Меншиков - Александр Соколов

Приказание Меншикова было выполнено. Первой сложила оружие королевская гвардия, за ней — пехотные полки, затем лейб-регламент и, наконец, драгунские части.

Большинство переметнувшихся с Мазепой казаков побросалось в Днепр в надежде его переплыть, при этом многие из них утонули, а часть разбежалась заранее, так что под Переволочной их было захвачено немногим более двухсот человек.

Для большей безопасности пленные были разбиты на мелкие партии, и относительно малочисленное русское войско вынуждено было до прибытия подкреплений бессменно нести караул.

1 июля под Переволочну прибыл сам Петр.

Пленного Левенгаупта и его офицеров Петр принял ласково. Узнав же, что Карла нет среди сдавшихся в плен, он приказал немедленно отправить в погоню за ним генерал-майора Волконского во главе четырех кавалерийских полков.

Волконский нагнал шведов у Буга. Около девятисот шведских солдат в это время еще не успели отчалить от берега. Часть из них была русскими кавалеристами загнана в реку и утонула; другие, до пятисот человек, сдались в плен и вынуждены были совершить обратно уже пройденный путь.

Только Мазепе и королю с небольшой горсткой солдат удалось благополучно уйти от погони, — и то «не далее того места, — доносил после Волконский, — с которого они могли зреть гибель их спутников», да казаки, что отступали вместе с Мазепой, удачно избежали беды. Завидев русских, они тотчас пустились в широкую бесприметную степь. Она им была отлично известна. Волконский же полагал: ловить казака в степи — все равно что искать в стоге сена иголку.

После продолжительного пути по знойной аккерманской степи полтавские «недобитки» 1 августа достигли Бендер, Сераскир принял их очень приветливо, а Мазепе сообщил, что падишах приказал беречь его. Но страх ускорил разрушение одряхлевшего организма предателя. Находясь в Бендерах, Мазепа уже не покидал постели и с каждым днем угасал. Он умер 22 августа. Говорили, будто от страха быть выданным Петру он принял яд. Тело его было отвезено в Галац и там похоронено.

Под Переволочной сдалось в плен: 3 генерала, 11 полковников, 14 подполковников, 20 майоров, 250 капитанов, 300 поручиков, 320 корнетов и от 13 до 14 тысяч рядовых. Все оружие и обоз, который шведы не успели сжечь или побросать в Днепр, достались победителям.

— У меня, имей в виду, — обращался Шереметев к Меншикову, сдвигая брови, протягивая руки и стискивая кулаки, — у меня еще не вывернешься, мне еще рано на печи-то лежать! Я еще… — и, не договорив, закатывался лютым старческим кашлем.

Он сильно похудел и поседел за последнее время. Кожа на руках стала тоньше, глянцеватее, покрылась сплошь какими-то мелкими лиловыми пятнышками.

— Твои, Борис Петрович, заслуги, — говорил ему Петр, — не умрут и всегда будут памятны России.

Крепко обнимал его, целовал в обе щеки. У Шереметева дрожали плотно сжатые челюсти, пробегал холодок по голове, спине, голеням, глаза наливались, мутились слезами.

— Ты, — продолжал Петр, поглаживая его по груди, — верностью и храбростью вечный в России монумент.

Александр Данилович Меншиков был провозглашен вторым генерал-фельдмаршалом, и «всею армиею новому сему фельдмаршалу, — записано было в „Юрнале“, — отдана честь оружием с барабанным боем и музыкою».

После Полтавы Карла больше всего угнетало сознание, что теперь все будут смотреть на него иронически. «Но ты же был ранен почти накануне сражения, а потом, в самый разгар решающей битвы, потерял сознание, — говорил ему внутренний голос, всегда спасавший его, когда в нем, „непогрешимом“, просыпались рассудок и совесть. — Не твоя вина, — все тверже говорил этот голос, — если силы тебе наконец изменили и ты впал в забытье».

Это его несколько успокаивало, ставило кое-что на свое обычное место. В самом деле — как об этой битве напишут историки и выскажутся его генералы? На самый худой конец «это» можно изобразить как отступление, входившее в план широко задуманной им операции, осуществить которую помешало здоровье. Отступление, но не бегство!..

Соратникам Карла нетрудно было угадать даже на громаднейшем расстоянии такие мысли своего «великого» короля. Но как теперь восстановить его доброе имя?..

