Мясо. Eating Animals - Фоер Джонатан Сафран

Он ищет компромисса, а не заключает честное соглашение.

Не особо веселая история произошла недавно на «Ранчо Нимана». Перед тем как эта книга ушла в печать, Билла выгнали из компании его имени. Как он уверяет, его заставило уйти его же собственное правление, все просто, они хотели делать более выгодные и менее этичные вещи, а он, оставаясь у руля, вряд ли бы такое позволил. Можно даже подумать, что эта компания — самый передовой поставщик мяса в Соединенных Штатах — продалась. Я описал «Ранчо Нимана» в этой книге, потому что это было лучшее свидетельство тому, что для разборчивых всеядных возможны разные стратегии поведения. Кто я такой — кто мы такие, — чтобы назвать эту метаморфозу падением?

Даже сейчас «Ранчо Нимана» остается единственной, как мне кажется, известной национальной торговой маркой, чьи усилия направлены на некоторое улучшение жизни животных (свиней в гораздо большей степени, чем крупного рогатого скота). Но как вы будете себя чувствовать, отдавая свои деньги этим людям? Если животноводство стало фарсом, то это его кульминация: вот уже и Билл Ниман заявил, что больше не станет есть говядину компании «Ранчо Нимана».

Я выбрал вегетарианство и в то же время отдаю должное таким людям, как Фрэнк, сделавший ставку на более гуманное животноводство, ибо хочу поддержать именно такое направление фермерства. И это не просто двойственная позиция. И не завуалированный аргумент в пользу вегетарианства. Это и есть главный аргумент в пользу вегетарианства — но и в пользу другого, более правильного животноводства и более достойного всеядного.

Если невозможно полностью устранить из жизни насилие, остается хотя бы право выбирать, на чем строить свою трапезу — на урожае или кровопролитии, на земледелии или резне. Мы выбираем резню. Мы выбираем кровь. Вот самая правдивая версия нашей истории о поедании животных.

Можем ли мы рассказать новую историю?

Истории из жизни

Где все закончится?

1. Последний День благодарения моего детства

Все мое детство мы праздновали День благодарения в доме моих дяди и тети. Мой дядя, младший брат матери, был первым человеком с той стороны родни, который родился по эту сторону Атлантики. А тетя могла проследить свою родословную до корабля «Мейфлауэр»*. Это невероятное сочетание генеалогических ветвей в немалой степени делало День благодарения таким особенным, незабываемым и в самом лучшем смысле слова — американским.

* Английское судно, на котором Атлантический океан пересекли первые поселенцы Новой Англии — 102 пилигрима из Старого Света.

Мы приезжали часа в два. Кузены играли в футбол на покатом газоне перед парадным входом, пока мой младший брат не поранится, тогда мы поднимались в мансарду, чтобы играть в футбол на всяких приставках для видеоигр. Двумя этажами ниже Маверик пускал слюну, глядя на духовку, отец разглагольствовал о политике и холестерине, футбольная команда «Детройт Лайонз» из кожи вон лезла на экране ТВ, который никто не смотрел, а бабушка, окруженная родней, думала на языке своих мертвых родственников.

Примерно две дюжины разнородных стульев стояли вокруг четырех столов несколько разной высоты и ширины, сдвинутых вместе и накрытых подходящими по цвету скатертями. Никто не считал это идеальным, но что поделаешь? Тетя выкладывала по небольшой горке попкорна на тарелки, которые мы все должны были принести на стол, как символ того, за что мы возносим благодарность. Блюда подносили непрерывно; некоторые пускали по часовой стрелке, некоторые — против, некоторые — зигзагом вдоль всей длины стола: запеканка из сладкого картофеля, домашние булочки, зеленая фасоль с миндалем, клюквенная подливка, ямс, картофельное пюре со сливочным маслом, ужасно нелепый кугл* моей бабушки, лотки с маринованными огурчиками, оливками и маринованными грибами и карикатурно большая индейка, которую ставили в духовку после того, как вынимали из нее прошлогоднюю. Мы говорили и говорили: об «Ориольз» и «Редскинз»**, о том, что изменилось у соседей, о наших достижениях, о чужих страданиях (наши собственные были под запретом), и все это время бабушка подходила то к одному внуку, то к другому, чтобы убедиться, что никто не умирает от голода.

