Академия Шекли (сборник) - Квалья Роберто

В какую сторону глядели застилаемые слезами обиды и ненависти глаза, сами черти не разобрали бы.

Опомнился Самсон по пояс в воде. Ноги помаленьку засасывало, лицо и руки облепляли тысячи комаров, в левый бок тыкался борт лодочки. Лодочка была смешная, не для рыбалки или перевозки груза, а для катания праздных институток – словом, барская игрушка.

«Утоплюсь», – решил он.

Сказать начистоту, Самсон вовсе не был уверен, что парковый пруд, к которому его занесло, имел достаточную глубину для утопления – больно уж мал; ан попытаться стоило. Самсон без труда выворотил столбик, к которому тянулась цепь от лодочки, бросил его на дно судёнышка, забрался сам и начал грести. Прикладом.

Лодочка вихляла и рыскала, но Самсонова настойчивость принесла-таки плоды. Минут через десять он доплыл до середины пруда. Сквозь прозрачную воду виднелось илистое дно – всего в какой-нибудь паре аршин. Между красноватых водорослей лениво плавали пузатые золотобокие карпы. Самсону очень живо представилось, как он лежит, наполовину погрузившись в ил, пшеничные кудри медленно колышутся, а помещичьи рыбины жадно обсасывают толстыми губами мясо с его белых боков. Стало тошно, как никогда в жизни. Он шумно стравил за борт недавно съеденную гороховую кашу и погрёб обратно.

Сазаны, толкаясь, ринулись подбирать дармовой корм.

Начинались сумерки. Самсон Сысоев сидел, прислонившись спиной к стволу дуба, и размышлял. Мысли в голове бродили откровенно контрреволюционные, о таких и близкому другу поостережёшься сознаваться. Например: «А может, ну её к лешему, пролетарскую республику, раз и в ней нету нашему брату полного счастья! Найти бы барские сокровища, украсть их вместе со сладкой заразой Маргошкой да мотнуть в Париж!» Истомившееся страстью сердце, являясь органом мелкобуржуазным, не способствует укреплению классового самосознания.

Вдруг послышался хруст веточки. Кто-то тихонько двигался по парку – а вернее сказать, крался. Самсон осторожно высунул из-за дуба сперва голову, затем и ствол карабина. Крадущийся человек имел одежду гражданскую, рост средний, фигуру худощавую, а лицо – явственно белогвардейское. Впрочем, на противное рыло Терпильева, известное Самсону по давно сожжённым портретам из залов Осиного Городища, лицо это вовсе не походило.

«Может, сын?» – подумал Сысоев, подождал, пока белогвардеец приблизится, и заступил ему дорогу. Тот испуганно пискнул и замер в нелепой позе. Самсон без промедления долбанул карабином под рёбра, добавил по загривку. Хорошо добавил. Худощавый, охнув, повалился. Самсон живо его обшарил, нашел маленький револьвер (заряженный, но два патрона уже сожжены) и потёртое кожаное портмоне (пустое, как нора церковной мыши). На серебристом замочке портмоне имелась гравировка. Самсон кое-как читать умел и разобрал фамилию. Рукавицын.

– Вставай, поручик, – скомандовал Сысоев, пряча трофеи в карман.

– Я не поручик, – пробормотал Рукавицын дрожащим голосом, в котором явно присутствовали женские нотки. – И вообще не офицер.

– Это ты скоро ангелам расскажешь, – пошутил Самсон. – Вставай и марш к дереву.

– Как… То есть, зачем к дереву?

Вместо ответа Самсон передёрнул затвор карабина.

– Вы хотите меня убить? Но почему, солдатик?

– Потому что… – Самсон внезапно задумался. И впрямь, с какого рожна он решил шлёпнуть этого человека? Ответ не находился, однако досказать фразу следовало, и он сообщил: – Потому что ты контра белопузая.

– Вы ошибаетесь, солдатик, – тихо сказал Рукавицын. – Я не белогвардеец, я художник.

– Художник? – заинтересовался Самсон. – И чего ты рисуешь? Небось голых баб?

– Нет, я портретист. Но случалось писать и обнажённую натуру. – Рукавицын робко улыбнулся.

– А здешнего фон-барона, случаем, не ты малевал?

– Да-да, среди прочих и я. Константин Константинович был моим… да и не только моим… словом, он был меценатом. Если, конечно, вам что-то говорит это слово, солдатик.

– Не дурнее некоторых, – сказал Самсон и перевёл мудрёное слово на привычный язык: – Мужеложец, чего ж тут не понять. А ты, видно, его краля.

