Роковая точка «Бурбона» - Анатолий Терещенко

Но, как говорится, — человек предполагает, а командование располагает. Случилось так, что его вызвал в один из дней тягостного томления начальник Управления кадров ГРУ.

Он объявил, что руководство его высоко ценит как сильного профессионала. В связи с этим ему следует поделиться богатым опытом со слушателями ВДА, а вместе с тем получить в академии очередное звание — он, мол, широкие лампасы заслужил, а в центральном аппарате все генеральские должности пока заняты.

Такие доводы начальника его вполне удовлетворили, хотя где-то и несколько насторожили. Противное существо под названием страх начало царапать душу.

«А может, меня подальше отодвигают от секретов в центральном аппарате? — подумал Поляков. — Вот и придумали выход из положения. Не думаю, что это по науськиванию КГБ. Нет, если бы начальство что-либо получило с Лубянки, оно бы скорее меня уволило и не награждало. Видно, действительно нет генеральских должностей в «стекляшке».

И в то же время он понимал, пока человек учит или учится — он не стареет. А значит, может еще послужить — к чему артачиться, сопротивляться. На военной службе командование отказов не любит и отказчиков впоследствии не жалует. Он знал это непреложное армейско-кадровое правило, а отсюда и соответствующее поведение. Предлагают — это считай что приказывают, поэтому надо взять четко под козырек, что он и сделал.

Поляков согласился с предложенной должностью. Это было также то состояние, когда люди, действующие под влиянием появившейся опасности, даже мнимой, за свою судьбу, бывают более сговорчивы и предусмотрительны.

Став начальником факультета Военно-дипломатической академии и действительно в скором времени получив звание генерал-майора, Поляков несколько успокоился. И все же ему стало жалко себя — он уходил или его «уходили» с оперативной работы, какая разница. Он теперь в своеобразном «отстойнике».

«А может, этим назначением меня «уходят», отодвигают от секретов? — опять зафонтанировали в голове тревожные мысли, покинувшие его на время после получения брюк с лампасами. — Пронюхали, возможно, что-то чекисты. Но не похоже, — нигде, кажется, не наследил. В противном случае не дали бы генеральского звания, а увезли бы на Лубянку, а оттуда прямой путь в казематы следственного отдела Лефортово — мышеловку с самыми толстыми прутьями».

В его рассуждениях уже было правды и небылиц «фифти-фифти», о которых он, естественно, знать не мог. Он понимал, что люди, как правило, не удосуживаются глубоко рассуждать, а всегда склонны больше верить другим.

«Вот так и я, как всякий другой, более склонен верить, чем рассуждать, хотя моя профессия основана на другом философском постулате — прошлого не вернешь, настоящего не удержишь, будущего не узнаешь», — успокаивал поднявшееся чувство тревоги Поляков.

«Бурбон» знал, что «вторая работа» в Москве будет намного труднее и опаснее заграничной. Годы и профессиональный опыт нисколько не ослабили тревожного чувства за свою судьбу. Там, за рубежом, он сам себе устанавливал порядок рабочего дня, определял временные «окна», когда можно было лично встречаться с американскими разведчиками, здесь же придется тщательно планировать любую операцию по связи, ловчить и обманывать родственников и сослуживцев.

Линию поведения, рекомендованную ему спецслужбами США, он неукоснительно претворял в жизнь. Все общественно-политические мероприятия, проводимые в стране, активно поддерживал. На партийных собраниях гневно клеймил американский империализм, нередко отчитывал отдельных офицеров-коммунистов за политическую слепоту и идеологический нигилизм. Открыто защищал миротворческую политику разрядки Генерального секретаря Л.И. Брежнева, заискивающе отзывался о литературных способностях генсека, хотя прекрасно понимал, что книга нашей истории состоит преимущественно из опечаток. У простого человека — есть лицо, а политика — имидж, который ему делают окружение и СМИ.

Деловая и общественная активность новоиспеченного генерала скоро была замечена начальником политотдела Главка. Полякову предлагают перейти на партийную работу. Он отказывается, благодарит за доверие, обещает и дальше на службе руководствоваться партийными установками.

«Хватит, в шкуре секретаря парторганизации я уже побывал, — говорит он сам себе. — Для меня путь ясен. Нужна еще одна, последняя командировка за рубеж! Американцы мне помогли стать «результативным» разведчиком, а разве забывают московские отцы-командиры «активных вербовщиков?»

Играя сразу две роли в опасном спектакле, Поляков не заметил, как накопилась в бренном теле дикая усталость из-за психологических стрессов, замешанных на страхах и переживаниях. В душе он исповедовал истину — мы никогда не меняем свои убеждения, мы меняем только свои заблуждения. Ее, эту «болезнь грехов», фиксировали родственники, друзья и сослуживцы. Замечали болезненность души и тела по натянутым нервам, быстрой утомляемости и набухшим отечным мешкам под глазами. Землистый цвет кожи на лице выдавал усталого и болезненного человека. Появилась ранее никогда не ощущаемая одышка — иногда барахлило сердце, подсказывая, где оно находится. До этого он не знал место его расположения.

Освоившись с должностью начальника факультета, он понял, что может до самой пенсии передавать опыт молодежи, делиться дозированными воспоминаниями о былом, и таким образом избежать разоблачения и последующего за этим непременного возмездия за содеянное предательство в разведке.

«Нет, — однажды осенила его опять черная мысль, — надо тряхнуть стариной. У меня же имеется прекрасная возможность показать хозяевам, что «Бурбон» еще чего-то стоит, что он в тонусе и находится в нужном месте. А потом — пора определяться, где жить в дальнейшем. Для Штатов я сделал больше, чем для Союза. Там меня встретят как героя, здесь в случае разоблачения — как предателя, получу пулю в затылок или петлю на шею. В высших сферах играют по правилам и без правил».

Эти мрачные размышления, в конце концов, подтолкнули его к действию — не хочешь остаться на месте — беги изо всех сил вперед…

Он понимал тщету слов, а поэтому замыслил одну предметно-коварную операцию. Начальник факультета решил переснять на пленку списки слушателей нескольких курсов его учебного подразделения. В течение недели Поляков выжидал удобное время для фотографирования.

И наконец этот час наступил.

Закрывшись в кабинете, он медленно, как ламантин, внешне спокойно подошел к столу, положил стопку листов. Потом обратил внимание на окно, шпион быстрыми шагами направился к подоконнику и задернул плотную штору, словно прячась от солнца. Предательство в очередной раз вступило в активную фазу: тихо защелкал фотоаппарат.