* Запеканка из лапши, блюдо евреев Восточной Европы.

** Команды американского футбола.

День благодарения — это праздник, который заключает в себя все другие. Все они от Дня Мартина Лютера Кинга и Дня древонасаждения до Рождества и Дня святого Валентина — тем или иным образом толкуют о благодарности. Но День благодарения свободен от конкретных вещей, за которые мы благодарны. Мы не прославляем отцов-пилигримов, мы радуемся тому, чему радовались они. (Отцы-пилигримы до конца девятнадцатого века не были даже частью праздника.) День благодарения — это американский праздник, но в нем нет ничего специфически американского — мы не прославляем Америку, но славим американские идеалы. Его открытость позволяет праздновать любому, кто чувствует благодарность и возможность прощения, что сделало Америку Америкой, с ее коммерциализацией, и кичем, и джингоизмом*, которые взгромоздились на плечи праздника.

* Североамериканский шовинизм и империализм.

День благодарения — это та трапеза, которую мы пытаемся сделать такой, чтобы она вобрала в себя все другие трапезы. Конечно, большинство из нас не может (и не захочет) готовить с утра до вечера всякий день, и, конечно, такое обжорство было бы губительно, будь оно регулярно, и многие ли из нас захотят находиться в окружении наших больших семей каждый вечер? (Есть со мной за одним столом довольно трудно.) Но представить, что все трапезы были столь продуманными, приятно. Из тысяч или около того обычных трапез, которые нам выпадают каждый год, обед на День благодарения именно такой, каким мы его старательно делаем, соблюдая все правила. Он таит в себе возможность и надежду оказаться хорошей трапезой, где блюда, усилия, окружающая обстановка и сам процесс еды — выражение всего лучшего в нас. И больше, чем любая другая трапеза, этот обед служит воплощением хорошей еды и хороших мыслей.

И более, чем любое другое блюдо, индейка на День благодарения воплощает в себе парадокс поедания животных: то, что мы делаем с живыми индейками, почти столь же дурно, как все, что люди когда-либо делали с любым животным в истории мира. И все же то, что мы делаем с их мертвыми телами, может ощущаться как нечто невероятно хорошее и правильное. Индейка на День благодарения — это воплощение противоположных явлений — памяти и забвения.

Я пишу эти заключительные слова за несколько дней до Дня благодарения. Сейчас я живу в Нью-Йорке и очень редко — во всяком случае, по мнению моей бабушки, — приезжаю в округ Колумбия. Никто из тех, кто был молод, уже не молод. Некоторые из тех, кто нес зерна на стол, умерли. А есть и новые члены семьи. (Я- теперь мы). Как будто музыкальные стулья*, в которые я играл на днях рождения, были подготовкой ко всем этим концам и началам.

* Популярная в Америке игра на детских днях рождения на выбывание, когда стульев оказывается меньше, чем участников.

Впервые мы празднуем у меня дома, в первый раз я буду готовить еду, это первый обед на День благодарения, когда мой уже подросший сын сядет за стол вместе со всеми. Если всю эту книгу можно сжать до одного вопроса — не до какого-то легкомысленного вопроса, в котором уже содержится ответ, не до вопроса, высосанного из пальца, а до вопроса, где во всей полноте ставится проблема — употреблять или не употреблять в пищу животных, — он может быть таким: следует ли в День благодарения подавать на стол индейку?

2. Что делать индюшкам с Днем благодарения?

Что дает выставленная на стол в День благодарения индейка? Может быть, она вкусная, но причина ее присутствия на столе вовсе не вкус — большинство не очень-то часто ест индейку в другие дни года. (Подсчитано, что на День благодарения съедается 18 % ежегодно потребляемой индейки.) И, несмотря на удовольствие, которое мы получаем, съедая прорву еды, суть Дня благодарения вовсе не в том, что мы обжираемся — она совсем в противоположном.