– Вы… вы… Вы мужлан и грубиян! – воскликнул обиженно Рукавицын. – То, что у вас в руках ружьё, ещё не даёт вам права…

– Даёт, – коротко прервал его Самсон. – Начинай молиться, художник.

– Неужели вы сможете вот так запросто убить человека?

– Не сомневайся.

– Ах, мерд! – непонятно выругался (то, что выругался, было понятно) Рукавицын и быстро, горячо заговорил: – Подождите, солдатик! Застрелив меня, вы совершенно ничего не выиграете! Оставив же в живых, сможете приобрести многое! Очень многое!

– Имеешь в виду сокровища Терпильева? – заинтересовался понятливый Самсон. – Так ты, значит, за ними сюда пожаловал.

– Н-ну, в общем, да.

– А где сам иметьценат?

– Н-ну, в общем… он погиб, – промямлил Рукавицын, отводя глаза. – Буквально вчера, в каких-нибудь десяти верстах от своего родового гнезда. Несчастный случай. Бедный, бедный Константин Константинович…

Самсон вспомнил два патрона с пробитыми капсюлями в барабане маленького револьвера – и понимающе ухмыльнулся.

– Он, значит, отдал боженьке душу, а ты – за его побрякушками бегом. Проворный вы народ, художники, нечего сказать.

Рукавицын молча пожал плечиками. Самсон смотрел на него прищурившись и размышлял вслух:

– Этакую прорву сокровищ, какая должна у Терпильева иметься, за пазухой не увезёшь. И обоз, обратно рассуждая, от любопытных глаз запросто не спрячешь. Ну, тебе-то, заморышу, и горстки червонцев хватит. А хозяйчику твоему, конечно, всё забрать хотелось. Как собирались богатство-то вывозить? Отвечай, контр-р-ра, а то мигом в распыл пущу!

Художник затрясся. Самсон, понимая, что Рукавицына надо дожимать, вскинул карабин.

– Тайный ход! – выпалил художник. – Из хранилища ведёт тайный ход прямиком в парижский дом Константина Константиновича!

– Рехнулся от страха, – пожалел художника Самсон Сысоев. – Придётся вести к Яцису. Тот до революции братом милосердия в жёлтом доме был, с дурачками обращаться умеет.

– Нет, нет, солдатик, вы ошибаетесь, – заспешил Рукавицын. – Я здоров, совершенно здоров! А ход существует в действительности. Константин Константинович долгое время изучал халдейскую магию и достиг потрясающих, просто потрясающих успехов! Незадолго до того, как сюда нагрянули будённовцы, ему привезли из Месопотамии надгробную плиту апокрифической Владычицы Ос. Умея правильно использовать этот артефакт, можно попасть в любую часть света! К сожалению, только в одну сторону. Константин Константинович установил канал к своей французской резиденции. По нему и скрылся с небольшой частью сбережений, когда конные орды…

– Ладно! – нетерпеливо прикрикнул Самсон. – После доскажешь. Где вход к золотишку?

– В садовом павильоне, – сказал Рукавицын. – Там одна колонна вращается вокруг скрытой оси. Следует лишь…

Они стояли перед большой овальной каменной плитой, сплошь покрытой значками и рисунками. Посредине плиты была очень крупно изображена наполовину женщина, наполовину оса. Лицо у неё оказалось – точь-в-точь как у телеграфистки Марго. Вокруг кишмя кишели махонькие голенькие человечки. Когда Самсон присмотрелся к человечкам и понял, чем они занимаются, его вывернуло снова. Прямо на плиту.

Рукавицын радостно воскликнул и взглянул на Самсона с уважением:

– Откуда вы знали, солдатик, что Владычицу Ос следует покормить, прежде чем она откроет портал?

Ответить Сысоев не успел.

– Тэк-с, тэк-с, тэк-с! – раздался из-за спины отрывистый голос товарища Яциса. – Что же это вы, мсье Рукавицын, меня подводите? Я ведь могу и обидеться. Мы же договаривались, что никаких посторонних… А ты, Сысоев, – Яцис навёл на обернувшегося Самсона ствол маузера, – брось карабин! Живо! Вот, моло…

Договорить он не успел. Самсон нарочно шумно, с матом и широким размахом, швырнул оружие в сторону. А когда командир скосил глаза, выхватил из кармана крошечный револьвер художника и спустил загодя взведённый курок. Левый глаз товарища Яциса тотчас лопнул; глазница наполнилась чёрным, смолистым. Командир Особого отряда постоял секунду, точно пытаясь сообразить, откуда в его голове могла взяться смола, потом крутанулся винтом и упал навзничь.