Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы - Иван Безродный

Второй караульный бесстыдно спал на посту, завернувшись в старую попону. Он мог себе это позволить. Какой, скажите, бдительности требовать от людей, охраняющих тюрьму? Какой безумец решится бежать вглубь лже-Индии, — в страну скорпионов, саранчи, вулканов и ядовитого кустарника?..

— Эй, Берналь! — донесся из зарешеченного окошка голос. — Что, дрыхнешь?.. Глазки слипаются?..

В словах узника звучала насмешка. Сам Илирий из Афин, еретик и безумец, мог обходиться без сна неделями.

— А ведь придержи язычок, — продолжал он, — спал бы нынче в тепле и уюте. А, Берналь?..

Акцент Илирия напоминал Диасу рынки родной Кастилии. Казалось, в лицо пахнуло жаром раскаленных мостовых, запахами имбиря, меда, козьего сыра. Тоска по родине резанула сердце.

— Закрой пасть, еретик!.. — рявкнул он. — Клянусь святым Себастьяном, мое терпение не безгранично!

Грек захихикал.

— Грозен, грозен! Дурной поэт, несчастливый влюбленный… А ведь душонка твоя у меня на ладони. Мелкая душонка, простая. И мыслей всего три. Первая: проткнуть шпагой Гонсалеса, который сосватал тебе эту каторгу. Вторая — о безбожной принцессе, Владычице Морской, в чьем взгляде — блеск моря и зов кораблей…

Сердце Берналя стукнуло и провалилось куда-то в живот. Дело даже не в том, что Илирий угадал его мысли. Эка невидаль!.. Проклятый еретик слово в слово повторил строчку из поэмы, над которой бился юный кастилец. Внезапно Берналь почувствовал отвращение. Оскверненная Илирием, метафора показалась ему тусклой и напыщенной.

Нет! воистину, он…

— А третья мысль — ты считаешь меня дьяволом. Берналь, Берналь!.. Отпусти меня, и я исполню любые твои желания. Девушка падет в твои объятья, хочешь?.. У нее нежная кожа… как глупы поэты, толкующие о бархате и шелках!..

Песок, соль… Диас застонал и прикрыл глаза. Спать хочется!..

— …В карманах зазвенит золото, а люди восславят твои бессмертные творения.

При этих словах неудачливый поэт нашел силы улыбнуться:

— И даже зов кораблей?

— Нет. Заставить читать твои стихи не под силу даже мне. Но есть ведь презренная проза. Берналь! подумай!.. Ты станешь знаменит. Отпусти меня!..

В кустах зашуршало. Прислонившийся было к стене, солдат вскочил на ноги.

— А ну молчать! — возвысил он голос. — Святая Мадонна, я сумею заткнуть тебе глотку, нечестивец!..

Сон отхлынул. Берналь ощущал непонятное возбуждение и тревогу. Как истый конкистадор, он чтил Бога, а к врагу рода человеческого испытывал сложные чувства. Дьявол в его понимании был совершеннейшим противником — сильным и могущественным, учтивым и коварным.

Кем-то вроде Эрнандо Кортеса.

Ставни плотно прикрыты; в камине потрескивает огонь. Хозяин кабинета не любит ночной сырости: в походах он надышался свежим воздухом на всю жизнь.

Кортесу не спится. Злые мысли одолевают его, заставляя мерить шагами комнату. Всякий раз, как он проходит мимо стола, пламя лампы колеблется, и причудливые тени мечутся по стенам. Разгоряченный ум конкистадора видит в них перья и ракушки, украшающие тела индейцев. Ядовитую осоку и зловонный кустарник, в изобилии устилающий путь воинов Христовых.

Надо смотреть правде в глаза. Конкистадоры попали в отчаянное положение… но ведь где вход, там и выход, верно?..

— Ну, — не выдержал Кортес, — что скажешь, падре Алонсо? Чудеса — это ведь по твоей части?

Дремавший в кресле человек встрепенулся. Помассировал веки, хрустнул пальцами.

— Я думаю, — сказал он, — что нам не стоило уходить из Вера-Круса.

Кортес кивнул. В душе сорокалетнего инквизитора из Толедо жили две страсти: любовь к интригам и религиозный фанатизм. В малых дозах то и другое безвредно, однако Алонсо меры не знал. Когда инквизиторское рвение брало верх, на его лице резко очерчивались скулы, а щеки вжимались, словно целуя друг друга. Если же душа монаха обращалась к мирскому, нижняя губа капризно выдвигалась вперед. Еще ни разу Эрнандо не видел, чтобы эти гримасы уживались вместе.

— Сегодня утром мы должны встретиться с Морской Владычицей, — веско проговорил конкистадор. — Дать ответ на ее загадки или… или изгнать из крепости. Ее присутствие несет искус. Ты ведь знаешь, что такое солдат в походе?..

— Прожорливость медведя-шатуна, жадность крысы, похотливость козла. Я слышал, увещевания фрея Бартоломью возымели действие. Распутница прикрыла срам перьями и морскими раковинами.

Кортес плотно сжал губы. Вновь зазвучали беспокойные шаги.

…Следует оговориться: никто и никогда не мог назвать ханжой Кортеса из Эстремадуры. По крайней мере безнаказанно. Прелести принцессы волновали его в той же мере, что и любого мужчину.

Но раковины!..

О-о, эти раковины! В них-то и заключался кошмар, постигший армию конкистадоров. И в них же таилась надежда.

Чтобы отправиться в поход, Кортесу пришлось проявить воистину сатанинскую изворотливость. Губернатор, совет по делам Индий, король — все они требовали денег, денег, денег…

Кортес поставил на карту все свое состояние. Он опутал сетью интриг Амадора де Лареса — королевского бухгалтера; втянул в отчаянную игру губернаторов колоний. В результате одиннадцать кораблей под его предводительством отправились в путь и 13 марта (ах, несчастливая дата!) 1519 года высадили десант на поросшем пальмами мысе.

Конкистадоры основали город и назвали его Вилья-Рика-де-ла-Вера-Крус. Длинное мелодичное название, на случай, если их подвиги воспоют в песнях.

Чтобы не испытывать соблазна вернуться, Кортес приказал сжечь корабли. Часть войск осталась в Вера-Крусе, остальные конкистадоры двинулись дальше, вглубь материка.

С этого момента пошли чудеса. Местные жители никак не могли взять в толк, чего от них хотят страшные бородатые люди в железных шкурах.

В сущности, война — штука простая. Дело даже не в арифметике…[3] И не в технологии.[4] Война — это шагистика, логистика и дипломатия. К сожалению, индейцы не пользовались речью, а значит — их нельзя было искушать и предавать, водить за нос и манить ложной надеждой. Кроме того, они не носили одежды. Это обстоятельство казалось Кортесу самым опасным.

Вдумайтесь! Нет богачей и нищих. Нет арабов и евреев, мусульман и язычников, верных и неверных. Нет мельчайших трещинок, в которые так обожает вбивать клинья хитроумный капитан-генерал Кортес. Нет раскола.

Индейцы жили в раю. В раю, где с избытком хватало змей, но яблоки то ли размером не вышли, то ли сорт попался неподходящий.

Скрепя сердце Кортес написал доклад королю Карлу. Конкистадор надеялся, что вопрос разрешится сам собой. И в самом деле: есть Вера-Крус, есть обширные земли, есть переселенцы Старого Мира. Чего еще желать?