным и дал возможность лисьемордому швейцару пошарить в моих карманах, пока он тащил меня на собственном горбу на седьмой этаж.

В результате я лишился что-то около двух сотен "зелени", зато приобрел доверие и соответствующий вес в глазах этого сукиного сына в отставке.

Сегодня бар был забит до отказа. Может, потому, что воскресенье, а возможно, по причине какогонибудь праздника – меня такие мелочи не интересовали.

Спиртное лилось рекой, визгливо хихикали путаны, разобранные "клиентами", пустые и холодные рыбьи зенки мускулистых качков блестели масляно и вожделенно – на ярко освещенном подиуме раздевалась до последней нитки стриптизерша с неестественно огромной грудью и тупыми глазами беременной коровы.

Это был писк сезона.

До сих пор единственным развлечением завсегдатаев бара были четыре сухоребрые девицы, исполняющие провинциальный канкан или что-то на него похожее – я в танцах смыслю мало.

Потягивая через соломинку легкий коктейль – с некоторых пор я понемногу начал прикладываться к спиртному, правда, больше от ничегонеделанья, нежели по необходимости, – я присматривался к группе кавказцев на противоположной от меня стороне бара.

Трудно было определить, какой именно они национальности, хотя по некоторым признакам мне показалось, что армяне, но это обстоятельство меня не волновало.

Другое привлекло мое внимание: среди них находился долговязый тип в кожаной куртке на "молнии", шумный и бесцеремонный, не упускающий ни одного момента, чтобы не перекинуться словом со смазливой офицанткой, обслуживающей стол кавказцев, и нередко дающий волю рукам.

Официантка для виду гневалась, но отнюдь не спешила освободиться из объятий наглеца. По тому, как она по делу и без дела довольно часто подходила к компании и будто невзначай оказывалась вблизи долговязого, я определил, что его грубые манеры вовсе ей не неприятны.

Даже наоборот.

Впрочем, сие меня только забавляло.

Иное заставило быстрее забиться сердце и впрыснуло добрую порцию адреналина в кровь. Этот дылда в кожаной куртке – кто он? Я был почти уверен, что мы с ним когда-то встречались.

Но где и когда?

С моего места, да еще в полутьме, черты его лица смазывались, затушевывались, к тому же он сидел ко мне спиной, и в редкие мгновения "баталий" с понравившейся ему официанткой я мог созерцать только профиль с седеющими висками короткой стрижки.

Кто этот человек?

Я насторожился, почувствовав, как между лопаток появился холодок. Несмотря на мою измененную внешность, мне вовсе не улыбалась перспектива повстречать кого-либо из прежних знакомых.

Внимательно осмотревшись по сторонам, я небрежным движением отодвинул стул, преграждавший мне дорогу к служебному выходу.

Конечно, пока ничто не предвещало каких-либо неприятностей или осложнений, но – береженого Бог бережет…

Может, потому, что я был напряжен, словно сжатая часовая пружина, мне удалось их вычислить за несколько мгновений до начала разборки. По моим молниеносным подсчетам, киллеров было около десятка.

Судя по всему, они просочились в бар по одному, а оружие – автоматы "узи" и пистолеты большого калибра, – им, скорее всего, доставили через служебные помещения свои люди из обслуживающего персонала.

(Охрана гостиницы была надежна и весьма профессиональна, в чем я имел возможность убедиться неоднократно, а парадный вход, судя по всему, имел скрытые детекторы, реагирующие даже на скромный перочинный ножик).

Когда они, уже почти не таясь, начали окружать стол, за которым сидели армяне и дылда в кожаной куртке, я неторопливо встал и пошел к служебному выходу. Я вовсе не горел желанием схлопотать за здорово живешь пулю-дуру, предназначенную другому.

Краем глаза я видел, как долговязый, до этого подмигивающий официантке, неожиданно сгреб в охапку сидевшего рядом с ним лысоголового коротышку с солидным брюшком и буквально швырнул его на пол.

А затем в совершенно немыслимом прыжке с полуприседа обрушился на одного из киллеров, ближе остальных подошедших к столу.