Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Лев Визен

Он проводил гостя до остановки конки и, прежде чем вернуться домой, долго ходил по слабо освещенным улицам. Радостное настроение не покидало его. Строки стихов приходили сами:

Я потому лишь и живу, что жду,Когда смогу отчизне послужить.Я, умирая, лучше ей служу,Чем те, которые вынюхивают способ,Как положить ее к ногам врага…

Дома он начал писать письмо в Мексику: «Пройдет, по-видимому, еще немало времени до тех пор, пока на солнце блеснут лезвия мачете. «Терпение!» — так говорит Торопливости зрелая Мудрость. Но та же Мудрость говорит отваге: «Готовься!»

«НАМ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ, ДОКТОР!..»

Мы уже знаем, что Марти не был социалистом. Но его симпатии к этим смелым и честным борцам оставались неизменными. Шесть лет назад он с горечью писал о смерти Маркса. А теперь конец лета принес еще одну печальную новость — колониальная тюрьма свела в могилу Энрике Ройг-и-Сан-Мартина.

Марти прочел об этом в «Ла Трибуна дель Трабахо», рабочей газете, которую издавал в Кайо-Уэсо марксист Карлос Балиньо. Балиньо неизменно выступал за участие рабочих Кубы в антииспанской борьбе, и Марти уважал его. Он знал также, что газета Балиньо широко читается на острове, особенно табачниками Гаваны, и поэтому не сомневался в надежности ее связей и достоверности информации. Материалы «Трибуны» рассказали ему, что в июне Энрике Ройг опубликовал в «Эль Продуктор» статью «Либо хлеб, либо свинец».

«Освободительные социалистические идеи, — писал Ройг, — внедрились в сознание рабочих, тщетны будут усилия вырвать их. Когда народы, пресыщенные обманом и страданиями, единогласно приходят к определенному решению, то нет силы, которая могла бы заставить их отступить. Вопрос поставлен, и есть только одно рациональное и возможное решение: либо хлеб, либо свинец!»

Похороны Ройга доказали популярность освободительных и социалистических идей на острове. Гроб, медленно проплывавший по улицам Гаваны, тонул в цветах, а впереди и сзади него тысячи рабочих несли венки, присланные из всех городов Кубы.

Думая о Ройге, о силе идей, преобразующих мир, и о возможности восприятия этих идей массами, Марти снова приходил к выводу, что в основе свободы должно лежать образование народа. Он видел, какие неисчерпаемые духовные силы таятся в простых табачниках и гуахиро, и как-то раз, наслушавшись протяжных сонов[49] и сказок, где быль сплеталась с фантастикой, рассказывал ветерану Франсиско Каррильо:

— Вчера у меня были журналисты из Уругвая. А чуть позже пришел Рафаэль Серра со своими друзьями неграми. Они так пели, что уругвайцы еле сдержали слезы. А я думал: мы читаем Гомера по-гречески, мы завидуем богатому эпосу его древней родины и не видим, как десятки наших собственных Гомеров с гитарами на плечах бродят по американским пустыням…

— Ты все еще надеешься организовать это просветительское общество для негров? — шевеля седеющими бровями, спрашивал Каррильо.

— Да, но все упирается в деньги, Панчо.

Прибегали дети Каррильо, они залезали Марти на колени, требовали конфет, тянули гулять. И, лишенный счастья отцовства, он забывал о своих заботах и горестях, гладил смоляные головки, внимательно проверял, все ли пуговички панталон и курток застегнуты как надо, а потом отправлялся со своими шумными любимцами в «Сентрал-парк» или в «Эден» — знаменитый музей восковых фигур.

Чужие дети были его единственным личным счастьем. Особенно любил он Марию, младшую дочь Кармиты, отдавал ей почти каждую свободную минуту.

Он много раз говорил друзьям, что хотел бы сделать добро для каждого ребенка Америки, и чуть не запел от радости, когда богатый бразилец Дакоста Гомес предложил ему редактировать детский журнал. Все расходы сеньор Гомес брал на себя.

Летом 1889 года «Ла Эдад де Оро» — «Золотой возраст» — впервые увидел свет. Тридцать две страницы текста, отпечатанные четким красивым шрифтом на глянцевитой бумаге, несли свет и добро тем, кто только входил в жизнь:

«Все латиноамериканцы должны любить всех, кто боролся за свободу своей родины.

Свобода — это право быть честным: не лицемерить ни на словах, ни в мыслях. Человек, который старается скрыть свои мысли или не решается высказать их вслух, не может называться честным. Человек, который подчиняется дурному правительству и не пытается сменить его, не может называться честным. Человек, который покоряется несправедливым законам и позволяет угнетателям попирать землю, на которой он родился, не может называться честным.

Честные люди восстают с неукротимой силой против тех, кто лишает народы воли и независимости. Эти честные люди выражают чаяния тысяч людей, целого народа. Такие люди священны. Три героя в Америке священны: Боливар из Венесуэлы, Сан-Мартин из Рио-де-Ла-Платы, Идальго из Мексики. Нужно простить им ошибки, ведь то доброе, что они совершили, намного превосходит их недостатки. Достоин восхищения ваятель, который из грубого камня создает статую, но люди, которые воззвали к жизни народы, воистину велики.

Они подлинные герои, они борются за свободу народов, живут в нищете и терпят лишения во имя защиты великой правды. Те же, кто воюет из честолюбивых побуждений, те, для кого война — путь к господству, средство поработить другие народы и захватить чужую землю, — такие люди — преступники!»

Не меньшая глубина мысли отличает и строки, написанные Марти для самых маленьких:

«Как только дверь закрылась, из-под одеяла заблестели два глаза, и Пьедад, откинув его, стала в постели на колени. Она увидела игрушку, куклу негритянку, и бросилась к ней. Она схватила ее, целовала, прижимала к груди:

— Неправда, что ты уродина, хотя у тебя только одна косичка! Смотри, какой букет из незабудок я тебе принесла! Моя хорошая куколка, иди ко мне! Ты плакала? Тебе было скучно одной? Не смотри на меня так, не то я сама заплачу. Тебе холодно? Ложись ко мне на подушку, увидишь, как я тебя отогрею. Я для тебя оставила конфет, а у меня их отняли, сказали: «Довольно, дорогая, тебе будет нехорошо». Ну вот, теперь ты хорошо укутана. Дай я тебя поцелую перед сном. Теперь можно потушить лампу, и мы заснем вместе, вдвоем, ты и я… Я тебя люблю, Леонора, оттого, что они все не любят тебя!»

Так заканчивается очаровательная новелла «Черная кукла».

В дом № 77 по улице Вильям, где Дакоста Гомес снял оффис для редакции «Ла Эдад де Оро», Марти входил, охваченный радостным трепетом. Он один готовил весь материал и следил за набором, он не получал за свой труд ни цента, но это не беспокоило его. Он оставлял на улице свои горести и заботы и писал, писал «с быстротою птицы, с прозрачностью сказки». Он проповедовал идеи, которые многим казались дерзкими, — призывал учить детей наукам и ремеслам, а не догмам теологии. Он писал веря: близится время, когда «электричество начнет двигать плуги». И поэтому довольно быстро наступил последний день «Ла Эдад де Оро».