Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

Красному морю в Эфиопию... Обратно чего только не везут: смолу миррового дерева, ладан, эбеновую древесину, слоновую кость, тушь для глаз, обезьян, охотничьих собак, шкуры леопардов, рабов... Корабли через Фивы[38] плывут вниз по Нилу до Каноба. Ну, а в порту, ясное дело, покупатели всегда найдутся...

У клетки со львом Геродот остановился:

— Разве лев у египтян не олицетворяет царя?

Харисий махнул рукой:

— Да кто их разберет... В одном месте его считают тотемом, а в другом сами фараоны на них охотятся... Я слышал фараон Аменхотеп... какой-то там по счету, не помню... единолично больше ста штук завалил. Очень этим гордился, везде хвастался...

Не дослушав, галикарнасец отпрыгнул в сторону. Маленький сморщенный египтянин вытащил из мешка желто-бурую змею и, держа ее за хвост, размахивал рукой перед чужестранцами.

Харисий рассмеялся:

— Так ведь это песчаный удавчик!

Геродот смущенно подошел к другу. Ничего не сказал, просто досадливо выдохнул.

Капитану пришлось объяснить:

— Он неядовитый, питается мышами и ящерицами... Со змеями у египтян тоже неразбериха. Красную корону фараона украшает амулет в виде кобры — «урей» называется. Но в одних номах змея — неприкосновенный тотем, а в других змей убивают, думая, что это воплощение демона темноты Небеджа...

— Что ему надо? — галикарнасец недовольно кивнул на египтянина.

Харисий удивился:

— Как что... Продать хочет. Удавчик съедобный.

Теперь рассмеялся галикарнасец:

— По мне заметно, что я голодный?

Друзья обошли только часть огромного рынка, так и не добравшись до съестных рядов. Поэтому купили кулек фиников у лоточника. Но солнце уже застыло в зените, поливая портовый город желтым жаром.

Пора было возвращаться на корабль.

4

Вверх по Нилу лемб шел под парусом.

Кормчий-кибернет вполголоса ругался, маневрируя между бесчисленными островками. Харисий приказал палубному матросу делать замеры глубины через каждый стадий пути.

К закату лот свернули кольцами и оставили лежать на полубаке. По наблюдениям капитана уровень воды в реке поднялся уже на два локтя от обычного, так что сесть на мель кораблю не грозило.

По обеим сторонам Нила зеленели заросли камыша, папируса и египетских бобов. Там, где раньше был берег, плескалась темная муть, по которой расхаживали желтоклювые аисты. На речном ветру тихо подрагивали плавучие лотосовые прогалины.

С пойменных болот раздавался свист серощёких поганок, в осоке прятались священные белые ибисы. Змеешейки громко хлопали голубыми крыльями, а розовые пеликаны бесшумно погружали в воду клюв.

Бегемоты грели на солнце черные спины, по которым расхаживали маленькие птички. Крокодилы безмятежно замерли на песке, словно выброшенные на берег топляки. В отдалении пугливые страусы покачивали длинными шеями.

К берегу сбегали хижины из пальмовых листьев, к которым вплотную подобралась вода. Казалось, они едва держатся на сваях под тяжестью пухлых тростниковых крыш. Коровы и волы меланхолично обмахивались хвостами, стоя по брюхо в реке.

На берегу мужчины лепили сырцовые кирпичи из речной грязи. Добавив в ил песок, ослиный навоз и рубленую солому, они сначала ворочали полученную массу лопатами, а потом вываливали ее в деревянные формы для просушки.

Харисий рассказал, что подмоченные наводнением дома и сараи из таких кирпичей легко выдерживают многомесячный паводок. Но работа монотонная, а значит, нудная поэтому грязь в основном месят рабы.

По межам пашни взбирались кусты тамариска, ивы и клещевины. Под сухими бурыми кронами акаций прятались от солнца ласточки. Финиковые пальмы млели под зеленым шаром из колючих листьев, наслаждаясь обилием влаги.

Сикоморы с толстым белым стволом раскинули вширь мощную кровлю. Оливы, персеи и баланиты собирались в рощицы по склонам холмов, словно скот на водопой. Колючие зизифы охраняли покой виноградников.

Яблоневые и гранатовые сады располагались на возвышенностях, куда разливу не добраться. От берега вдаль уходили каналы, по самую кромку наполненные водой.

Грустно свесили бадью из пальмовых листьев бесполезные во время паводка «журавли»-шадуфы. Геродоту они напомнили подъемные гераносы в афинском театре Диониса. В полях желтели скирды пшеничной, полбяной и ячменной соломы.

Лемб шел уверенно, хотя сильное течение не позволяло ему развить морскую скорость. До самого Навкратиса деревни сменяли одна другую, при этом крупных городов эллинам встретилось всего два. В Анфилле Харисий запасся свежей водой, а в Архандре решил заночевать, так как опасался плыть ночью по незнакомой местности.

Стоило небесной богине Нут в муках родить солнечного скарабея Хепри, как показался Навкратис. Под пронзительно-голубым рассветным небом парили узнаваемые фронтоны храмов. В тени тимпанов боги Олимпа прятались от жгучего нильского солнца.

Лемб привалился к причалу, ткнувшись скулой в папирусный кранец. Сова на вымпеле устало сложила крылья. Швартовщик окликнул Харисия на койнэ, а затем приготовился ловить конец троса.

Элимен принял от капитана плату за якорную стоянку, после чего внимательно изучил подорожную Геродота. Пока помощник элимена проверял содержимое одной из амфор, галикарнасец отсчитал пошлину.

Получив деньги, портовые магистраты посоветовали не нанимать для охраны корабля египтян. На причале сразу нашелся расторопный молодой эллин с хорошей репутацией.

От гавани команда Харисия двинулась к агоре. Двое матросов толкали перед собой тачку с укрытым рогожей сундуком и винной амфорой. Третий сжимал в руках корабельный багор.

Облик города поразил Геродота сочетанием высокого аттического стиля и египетской практичности. Оштукатуренные портики храмов рядом с жилыми домами из коричневых саманных кирпичей казались белоснежными.

Незнакомые архитектурные формы напомнили галикарнасцу о том, что он не в Элладе. Геродот с удивлением разглядывал покрытые изображениями египетских богов