Уроки любви - Виктория Тория

спрашивал о любви? Наивный я дурак. Хорошо, Рика, отложим наши отношения к лучшим временам. Я вернусь за тобой. Ты слышала? Повтори!

Что он прицепился. Я прислушивалась к себе. Но не к нему. Что он там хотел? Повторить? Что?

— Рика, я… бездна. Не буду жалеть. — Кажется, он разговаривает сам с собой. — Слушай сюда. Я вернусь. Скоро. Ничего не делай. Ничего!

Я кивнула. Просто для того, чтобы он перестал кричать и стискивать мое лицо в своих ладонях. Когда одна рука лишь кость это не самое приятное ощущение.

— Мы договорились. — И, повинуясь странному порыву, поцеловала его руку. — Еще увидимся, де Марсен.

— Пока, Рика.

Не дождавшись моего ответа, убежал. А я еще долго сидела на нашей кровати и смотрела ему вслед. Если я еще не сошла с ума, уверена, это происходит прямо сейчас.

Глава 32. Разрушенная башня

Всегда считала себя человеком спокойным и усидчивым. Над чем Глорий, как и его сын, да и все семейство не раз подшучивали. В обществе близких мне людей меня считали энергичной, деятельной, из тех, у кого в заду застряла заноза. И теперь мне предстояло убедиться, что со стороны виднее. Сидеть и ждать было превыше моих сил. Тем более сейчас, в тишине, я то и дело задумывалась над тем, что вся верхушка заговорщиков здесь — только руку протяни. Надо прокрасться и перебить их по одному. Я не была великим воином и тем более стратегом. Но как ведутся партизанские войны представление имела. Хотя бы потому, что преподаватель истории боевых искусств, не делая скидки на пол или интеллект, не слезал с нас до тех пор, пока мы, двадцать один студиус, не выучили историю настолько, что, разбуди нас ночью, мы безошибочно могли назвать даты Мазайского нашествия[55] и к чему привело проклятие рода Пассит для других, смежных с ним, княжеств.

Я поднялась, поправила штаны, сдула прядь волос с лица (прическа у меня была сейчас из тех, что можно детей пугать перед сном, чтобы те поверили в монстров). И двинулась следом за Марсеном. Покидать замок я не собиралась. Я обещала дождаться. Другой вопрос, что я не обещала сидеть при этом и ничего не делать. Да, и сидеть — это тоже действие. Я улыбнулась. Хорошо быть умным. Всегда можно придумать себе оправдание и обойти любое свое обещание. Порядочность при этом у меня находилась в глубоком обмороке. Или от нокаута моей же логикой. И правда в том, что я не хотела сейчас быть хорошей, доброй, правильной. У меня перед глазами стояла рука Марсена. Так что сделать гадость — я считала, что имею на это священное право пострадавшего. Или его защитника.

Поднявшись по ступеням на второй этаж, не могла не отметить, что замок будто вымер. Вокруг царила тишина. Ночь — это время для влюбленных и злодеев. Но все было слишком тихо и прилично. Куда же мне идти? Судьба решила за меня. Дверь открылась и оттуда вывалилось пьяное тело. Не такими я себе представляла заговорщиков. Расслабиться и кутить могут себе позволить мирные граждане, думалось мне. А когда ты вот-вот начнешь войну, надо быть во всеоружии. Но этот вояка, или как они себя называют, адепт, этого не знал. Воспользовавшись своей обновленной силой, я зашла в комнату, откуда выползло тело. Ничего, что наводило бы на мысли, кто это, — планы, бумаги. Вообще ничего. Какая-то мелкая сошка. Значит, мне надо этажом повыше. Не думаю, что прислужники и их предводители живут комната в комнату.

Накинув на себя мантию, одну из запасных моей последней жертвы, я продолжила путь, сначала в поисках лестницы на верхние этажи. После — тех, кто был во главе переворота. Где же был кабинет принца? Комнату «королевы» я не видела, не могла узнать. Лишь предположить, что она рядом с братовой. Дверь в покои Трулса отличалась от других, будучи отмеченной кадкой с большим восточным прифесом[56].

Я огляделась. Прошлась по всем комнатам, что соседствовали с ним. Ничего. Или заперты на замок. Или никого — заброшены и пусты. Зайти и спросить самого Трулса? Идея показалась забавной, и я сама над собой тихо посмеялась. Что я думала там о безумии? Пора собирать историю болезни.

В следующей ветке коридоров я все же, кажется, нашла искомое. У одной из комнат стояла стража. В самых настоящих колдовских доспехах[57]. Красиво и бессмысленно, кто сейчас воюет с помощью обычного оружия? Кто идет только ранить? Очень глупо.

Меня сразу же заметили и сделали шаг навстречу. Когда-то, в школьные годы, мне довелось принимать участие в театральной постановке. Мне доверили тогда роль смерти. Кто знал, что это почти мое будущее. Я взмахнула рукой, стараясь уберечь ткань мантии от тьмы, и направила ее к стражникам. Тьма двигалась быстро. Но без шума обойтись не удалось. Из комнат вышла сама королева. За ее спиной стоял ее брат. На ней был лишь легкий прозрачный пеньюар, который удерживался на плечах не иначе как магией. Королева не страдала излишней целомудренностью, представив к обозрению и свою обнаженную грудь и курчавые темные волосы на лобке. Габистер был не в лучшем виде. Я бы подумала, что они развлекаются друг с другом, но это было бы ошибкой. В объятиях Трулса находилось двое — женоподобный юноша и очень похожая на него девица. Близнецы были обнажены, тогда как сам родственник королевы был в рубашке. Они только начали или заканчивают? Рубашка была длинной и, по моему мнению, должна была мешать Трулсу. В кровати валялась еще одна парочка. Тоже девушка и парень, только более юные, почти дети. Между собой не похожие, но разве это имело значение? Этим детям не более пятнадцати зим. Меня передернуло от отвращения

— Анрика? — Я поморщилась. Меня узнали. Потому пришлось пользоваться заклинаниями. Стазис. Для Трулса, его любовников и постельных игрушек его сестры. Для той, что сейчас призывала свет (ночью это не так легко, да здравствует тьма!), только смерть. Тьму не надо было направлять. И, пока полуобнаженная женщина завершила призыв, моя тьма взялась за нее, едва не причмокивая от удовольствия. Темная сила все больше походила на живое существо. О, как бы мне хотелось сейчас же отправиться в лаборатории короля и закрыться там на пару месяцев! И изучить, разобраться. В себе и своей тьме. Во всем, от моего желания дружить и целоваться с Марсеном, до того, почему сила стала столь насыщенной, густой, осязаемой.

Дверь я