Первым поспешил реабилитировать Карла генерал Крассау. Спустя три недели после разгрома шведской армии под Полтавой он отправил письмо в одну из стокгольмских газет, где сообщил что король жив и здоров и что Полтава шведами взята. С легкой руки этого услужливого генерала вскоре и другие «достоверные» известия с театра войны начали проникать на полосы стокгольмских газет. В корреспонденциях сообщалось, что русские под Полтавой потеряли свыше двадцати тысяч убитыми, что Полтава давно занята шведами, а теперь началась война русских с турками.

Перекинулись подобные вести и за границы Швеции.

Только после действительно достоверных реляций о Полтавской баталии, распространенных русскими послами за рубежом, европейские дипломаты беспокойно зашевелились. В Гааге без конца удивлялись «такой, от многих веков несобразимой виктории». В Копенгагене радовались. В Берлине пришли в ужас от «полтавской катастрофы». Произошло невероятнейшее событие! Кто мог ожидать, что под какой-то Полтавой будет сокрушена такая великая держава. Швеция — страна, почти двести лет державшая в повиновении и трепете весь север Европы, что «царь варваров» затмит боевую славу ее армии, завоевавшую в свое время еще Густавом-Адольфом!..

Северная война, правда, еще не закончилась, но сможет ли Швеция оправиться после столь тяжелого поражения? Неужели Россия займет ее место среди могущественнейших мировых держав?

Внешняя политика России начинает приковывать к себе внимание всех европейских государств.

Знаменитый философ Лейбниц назвал Полтавский бой «достопамятным событием в истории и полезным уроком для позднейших поколений».

Поражали: глубокая продуманность блестяще разработанного Петром плана разгрома шведской армии, а также редкое умение Петра отличать, а затем терпеливо выращивать своих способнейших, быстро растущих «птенцов». Недаром позднее, отдавая должное обеим противникам в Северной войне, Вольтер утверждал, что и Петр и Карл были людьми необыкновенными и разница между ними была в том, что «Карл был необыкновенным сумасшедшим, а Петр — необыкновенным мудрецом».

Военные теоретики не преминули разобрать по косточкам каждого русского полководца, разложить по полочкам все «элементы Полтавского боя». Говорили, что Полтава была подготовлена рядом частных поражений шведской армии, кропотливой подготовкой театра войны и самого поля боя, прекрасным сочетанием наступательной стратегии с оборонительной тактикой, а также какой-то особо глубокой «обработкой» местного населения.

Какой?

Пока что полочки для этого «элемента» найдено не было.

Считали доказанным, что исход боя решило расположение на флангах кавалерии. Полагали, что охват конными частями Меншикова правого фланга шведов был тем ударом, от которого армия Карла, покатившись назад, уже не смогла остановиться до самой Переволочны.

Несомненным казалось также и то, что в руках Меншикова кавалерия выросла в главную ударную силу, что она показала блестящие образцы действий против линейных боевых порядков противника.

И все удивлялись: как все же мог какой-то сержант Меншиков в течение девяти лет, истекших с начала Северной войны, дослужиться до звания генерал-фельдмаршала; безродный денщик «Алексашка» — превратиться в светлейшего князя, могущественнейшего вельможу; сын конюха, московский разносчик — стать правой рукой его величества российского государя?! Пусть Меншиков способнейший из способных, но неужели только благодаря этим качествам Петр так возвысил его?

Не может этого быть! Тут что-то не так…

19

Александр Данилович не имел повода раскаиваться в своем браке с Дарьей Михайловной. Затворница боярышня, воспитанная в теремной древней строгости, сумела в очень короткое время превратиться в подлинную жену строевого русского офицера. Первое время, правда, у нее звенело в ушах от грохота артиллерийской стрельбы. Потом она привыкла и к грохоту, а ясное представление о большой связующей силе общего с мужем труда прочно отложилось в ее голове в виде простой и непреложнейшей истины: ее труд — неотделимая частичка большого труда, выполняемого ее любимым супругом. И она быстро втянулась в походную жизнь, стойко переносила связанные с ней трудности и лишения, не раз подвергалась личной опасности и однажды чуть было не попала в плен к шведам. В случае нужды она могла совершать даже походы верхом.

Ничего из своего «подлого» прошлого не скрыл Александр Данилович от Дарьи Михайловны — рассказывал ей, и не раз, как он жил до своей встречи с Лефортом: о своих скитаниях по чужим углам; про то, как тянулись длинные дороги его безотрадного детства и шлепали по ним усталые босые ножонки; про ночевки в поле, лесу, придорожных корчмах, где в пьяных воплях, слезах рвалось наружу глубокое, безысходное отчаяние потерянных «голых» людей; про свои скитания по Москве, свою службу в разносчиках…