Да помолчи уже, наконец. О чем мы говорим, когда говорим о любви - Реймонд Карвер

упускают случая нагадить нам. Целой ватагой прибегают сюда из поселка строителей. – Она покачала головой. – Несчастные чертенята. Что за жизнь для детей – вечно в кочевьях. Отцы их строят там плотину. – Она отперла и толкнула дверь коттеджа. – Утром я протопила, вам будет тепло.

– Благодарю вас, миссис Мэй.

В комнате стояла большая двуспальная кровать под простым покрывалом, комод, письменный стол; за деревянной перегородкой высотой по пояс – кухня. В кухне раковина, дровяная печь, старый холодильник, стол под клеенкой и два стула. Еще две двери – одна в туалет, другая – на терраску, где можно развесить одежду.

– Все прекрасно, – сказал он.

– Я прибралась тут немного. Вам нужно что-нибудь, мистер Гарольд?

– Пока нет. Посмотрю, когда устроюсь.

– Тогда отпускаю вас. Вы, наверное, устали – столько времени за рулем.

– Я пока внесу вещи.

Он закрыл за собой дверь, и они постояли на террасе, глядя на склон. Он вынул сигарету, облизнул кончик и взял в рот.

– Жаль, что ваша жена не смогла приехать, – сказала она. – Как-то это обидно.

Они стояли напротив громадной заснеженной черной скалы, выступавшей из склона за дорогой. Люди говорили, что она похожа на замок. Хозяйка двинулась прочь; он вынул изо рта сигарету и спросил:

– Как нынче ловится?

– У кого-то хорошо, но большинство ребят охотятся. Как же – сезон на оленей.

Он подогнал машину как можно ближе и стал разгружаться. Последней вынес бутылку виски из бардачка. Бутылку поставил на стол, а позже, когда разложил на нем коробочки с грузилами, крючками и толстенькими красными и белыми мушками, перенес ее на сушилку. Сидел за столом, курил; перед ним открытый ящичек, всё на местах – мушки, грузила, пробовал на прочность поводки; собирал снасти для сегодняшней рыбалки, радовался, что приехал. Сегодня оставалось еще два светлых часа. И еще день завтра. Решил приберечь бутылку до возвращения вечером и оставшееся до завтра. Раз ему послышалось царапанье за дверью, встал из-за стола посмотреть – но там ничего. Только крутые белые лоснистые холмы, усопшие сосны под пасмурным небом и внизу несколько домов и машин, стоящих в стороне от шоссе. У него еще вдоволь времени. Почему не прилечь на несколько минут? Да и ловиться будет лучше под вечер. Можно выйти через часок. Он закрыл дверь, проверил печку и стал раздеваться. Потом в трусах прошлепал по холодному полу, очистил стол и улегся, дрожа, между холодными простынями. Полежал на боку с закрытыми глазами, подтянув колени к подбородку, чтобы согреться, потом повернулся на спину и пошевелил пальцами ног под одеялом. Жаль, что нет Фрэнсис – поговорить не с кем.

Он открыл глаза. В комнате было темно. В печке тихо потрескивало, на стене лежал тусклый красный отсвет. Он лежал, пытаясь сфокусировать взгляд на окне, – не верилось, что там темно. Снова закрыл глаза, повернулся и медленно вытянул ноги. Хотел ведь подремать часок, не больше. Открыл глаза и с трудом уселся на краю кровати. Надел рубашку, потянулся за брюками. Пол был по-прежнему холодный. Он пошел в ванную, пописал, вымыл руки и лицо холодной водой. Вышел на кухню, поворачивая голову из стороны в сторону, не в силах отделаться от мутного, тупого чувства. «Черт возьми!» – повторял он, снимая консервные банки с полки и со стуком ставя обратно. Разогрел кофейник и, выпив две чашки, решил спуститься в кафе, что-нибудь съесть. Он надел куртку и войлочные туфли, поискал, нашел фонарь и вышел.

Мороз ущипнул щеки, стянул ноздри, но – приятно. Тропинка была скользкая, но свет из кафе освещал ему дорогу, и он ступал осторожно. Он кивнул девушке Эдит и сел за столик около края стойки. В кафе было пусто, и слышалось радио с кухни.

– Вы закрылись?

– Почти. Убираюсь перед завтрашним утром.

– Значит, поесть не удастся?

– Да нет, чего-нибудь могу вам подать.

Она подошла с меню и стаканом воды.

– Скажи, Эдит, миссис Мэй далеко?

– Она у себя в комнате. Вам что-то нужно?

– Еще бы дров. На утро.

– Дрова за домом.

Он показал в меню на сэндвич с ветчиной и картофельный салат:

– Пожалуй, это.

Дожидаясь еды, он двигал кружками перед собой солонку и перечницу. Надо было взять просто молочный коктейль с сэндвичем и забрать к себе в коттедж. Она принесла тарелку и стала ходить от столика к столику, наполнять сахарницы и салфетницы, поглядывая на него. Паршивка. Подошла с мокрой тряпкой и принялась стирать крошки с его стола. Сложив руки на животе, он следил за движением тряпки, оставлявшей мокрые разводы на столе.

Оставив деньги, он вышел через боковую дверь, обогнул угол и взял охапку замерзших поленьев. Потом со скоростью улитки двинулся к своему коттеджу. Оглянулся раз – она наблюдала за ним из кухонного окна. К тому времени, когда добрался до своей двери и сбросил дрова, он ее уже ненавидел.

Он долго лежал на кровати, читал журналы «Лайф», оставленные хозяйкой. Клонило в сон; он встал, разобрал постель, убрал со стола и сложил на углу снасти для завтра. Осмотрел кучку – убедиться, что ничего не забыл. Он любил порядок и не хотел проверять с утра все заново. Взял бутылку, посмотрел ее на просвет и налил немного в чашку. Пошел к кровати и поставил чашку на тумбочку. Погасил свет, с минуту постоял перед окном, почесываясь, и лег. Завтра у него целый день. Или уже сегодня?

Проснулся так рано, что в доме было почти темно. Печка за ночь прогорела, остались только угли, изо рта у него шел пар. Он поправил колосник и положил в топку несколько поленьев. Сделал три сэндвича с арахисовой пастой, завернул в вощеную бумагу и вместе с печеньями засунул в карман куртки. Он не мог вспомнить, когда последний раз вставал в такую рань. На завтрак он выпил почти литр шоколадного молока – стоя в шерстяных носках перед сушилкой для посуды. Перед дверью натянул болотные сапоги.

На улице – мутная предрассветная полутьма. На вершинах холмов, в долинах клочьями на деревьях висели тучи. Коттедж ниже по склону был темен, машин нет, только пикап с рекламой на борту. По скользкой утоптанной тропинке он медленно пошел к реке. Кажется, все еще спят в такую рань – его это радовало. Где-то в долине за рекой послышались выстрелы. Он считал их. Семь. Восемь. Охотники проснулись. И олени. Он подумал, не те ли двое стреляют, которых видел вчера в баре. Оленям в таком снегу ничего не светит. Он шел, все время глядя под ноги. Тропа спускалась, скоро он очутился в густом лесу, в снегу по щиколотки.

Под деревьями, вокруг угловатых мерзлых кустов сугробы, но не высокие, пройти можно. Его сапоги втаптывали в снег палую сосновую хвою. У него шел пар изо